Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Мой детский фотоальбом

Черно-белые фотографии – едва ли не последний из осколков нашего детства. Дворы, где мы бегали наперегонки, давно уже скукожились – когда-то огромное пространство теперь воспринимается совершенно иначе. Машины, мусорные контейнеры, спешащие прохожие… Все другое, все иначе. Лишь изредка мелькнет тень из прошлого, уловимая только если не искать взглядом нарочно.

Чем старше мы становимся, тем сильнее любовь к воспоминаниям. Вероятно, это связано с возникновением пауз в некогда бешенном ритме жизни. Когда вам за сорок, жизнь, как правило, уже бежит по рельсам. Дом, работа, семья, друзья, хобби, болезни. Меньше открытий, больше размеренности. Больше времени, чтобы подумать о себе. Или вспомнить – самого себя. Старые фотоальбомы могут помочь здесь больше, чем что-то иное.

Мое поколение, подозреваю, было последним, кого снимали на черно-белые фотокарточки. Одни и те же наряды, один и тот же антураж. Если море, то Крым – Анапа, Евпатория, реже Сочи. Если отдых, то на природе – костер, корзинки с грибами, палатки, байдарки. Если досуг – то пионерлагерь или кружок в доме пионеров.

Только сейчас, уже в другом времени и в другой стране, понимаешь, что в СССР действительно был построен коммунизм. Для одной категории советских граждан – детей. Те самые кружки, спортивные секции, лагеря, группы продленного дня, детские сады и ясли, библиотеки и все остальное, что сходу не вспомнить. Где было уютно, весело и бесплатно. И где, кажется, существовали только мальчишки. Лет до четырнадцати точно – до перехода из пионерского измерения в совершенно иную жизнь – комсомольскую.

В моем фотоальбоме, навряд ли существенно отличающемся от сотен таких же, множество смазанных снимков, сделанных неуверенной любительской рукой. Не знаю, что скажут сегодняшим двенадцатилеткам такие слова как «проявитель», «закрепитель», «увеличитель», «кадрирующая рамка» – но были дни, когда для нас они звучали как музыка. Фотолюбитель – это звучало в рифму с тремя из четырех вышеназванных заклинаний. Фотолюбителями были почти все. Ставя опыты друг на друге, мы потом не знали, что делать с получавшимися неловкими снимками, запихивая их в итоге на последние страницы раздувавшегося альбома.

Снимки всегда делались во дворе и лишь изредка – в квартирах. Дворовая жизнь состояла из футбола летом и футбола вперемешку с хоккеем зимой. Мы позировали сами перед собой в одинаковых кроликовых треухах и обледеневших рейтузах либо в таких же куцых шортах и маечках – в зависимости от времени года. На следующий день фотографии приносились в школу и изучение их могло стать причиной срыва урока.

Дивный, дивный мир – сказал бы иностранный классик и не ошибся бы.

Это был не только коммунизм, но и сказка. По которой, подозреваю, сегодня тоскуют все те, кто рос в точно таком же обычном советском детстве.

От которого у нас остались старые черно-белые фотографии. Ну и воспоминания, разумеется.

Как каждый порядочный человек, я люблю перечитывать Довлатова. Любая его книга мало того, что талантлива, так еще и удобна – взял не глядя томик из собрания сочинений, открыл как получилось – и с головой ушел в чтение.

Когда я читаю Довлатова, мне кажется, что это и про мою жизнь тоже. Хотя я никогда не был на Колыме или Нью-Йорке, а Таллинн с Пушгорами знаю исключительно как турист.

Но все равно – это мое, кем бы не был сегодняшний я. Советский Союз оказался настолько неразрывно связан с каждым из нас, тех кто вырос в нем, что это уже неотделимо. Удивительно, что это совсем на тоска по молодости или каким-то тогдашним радостям. Это нечто другое, необъяснимое. Ощущение странной общности. Причастности к истории каждого твоего сверстника или человека более старшего поколения, прошедшего через точно такие же дни и обстоятельства.

Довлатов умеет вызывать эту щемящую ностальгию лучше, чем кто бы то ни было. Поэтому, полагаю, он так обожаем. Стабильно обожаем, непреходяще.

У него получилось то, что встречается у Санаева, Горчева, Иванова, Гришковца, но не дотягивает до его меры. У них большая литература, а у Довлатова жизнь.

Мне казалось, что Довлатов единственный. Он действительно единственный, но нашелся человек, способный вызвать у меня точно такие же ощущения, что и Сергей Донатович.

Его книга сейчас в ваших руках. Его зовут Андрей Меркин.

Я читал «Записки лесника» в рукописи и не мог оторваться. Словно кто-то перенес меня в ту мою жизнь, но меня сегодняшнего, уже накопившего какой-то личный опыт, уже по-взрослому смотрящего на жизнь.

Мы все – люди пишущие. Чем дальше – тем больше. Рассказом о своей жизни вряд ли кого-то можно удивить. Андрей тоже не удивил – он наверняка и не ставил такой задачи.

Он, сам того не представляя, создал машину времени. Которая унесла меня навстречу своей памяти. Я думал, что многое помню и многое забыл. Оказалось, я могу многое вспомнить – через почти что три десятка лет.

Уверен, с вами произойдет тоже самое. Так что спасибо Андрею.

Читайте – не пожалеете.

Это ведь и про вас тоже.

Илья Казаков, пресс-атташе сборной России по футболу, комментатор телеканалов ВГТРК «Россия-2» и «Спорт-1»

От автора

После написания первой книги «Просто wasy и Спартак» прошло несколько лет.

И по правде говоря, я уже даже и не думал, что когда-нибудь вновь возьмусь за перо.

Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает.

Мои хорошие товарищи и друзья буквально уговорили меня написать этот роман.

Роман не о футболе и „Спартаке“, но, видно, такая у меня судьба, что без них никуда. Поэтому некоторые главы посвящены игре миллионов и плотно переплетаются с судьбой автора, и не только его одного.

Книга написана по памяти, без использования справочных материалов или других литературных источников.

Всё это – весёлое глумление над действительностью, от первого и до последнего слова.

А вам, дорогие друзья, судить – насколько этот труд удался и удался ли вообще.

Часть первая
Сокольники

Первоклашка

Осенью 1964-го года я пошёл в первый класс. Много-много цветов, добрая старушка учительница с проседью в волосах.

На ней зелёная кофточка на пуговицах.

Выступает директор школы. Директриса уже депутат райсовета, холёная дама с бюстом мадам Грицацуевой.

Мне она кажется верховной властью и вершителем наших маленьких детских судеб.

Одноклассники с мамами и одноклассницы с огромными бантами белого цвета.

Банты вплетены прямо в пышные каштановые кудри.

Воздух дрожит от торжественности и партийных славословий.

В этой школе я проучился ровно десять лет.

Серое здание эпохи развитого социализма с огромными лестничными пролётами.

Первая любовь, первая подтёртая «пара» в дневнике, первая запись:

«Завтра в школу с родителями».

Начинали писать перьевыми ручками, их макали прямо в чернильницу.

Чернильница в парте – зелёного цвета, под цвет одежды классной руководительницы.

Высунув язык от напряжения, делаю наклон пером в нужную сторону, но буквы пляшут, как в безумном рок-н-ролле.

Зато читаю уже бегло, по крайней мере огромные матерные слова, вырезанные на парте перочинным ножиком моими предшественниками.

«Кто тут сидит, того люблю, кладите в парту по рублю».

И слово из трёх букв. Без него никуда.

Ленин

В школу меня привели папа и мама, как и любого маленького человечка-первоклассника.

Мама была коренная москвичка, женщина строгая и правильная.

Именно от неё я получил первые в жизни уроки приличного поведения и хорошего тона.

Папа – человек более мягкий, он и сейчас живёт со мной в Берлине, ему уже 92 года.

Родился он в Рыбинске, а в Москву перебрался в начале тридцатых годов совсем ещё не оперившимся юнцом.

Я был ещё школьником начальных классов, когда папа поведал мне интересную и поучительную историю, которая запала в память.

Середина двадцатых годов, расцвет НЭПа.

Мой дедушка, а он умер ещё до войны, работал портным и шил брюки – или штаны, про которые позже Ильф и Петров скажут, что их нет.

Папина сестра перманентно ездила в Москву за тканью, а остальные члены семьи продавали дедушкину продукцию на базаре.

И вот лютой зимой 1924 года, аккурат в конце января, тётя едет в Москву за очередной порцией ткани.

Её встречают у поезда, папа тоже тут, как самый маленький и почётный член семьи.

– А где же ткань? – спрашивают все.

– Ткани нет, – виновато говорит тётушка, понурив голову.

– Как нет? – Ведь столько заказов на штаны!

– В Москве всё закрыто. Какой-то Ленин умер…

Немая сцена – в Рыбинске простые люди понятия не имели, кто такой вождь мирового пролетариата.

А директриса нашей школы уже во втором классе нацепила мне на серый мышиный пиджак, цвета крысы Шушеры, маленький октябрятский значок с анфасом вождя мирового пролетариата.

Меня так и пёрло, по детской наивности, выдать депутатше всю правду матку, но хватило детских мозгов промолчать и выдавить из себя:

– Октябрёнок – помощник пионеров и комсомольцев.

Хотя за папу было очень обидно.

Оставить весь Рыбинск без портков – это было выше моих сил и детского неокрепшего сознания.

Больничка один

Вскоре случилось неприятное событие. Меня положили в больницу на операцию.

Вырезали аденоиды. Родители уговорили меня, хотя боялся я страшно, зато обещали дать мороженое в неограниченном количестве – на это я и купился.

Было очень больно, я кричал, гулкое эхо отдавалось в длинных и серо-сырых больничных коридорах.

Потом, в палате, я первый раз увидел, как мальчика лет десяти вынесли в коридор.

Ему неудачно удалили гланды, и кровь пошла горлом.

Мне тоже предстояла эта процедура, но это будет через несколько лет, когда я уже закончу восемь классов.

Об этом в романе будет отдельная глава, полная пикантных подробностей и первых отроческих откровений.

Так прошло моё первое знакомство с советской медициной – бесплатной и самой лучшей в мире.

«Чёрная кошка»

В те времена наш район Сокольники состоял почти сплошь из бараков. «Система коридорная» – как писал Поэт.

Каменный дом, в котором я жил с родителями, выделялся на этом фоне, как бельмо на глазу.

Лишь через несколько лет стали появляться первые хрущёвские пятиэтажки.

Частенько заходил к своим друзьям-одноклассникам в гости.

Жили все очень бедно, если не сказать – по-нищенски.

И только с годами понял, почему, когда друзья наносили мне ответный визит, первым делом просили чего-нибудь пожрать.

И частенько опустошали холодильник, за что я получал от матушки хороших пиздюлей.

Зато одеты мы все были примерно одинаково.

Войлочные полуботинки на зиппере – мышиного цвета, в унисон школьной форме.

В кармане брюк – скомканный пионерский галстук.

Ну а в другом кармане десять копеек на завтрак и затыреный «бычок» от „Явы“.

Но в тоже время наша детская жизнь в Сокольниках была очень интересной и насыщенной.

После войны не прошло ещё и двадцати лет и всё вокруг напоминало о ней.

Это и безногие инвалиды-колясочники, и попрошайки, которые ходили по квартирам и просили кусочек хлеба «Христа ради».

Это и знаменитая столовка – кафе без названия возле метро «Сокольники», в простонародье – «Чёрный дрозд».

Многие завсегдатаи, подливая водяру, ещё ту самую – по два восемьдесят семь, прямо в кружки с пенным «Жигулёвским», рассказывали про знаменитую банду «Чёрная кошка».

Культового фильма тогда ещё не было и в помине, но тёртые мужики с «синими» мастями по всему телу неспешно и вполголоса вспоминали послевоенное лихолетье.

Редкая семья из нашего класса не имела в своём составе кого-нибудь, кто не чалился сейчас, в прошлом, или не присядет в будущем.

Став немного постарше, я столкнулся с этим вплотную, но об этом – в следующих главах романа.

Жвачка и Жопа Сергеевна

В парке Сокольники в начале шестидесятых годов Хрущёв построил знаменитую международную выставку.

И там регулярно, по десять и более раз в году, проходили всевозможные международные форумы и представления.

Путь у нас был простой – шмыг через забор.

И вот ты уже возле американского или японского павильона.

Если повезёт, то можно было достать шариковую авторучку, жвачку, или фирменный пакет с ярким логотипом.

Лощеные немцы и америкосы глядели с изумлением на советских детишек, которые предлагали им серебряные полтинники и рубли выпуска двадцатых годов в обмен на шариковые ручки.

Тогда этих монет было навалом почти в каждом семействе.

А вот ручка – это был высший шик!

Шариковая ручка в школе выглядела наподобие айфона у первоклассника в наше время.

Учителя категорически запрещали ими писать, как и жевать жвачку, носить пёстрые пакеты.

Это называлось «преклонение перед Западом».

Запросто можно было вылететь из пионеров или октябрят.

Особенно усердствовала завуч школы по кличке Жопа Сергеевна.

Своё погонялово она получила благодаря огромной и, не побоюсь этого слова, необъятной, как слон, жопе.

Однажды старший брат моего товарища, лет двадцати, придя за братом в школу, увидел завуча.

– Вот кого хорошо в жопу ебать! – воскликнул непререкаемый в наших глазах авторитет.

По малолетству мы не поняли истинного смысла этой фразы и были в лёгком недоумении.

Лишь с годами до нас дошла вся глубина мысли и полнота чувств старшего брата.

Словесник и химия

Подбор учителей был типичный для любой советской школы тех лет. Белые, как лён, неврастенички с фобиями от постоянного недоёба и тихие алкоголики, выпизженные с предыдущих мест работы за профнепригодность. Били учеников линейками прямо по рукам, могли и по морде дать.

Особенно усердствовала мерзкая училка по кличке Кобра Ивановна.

Носила очки, как у кобры. От неё доставалось многим, пока один детина-второгодник не зарядил ей в табло.

После этого она несколько поутихла, а детину отмазало РОНО, дабы не портить процент успеваемости по району.

Учитель физкультуры и трудовик бухали на пару, а физрук до школы работал… вертухаем на зоне.

Вот такой был контингент, несущий нам – советским детишкам – разумное, доброе, вечное.

Но были и исключения.

Учительница первая моя.

Екатерина Васильевна, интеллигентнейший и добрейшей души человек. Мы её очень любили, и она отвечала нам взаимностью.

Была классной руководительницей и вела нас до четвёртого класса.

Уже гораздо позже, примерно в восьмом классе, к нам пришёл преподаватель русского языка и литературы Фёдор Михайлович.

Уникальный был человек, профессионал высшего класса, знаток и ценитель русской словесности, Учитель и Человек с большой буквы.

Именно от Фёдора Михайловича я почерпнул свои первые опыты письменного и устного творчества.

И кто знает, может быть, благодаря ему вы сейчас читаете это произведение.

Уже сорок лет прошло, а в голове всё сидят его наставления-поучения да шутки-прибаутки.

Ходил всегда с «поплавком» на пиджаке и при галстуке.

Уже перед самым окончанием школы пришла химичка Марина Ниловна.

Была увлечена, и очень сильно, хоккейным «Спартаком».

До оголтения, чем мы и пользовались.

Если её «завести», а я это мог, то весь урок проходил в рассказах, как она со Славой (Старшинов) или Борей (Майоров) туда-сюда пошла или ходила.

Красавица необыкновенная!

Был тайно влюблён…

Ленинград один

Аккурат на День Пионерии далёкого 1969 года премировали лучших учеников нашей школы поездкой в Питер на поезде, типа культур-мультур.

Учился я хуёво, на троечки, но был капитаном команды КВН, а директриса юмористка была ещё та.

Приезжаем в Питер, везде афиши «Зенит – Спартак». Пошёл слёзно отпрашиваться у старенькой Мариванны – да куда там, нельзя и всё!

На счастье, два верзилы-комсюка из 10 класса, наши, сокольнические, и тоже спартачи – отмазали и взяли с собой под «честное комсомольское».

Сидим на стадионе им. Кирова за воротами по «детскому» билету, и переростки тоже, ага.

Выиграли 1:0, Коля Осянин в самом конце матча замкнул на дальней штанге, один из его редких голов головой в карьере.

Детины строго наказали – держись нас после матча, но нет.

Толпа смела, был биток – тысяч семьдесят, и оказался я где-то в стороне. Пока прочухался, смотрю, надвигаются трое «хулиганов», видно – из местных.

«Цветов» тогда и близко не было, но чувство Паши Эмильевича было развито хорошо.

А фраза тогда была одна:

– Парень! Дай 10 копеек!

Не успел ничего – настучали по ебалу и отняли последние полрубля.

Пока юшку смывал, детины меня нашли – и добавили, для профилактики и улучшения комсомольской отчетности перед Мариванной и директрисой.

Зато по приезду в Москву прям пионер-герой – одноклассникам такой шняги нагнал, типа «героическая битва возле стадиона».

Так начал зарождаться роман с сисястой одноклассницей…

«Палка» и палка

Среди развлечений главное место занимали футбол-хоккей и кино. Однажды на футболе в Лужниках.

Народу больше, чем людей. А в буфете бутерброды с дефицитной в то время сырокопчёной колбаской. Люди давятся, бьют друг друга локтями прямо в морду лица и ругаются по матушке.

Кусок хлеба толстый, как девственная плева, а колбаска тоненькая-тоненькая, как советский гандон баковского завода резиновых изделий.

Пока пробился к буфетчику, с глазами по Михаилу Афанасьевичу Булгакову, колбаска-то и кончилась.

Одутловатый торгаш-маргинал явно не собирался начинать новую «палку» колбасы.

Рядом крутилось «лицо кавказской национальности», которому колбаску и сбагрили, явно по спекулятивной цене.

Тусанулся я поближе к выходу из буфета, и тут «лицо» говорит:

– Малчик, подэржи мэшок, пока я завэжу, да-а.

Пока лицо «завязывало», я спиздил «палку» сервелата прямо из мешка и съебался со скоростью олимпийского чемпиона Валерия Борзова.

А вечером после матча взяли с ребятами портвешку в винном на улице Короленко.

И под колбаску всё это дело лихо и смачно схомячили в три хари.

Но были ещё и хоккейные «палки».

Когда обыграли «коней» 1:0 в хоккей во Дворце Спорта, то Женя Поладьев, который забросил победную шайбу, кинул «палку» на трибуны, от радости.

Так тогда называлась хоккейная клюшка. Особенно почётно считалось достать клюшку-«палку» фирмы «КОНО».

Глядя на игрока сборной СССР, другие спартаковцы тоже стали «кидать палки» на трибуны.

Что тут началось, мамма мия!

Угадайте с трёх раз, кто поймал одну «палку»?

Раньше после игр «палку» отдавали в руки лично «блатным», их легко можно было отличить – вальяжная походка за бортиком сквозь мусоров.

Ондатровая шапка на голове, задвинутая на затылок, мохеровый шотландский шарф из «Берёзки». Обязательно этикеткой наружу – предтечи современной гламурно-тусовочной пиздоты.

А сейчас?

Брошенной на трибуну футболкой голову не пробьёшь, а «палка» могла реально оставить без мозгов, которых и так было не густо.

Хоккей

Когда весной 1972-го пришёл в школу, то не мог понять. А что, мир не перевернулся?

Ведь наши проиграли чехам в Праге и впервые на моей памяти не стали чемпионами мира по хоккею.

Но все живы, и даже больше…

Сравнивать сборную Овечкина-Малкина-Ковальчука и ту команду абсолютно нельзя, на сборную СССР по хоккею и вид спорта номер один на Старой площади работал целый сектор ЦК.

Это была действительно «Красная машина», это были феноменальные игроки и великие матчи.

А нынешняя сборная – уже продукт своего времени.

Ребята, закалённые в НХЛ, по-спортивному наглые, никого не боящиеся, кладущие на всех спортивный хуй – в хорошем смысле этого слова.

Эти ребята – команда, и у неё есть лидеры, целых три.

И пока это будет продолжаться, все канадцы и чехи-шведы с американцами будут сосать хуй.

А ваш покорный слуга будет смахивать скупую старческую слезу в далёком Берлине.

Как сказала бы Клеопатра: «Да будет так!»

Нейлоновые рубашки и кепки

Очень интересно было на встречах с футбольной командой «Спартак», которые проходили перед началом сезона.

В то время такие встречи проходили регулярно и, как правило, на Восточной трибуне «Лужников».

Заранее давалось объявление в «Советском Спорте» и народу приходило очень много, полная трибуна, тысяч двадцать пять, наверное.

Внизу, на беговой дорожке, ставили что-то вроде президиума – длинный стол и стулья.

Микрофон, ну и все причиндалы – графин, стаканы и листы бумаги с карандашами.

Желающие спросить спускались вниз и прямо в микрофон задавали свой вопрос.

Николай Петрович Старостин всегда просил представиться, назвать имя и профессию.

Он лично вёл эти встречи и многих болельщиков знал в лицо и по имени.

В основном это были «старички-боровички» из-под табло в «Лужниках». Любил он также дружески пошутить:

– Когда уже ты, Вася, сменишь свою кепку.

На что пенсионного возраста Вася отвечал:

– Я в ней почти на всех играх Спартака – на фарт, с 1945 года.

И ехидно просил у Патриарха купить ему новую в случае чемпионства.

В завершение дружеского диалога Старостин подытоживал:

– Придётся мне тогда тебе свою дарить. – Щегольской «полуаэродром», сшитый по спецзаказу.

Рядом сидели Никита Павлович Симонян и вся команда в полном составе. Но говорили не все игроки, в основном это были Геша Логофет и капитан Гиля Хусаинов, как самые уважаемые и авторитетные члены коллектива.

Руководство и футболисты были одеты с иголочки, Гиля и Геша были первыми модниками в команде и одевались очень стильно, с большим вкусом.

Не говоря уже о безупречном главном тренере и начальнике команды. Главной «бомбой» тогда были нейлоновые белые рубашки и узкие, чёрные, как крыло ворона, галстуки. Всё – «мадэ ин не наше».

Затем Николай Петрович представлял новичков команды.

Трибуны очень тепло встречали всех выступающих, особенно когда шли «вопросы из зала». Шутки-прибаутки сыпались как из рога изобилия.

– Ну что же ты, Боря, перепутал футболиста Петрова и доктора Барсукова. – Немудрено, оба были лысые, как колено.

И поддатый работяга средних лет, махнув рукой, отдавал микрофон следующему.

Меня, малолетнего, к микрофону не допускали. Зато «старшие товарищи» угощали дефицитным «Жигулёвским» прямо из буфета. «Старички-боровички» давали воспитательные подзатыльники, заставляя закусывать бутербродиками со смачной полукопчёной колбаской.

Патриарх

Основатель «Спартака» Николай Петрович Старостин – настоящий Патриарх, глыба и личность, заслуживающая отдельного описания.

Во многом под его влиянием формировался великий клуб, а вместе с ним и ваш покорный слуга.

Из огромного вороха литературы про Старостина наиболее интересно пишут Радзинский Эдвард Станиславович и ветераны казахстанского футбола, игроки алма-атинского «Динамо» 1950-х годов Борис Каретников и Иван Гилев.

Главное соперничество в футбольной жизни страны шло между двумя клубами: «Динамо» (клубом НКВД) и «Спартаком» (командой профсоюзов). Вся интеллигенция болела за «Спартак». Это была дозволенная фронда…

В дни встреч этих команд на стадионе в правительственной ложе появлялось руководство НКВД. Сначала это был Ягода. Но расстреляли Ягоду, и в ложе стал появляться маленький Ежов. Расстреляют Ежова, и в ложе появится Берия. Все они свирепо болели за команду «Динамо» и ненавидели Николая Старостина – основателя и главу «Спартака».

Старостина знала вся страна.

Наверное, после Сталина и Ленина это была самая знаменитая фамилия. Четыре самых известных футболиста страны – братья Старостины.

Николай Старостин и начал великое противостояние «Спартак» – «Динамо».

Он был неистощим на спортивные выдумки.

В 1936 году на Красной площади должен был проходить очередной парад физкультурников. Глава комсомола и организатор этого празднества Александр Косарев задумал во время парада показать футбол – прямо на площади.

Осуществить это было поручено «Спартаку», к невероятной ревности поклонников «Динамо». Во время парада по сигналу Косарева по всей Красной площади был раскинут гигантский ковёр – изумрудное поле. На поле выскочили спортсмены «Спартака» и начали демонстрировать игру. Косарев стоял рядом со Сталиным, сжимал в руке белый платок. Было условлено: если игра придётся не по вкусу хозяину, по отмашке платком следовало немедленно прекратить.

Хозяин не любил футбол. В тот день он с непроницаемым лицом следил за игрой. Но его соратники на Мавзолее сошли с ума от восторга: Ворошилов подпрыгивал и кричал.

20 мая 1942 года Старостин проснулся от яркого света.

Пистолет в лицо и крик: «Встать!»

Его вывели, втолкнули в машину, отвезли на Лубянку и предъявили показания уже расстрелянного Косарева. Оказывается, глава комсомола на следующем параде физкультурников «готовился ликвидировать руководителей партии и правительства, для чего организовал боевую группу из спортсменов во главе с Николаем Старостиным».

В ту же ночь арестовали и трёх его братьев. Все они получат по десять лет лагерей – мягчайший приговор по тем временам.

Николай Петрович, хоть и был старовер, но один раз в жизни попробовал шампанское.

Два года ссылки Старостин провёл в Казахстане. Современники Старостина считают, что он был словно бельмо на глазу одиозного министра внутренних дел Лаврентия Берия, опекавшего «Динамо». В Алма-Ату создатель «Спартака» попал в 1950-е годы благодаря усилиям местных спортивных чиновников. Селить его пришлось тоже с ухищрениями.

Николая Петровича поселили там, где сейчас район Тастак. Но тогда, в начале 1950-х, это был не город, а уже Алма-Атинская область. Так вот, Николаю Петровичу разрешили жить только в области. Ему там определили домик и он там жил.

Там же он и проводил тренировки.

По словам учеников Старостина, он всегда выглядел свежо и был молодым, несмотря на возраст.

– Старостин упражнения вместе с нами выполнял, мы молодые были, а ему 54 года. Он нам не уступал. Если мы бежали отрезки, он с нами рядом был, рядом всё время.

По иронии судьбы Старостин работал в Алма-Ате с командой «Динамо» из ведомства ненавистного Берия.

– Какое у него было питание? Кефир, батон и ливерная колбаса. Он был подтянут, сухощавый. Здорово за собой следил, не опускался.

В 1954 году Старостина реабилитировали и он мог возвращаться домой, в Москву. И тогда Николай Петрович позволил себе то, чего прежде никогда не делал.

Он пошёл бутылку шампанского купил, разлил всем и налил себе полстакана, и выпил впервые в жизни шампанское. Дал себе впервые в жизни слабинку выпить.

В то время, когда Старостин заканчивал дела с переоформлением документов, футболисты алма-атинского Динамо были на турнире в Джамбуле и жили в вагончике на железнодорожной станции.

Мы узнали, когда шёл поезд Алма-Ата – Москва, в котором ехал Николай Петрович. Остановили этот поезд, этот состав, организовали митинг и на полтора часа мы задержали весь состав.

Так провожали Николая Петровича Старостина.

Тренеры

Шли годы, менялся «Спартак», его тренеры, но не Старостин. И это чистая правда, а не развесистая клюква, которая расцветает в наших суматошных мозгах.

В детстве довелось-таки посидеть на коленях у Николая Петровича, когда Патриарх писал мне автограф на своей эпохальной книге «Звёзды большого футбола».

Так и написал – «Андрею Меркину от автора дружески».

Много лет служил «Спартаку» верой и правдой его брат Андрей.

В 1980-е годы, когда у «Спартака» было перманентное серебро, награждение медалями частенько происходило в кинотеатре «Варшава».

Простым болельщикам туда было трудно попасть, но попадали всё равно.

Андрей Петрович Старостин, редкого юмора и обаяния человек, присутствовал на всех награждениях команды.

Как-то раз пела там Катя Семёнова – была такая певица, голосом похожая на Пугачёву.

Вышла она поздравлять «Спартак», а сама – в говно.

Причём не в лёгкое говнецо, а в жопу практически.

Со сцены уходить не хочет, а петь не может.

Тогда Андрей Петрович вышел на сцену и сказал:

– Певица Катя Семёнова настолько возмущена нашими серебряными медалями, что у неё нет слов – одни буквы.

– Давайте не огорчать её на будущий год!

В зале овации, все ржут – Старостин галантно раскланялся, и вышел следующий артист.

Не отставал и Николай Петрович.

Братья Стругацкие не были болельщиками Спартака, но Патриарх дружил с ними и пригласил на награждение золотыми медалями.

В шестидесятые годы неоднократно видел их на трибуне на матчах сборной СССР. Говорили, что Аркадий болел за «коней», а Борис до последних дней – за «бомжей».

Столько лет прошло, вот уже и режиссеру Алексею Герману исполнилось 70 лет, из них восемь он снимает фильм «Трудно быть богом» по роману братьев Стругацких.

Это моё любимое произведение замечательных авторов.

Но помимо всего они были ещё фантасты-юмористы. Вот их поздравительный стишок тридцатилетней давности.

«Ура! И Кубок УЕФА в руках «Зенита», ЦСКА.

А «Спартаку» желаем мы любви болельщиков страны».

Пророки? Не знаю…

Никита Павлович Симонян был очень дружелюбен к нам, пацанам, и разрешал подавать мячики в Тарасовке и на Ширяевке. При этом не преминул шутливо спрашивать:

– Много «пар» и «колов» подтёрли в дневниках?

Симонян был очень хитёр и умён.

Золотое чемпионство 1969 года и стиль игры «Спартака» – ничего общего с командами Бескова и Романцева.

Скорее стиль игры «анти-Киев», и именно в лучших матчах против киевского «Динамо».

Никита Павлович был умница и понимал, что с молодой командой против мудрого Маслова нужно играть особенно, что он и придумал.

Первый матч в Москве. Жёсткий прессинг, контроль над центром поля, оба гола забиты на контратаках. Осянин и Хусаинов тоже трудились в защите.

Осенью в Киеве. Классика контратак. Гол Осянина в начале матча – и весь матч отбиваемся в обороне. Опять прессинг в центре поля и даже на чужой половине.

Папаев рассказывал, что физически команда отпахала в этих матчах так, что ребята не могли двигаться после этих двух игр.

Именно эти два матча решили судьбу золота. В других играх сезона команда в основном играла первым номером. Но это был не тот спартаковский футбол, который мы увидели десять лет спустя.

Скорее походило на сборную Англии времён ЧМ-66 плюс техничность, и, не побоюсь этого слова, гениальность Вити Папаева. Фантастическая работоспособность Гили Хусаинова, сумасшедший по силе и точности удар Коли Осянина.

И защита! Такой защиты у нас я не помню. Команда оборонялась фантастически организованно – Логофет, Иванов, Абрамов, Ловчев.

И лучший вратарь Анзор Кавазашвили – тащил вообще всё!

Более похож на команды Бескова и Романцева был „Спартак“ 1974 года при Николае Алексеевиче Гуляеве. Техничный и комбинационный футбол со стенками и забеганиями.

Классика жанра – посаженные на жопу хохлы в „Лужниках“. Великая игра!

С эстетической точки зрения – самая красивая командная игра „Спартака“.

Конфетка.

Но до золота не дотянули…

Гуляев был строг, но справедлив. Мог вынести контрамарку нам – сопливым говнюкам, как, например, на знаковый матч с Киевом.

Константин Иванович всегда интеллигентно и дружелюбно разговаривал с болельщиками, особенно со «старичками-боровичками». Отпускал шутки-прибаутки, типа своей эпохальной в адрес литератора Хукела:

– Ничего, что я в костюме и при галстуке?

В конце 1970-х годов судьба свела близко с Олегом Ивановичем Романцевым, одно время даже дружили семьями, особенно жёны. Потом он переехал на Преображенку и как-то всё затерялось.

Очень непростой и неоднозначный человек, не красно-белый, а скорее так: чёрно-белый.

После продажи клуба Червиченко моё и без того отрицательное отношение к Романцеву стало ещё хуже.

Но прошли годы, и жизнь плавно привела меня к тому, о чём писал старик Фрейд – к переоценке ценностей.

Без этого невозможна жизнь, кто этого не делает хотя бы раз в пять-десять лет, тот не достигает в жизни ничего.

Так что к шестидесяти годам смотришь на жизнь по-другому.

Я лично Олегу Ивановичу всё простил, причём независимо от результатов „Спартака“.

Как сказал Господь в Нагорной проповеди:

«Прощайте и прощены будете».

Что тут ещё добавить, даже не знаю…

Ненавидимый многими Старков мог по телефону подробно и долго объяснять мне – а я никто и звать меня никак – как найти поле в Голландии и во сколько будет матч.

Балагур и весельчак Черчесов, после матча в Европе, на корректный и вежливый вопрос одного немолодого и уважаемого болелы ответил:

– Соблюдайте субординацию, все вопросы в установленном порядке через пресс-атташе.

Забыл, что „Спартак“ – это субкультура.

Про довоенный «золотой дубль» старички-боровички рассказывали, что „Спартак“ играл в скоростно-силовой и жёсткой манере плюс вратарь Жмельков, который ловил всё что можно и нельзя.

Так что столь любимая нами «спартаковская игра» была не всегда такой, какой мы её себе представляем. И выглядела она совсем по-разному.

«Всё течёт, всё изменяется».

Аксиома.

«Фантомас»

Примерно в середине шестидесятых годов произошло одно событие, которое оставило широкий след в наших юных и неокрепших душах.

На экраны страны вышел в момент ставший культовым фильм «Фантомас».

Причём долбоёбы из кинопроката сперва выпустили вторую серию «Фантомас разбушевался», а потом первую – собственно «Фантомас», и только после этого третью «Фантомас против Скотланд-Ярда».

Со всех афиш всех кинотеатров Москвы и России сияла зловещая и зелёная морда неуловимого разбойника Фантомаса, красавицы Милен Демонжо, гламур-ного (тогда ещё не было этого слова, но мы догадывались) Жана Марэ, смешного до колик в животе Луи де Фюнеса.

Возле нашего дома в клубе имени Русакова стояли огромные очереди, люди часами пробивались к заветной кассе, чтобы купить билет.

Услужливые барыги тут же, не отходя от кассы, предлагали билеты по три рубля.

Каждую из серий мы смотрели по многу раз, а потом на переменах и не только, в школе и подъездах домов писали мелом, спизженным у доски, латинскую букву F с маленьким, подчёркнутым снизу кружком.

Особенной доблестью считалось позвонить куда-нибудь из телефона-автомата и загробным голосом сказать:

– Внимание! Через несколько минут вас посетит Фантомас.

Споры и зарубы по фильму шли до кровянки, количество серий якобы варьировалось от семи до десяти, а сам Фантомас оказывался то королём Франции, то роботом с электронным мозгом.

А самая-самая первая серия вообще называлась «Труп в зелёном чемодане».

Только много лет спустя я узнал, что серий так и было всего лишь три, а сборы за прокат фильма перекрыли все мыслимые и немыслимые рекорды и не побиты до сих пор.

Ну а друзья-одноклассники самым наглым образом подсовывали в ранец записку с жутким содержанием, написанную изменённым почерком.

«Мне нужен труп, я выбрал Вас. До скорой встречи, Фантомас».

Футбольные сборные разных лет

В своё время удалось общаться с великим спартаковцем Павлом Александровичем Канунниковым.

Оказалось, что он был дружен с великим Василием Бутусовым, который забил первый гол в истории сборной России.

Конечно, не удержался и спросил про игру с немцами, которую те выиграли на Олимпиаде в Стокгольме в 1912 году со счётом 16:0.

– Играли с финнами 30 июня и слили 1:2, а уже на другой день – утешительная игра с немцами.

В Швеции уже тогда были проблемы с бухлом, но наши ребята предусмотрительно запаслись из России.

Думаете, тогда меньше пили?

А вот уж хуй!..

Вечером после матча все игроки сборной банально нажрались в жопу, ходили по полю в матче против немцев с глубокого «бодуна».

Ничего не напоминает?

У немцев снят фильм с названием «Уэмбли Тор», он им до сих пор не даёт покоя.

Фильм, от интервью с вдовой судьи матча Готфрида Динста до рассказа сына Тофика Бахрамова, пронизан мотивом – гола не было.

Бахрамов сказал сыну перед смертью:

– Гола не было. – И почил в бозе.

Игру помню очень хорошо, смотрел по телевизору в пионерском лагере, да и немцы повторяют не реже раза в год.

По моему мнению, никакого гола не было, но выкрутить можно всё, что угодно.

Ещё более отчётливо стоит перед глазами матч на стадионе «Ацтека» с Уругваем, мяч был почти на линии, но наши дружно подняли руки. Голландский судья показал, что надо продолжать играть.

А уругваец, который недавно вышел на замену, головой забил мяч практически в пустые ворота за несколько минут до конца дополнительного времени. Он не видел, что наши игроки подняли руки, причём почти все!

Интеллигентнейший Гавриил Дмитриевич Качалин после этой игры первый раз в жизни повысил голос на игроков, он понимал, что это был его последний шанс попасть в призёры чемпионата мира.

Уже много лет спустя Анзор Амберкович Кавазашвили рассказывал, что виноваты сами и он лично тоже – надо было отрабатывать момент до конца.

Геша Логофет и Коля Киселёв с большой неохотой, но тоже подтвердили это.

Хотя у нас пытались во всём обвинить «армейскую» защиту.

Вот такие разные футбольные сборные.

Будапешт один

Весной 1968 года папа взял меня на игру с венграми. Довелось побывать на лучшем, по мнению специалистов, матче сборной СССР.

После поражения 0:2 на «Непштадионе» через неделю играли ответный матч в Луже.

Сказать, что обстановка была накалена – значит, не сказать ничего.

В мае того года я уже в полный рост слушал «Немецкую волну», «Голос Америки», «Радио Свобода».

Голоса вещали, что в Венгрии после первого матча люди стихийно вышли на улицы и радостно праздновали всей страной победу над ненавистными Советами.

Немудрено – после кровавого путча 1956 года прошло всего 12 лет, и венгры всё очень хорошо помнили.

Победа была нужна – 3:0.

Мало кто в нее верил, но ажиотаж с билетами был такой, что папа каким-то чудом через партком или местком достал два билета на Западную трибуну.

Билет был очень интересный, через всё поле шла огромная красная надпись «11 мая».

Разговору в Москве только и было, что про игру – везде, даже в длинных очередях за квасом, в школьной раздевалке перед уроком физкультуры.

Вышли на «Спортивной».

Метро было заполнено, буквально ступить шаг было невозможно.

Люди очень медленно передвигались в сторону эскалатора.

Тогда впервые в жизни увидел, как работают «щипачи».

Два коротких движения рукой – и рыжие «бочата» плавно соскакивают в подставленную ладошку.

На трибуне яблоку негде упасть, наши места чуть сбоку от правительственной ложи.

Все говорят, что генсек Брежнев тоже на игре.

Наши в красно-белой форме, венгры – во всём белом.

У них в составе такие звёзды, как Фаркаш и лучший футболист Европы 1967 года Флориан Альберт.

Сначала автогол, затем штрафной Муртаза Хурцилавы, и, наконец, ныне Анатолий Фёдорович, а тогда просто Толик Бышовец замыкает на дальней штанге, как Валера Карпин на «Стад де Франс» тридцать лет спустя.

Наши всю игру буквально не давали продохнуть венграм, просто смяли их, настолько быстро и мощно сыграла сборная СССР.

Игра окончилась в девять вечера, было уже темно.

И тут вместе с традиционным «Молодцы!» на стадио одновременно зажглись тысячи и тысячи факелов из горящих газет.

Менты стояли как зачарованные, никто эти факелы не тушил.

Люди вокруг радовались, обнимались, братались, целовались.

В то время сиденьями в Луже были сплошные деревянные лавки, и все брали с собой газеты под жопу, вне зависимости от времени года.

К вечеру, кроме «Правды», никаких других газет в киосках не было.

И подавляющее большинство с особой радостью и остервенением жгло печатный орган ЦК КПСС.

Так и возникли эти стихийные факелы. Ни до, ни после ничего подобного не видел ни на одном стадионе мира.

Кстати, игру эту судил Ченчер из ФРГ – это он потом бросал монетку в Неаполе в том же году летом.

Об этом напишу ниже, как и о том, как я провёл дни в Будапеште 20 лет спустя и что из этого вышло.

Настоящая правда про жребий и монетку

История со жребием и монеткой окутана тайной, но настало время пролить свет на эту историю и поставить все точки над i.

Жаркий июнь того же года, Италия, Неаполь.

Игру показывали по центральному телевидению, и смотрел я её в пионерском лагере.

Дело было в будний день, если мне не изменяет память, и прямая трансляция началась поздно вечером.

После ужина дружным строем наш четвёртый отряд повели в пионерскую комнату, где, в виде исключения, было разрешено смотреть матч и после отбоя.

Наша сборная вышла на поле во всём белом, репортаж вёл, как всегда, Николай Николаевич Озеров.

Игра закончилась безрезультатно, настало время бросать жребий.

Итак. Что же произошло на самом деле.

Оба капитана команд – Шестернёв и Факетти – уже умерли, правду они нам сказать не могут.

Зато жив главный герой – немецкий судья Курт Ченчер.

Три года назад вышло сенсационное интервью, которое он дал авторитетной газете «Тагесшпигель».

Посвящено оно было сорокалетию матча и монетке и называется «Первую попытку выиграли русские».

Вот его рассказ.

Русские доминировали весь матч и должны были выигрывать ещё в основное время.

Монетку бросали в судейской, капитаны команд ждали за дверью.

В судейской, помимо меня и ассистентов, присутствовали президенты национальных федераций – Гранаткин и Франки.

Оба в то время были сверхавторитетны.

Гранаткин был первым вице-президентом ФИФА, а Франки – президентом УЕФА.

(Время двуствольных папиков ещё не наступило, поэтому всё было по чесноку).

Гранаткин спросил:

– Жеребиться будем вашей монеткой?

– Да.

У меня с собой была тяжёлая турецкая монетка без номинала.

На одной стороне был нарисован мяч, на другой футбольные ворота.

– А разве это не была десятифранковая монетка?

– Нет. Это была моя личная футбольная монетка, её я использовал в играх Бундеслиги и матчах сборных.

Её мне подарил один турецкий футбольный судья.

Таким образом, выбирались не орёл или решка, а мяч или ворота.

Но сначала был пробный жребий.

– ?

– Да, об этом попросил Гранаткин, понятия не имею, зачем.

Франки согласился.

Всю процедуру я всегда проделывал одинаково.

Я подбрасывал монетку правой рукой вверх, а левой накрывал её на правой ладони.

Так было и в тот раз.

Гранаткин выбрал мяч… и выиграл.

– Но затем был решающий жребий?

Гранаткин с ухмылкой предложил на этот раз уже Франки выбирать.

Тот выбрал ворота… и выиграл.

Тут же это было зафиксировано в протоколе. На всё про всё ушло десять минут.

Затем капитаны команд объявили итог жребия болельщикам на стадионе.

– Как реагировали президенты?

Франки ушёл плясать и радоваться с игроками, а Гранаткин с мёртвым лицом предложил мне тут же переиграть и немедленно ввести правило пробития послематчевых пенальти.

Он так хотел, но тогда это было нереально, и правило вошло в силу только через два года.

Вот так всё было на самом деле. Так что ни Факетти, ни Шестернёв тут не причём.

Гранаткин был просто нефартовым, в отличие от Франки – вот и всё. Всё очень банально и просто, как всегда.

Брежнев и Косыгин

Родители папы умерли ещё до войны, даже мама их не видела. А вот мамины дедушка и бабушка почти всю жизнь, с начала двадцатых, прожили на улице Горького, рядом с магазином «Океан».

Частенько бабуля выводила меня погулять во дворик, который выходил аккурат на чёрный ход главного рыбного магазина страны.

Фельдмана тогда ещё не расстреляли, до знаменитого «дела рыбников» оставалось много лет.

А вот крали тогда не меньше, чем теперь, а может даже и больше.

Аксиома.

Во время разгрузки товара грузчики постоянно что-то пиздили, несмотря на бдительное око дежурного замдиректора Якова Ароновича.

Стоило ему чуть отойти или отвернуться, как небольшая упаковка в пять-шесть банок чёрной или красной икорки, а то и осетрового балыка отлетала в сторону, как ядро – метров на двадцать.

А там уже «гуляла» моя бабушка и накрывала этот ящичек своей многоступенчатой, как корабль «Восток» юбкой.

Через час-другой грузчики звонили в дверь коммуналки, бабушка проводила их в комнату и отдавала упаковку.

Грузчики всегда оставляли баночку «дефицита» на чай.

В этом же доме жило много генералов, адмиралов, замминистра.

Через дорогу был знаменитый «Елисеевский» гастроном.

В квартире одного знаменитого генерала я побывал много лет спустя.

И даже познакомился с директором «Елисеевского» Соколовым.

Об этом будет в одной из следующих глав.

Бабушка была очень дружна со знаменитой актрисой цыганского театра «Ромэн» Лялей Чёрной.

Однажды, когда я был в гостях, она подписала мне открытку со своей фотографией, а бабушка уговорила её погадать мне по руке.

Как и любая цыганка, Ляля Чёрная умела предсказывать, но, как большая актриса, этим не занималась.

Но бабушке отказать не смогла. Всё, что она мне нагадала, с пронзительной точностью исполнилось до сего времени, и, надеюсь, исполнится в дальнейшем.

Одно время дедушка работал в министерстве лёгкой промышленности СССР вместе с будущим председателем Совмина Косыгиным.

Много рассказывал про Алексея Николаевича, тот был любитель МХАТа, а дедушка дружил с Петкером и Прудкиным.

Косыгин не пропускал театральных премьер и часто оставлял дедушку после совещаний, они вместе обсуждали игру великих мхатовских актёров и актрис.

Незадолго до смерти дедушка и бабушка переехали в Сокольники, дедушка написал письмо Косыгину, и тот дал команду выделить квартиру.

Пожить им там довелось недолго, пока я служил в армии, дедушка с бабушкой умерли.

В декабре 1980 года скончался и Алексей Николаевич Косыгин.

Как часто бывает в жизни – смешное и трагическое рядом.

В день его похорон во Дворце спорта воскресенский «Химик» играл со «Спартаком».

Вместо традиционного клича – «Что за лапоть деревенский – это «Химик» воскресенский» после игры орали:

– Сосиски сраные!!!

Спартак выиграл, Леонид Ильич сидел в ложе и курил свои любимые сигареты «Новость», которые ему делали по спецзаказу, набивая отборным табачком.

Приехал он прямо от Кремлёвской стены, с речью у него уже тогда была беда.

Днём этого же дня он на весь мир вещал свою историческую фразу:

– Куба, ГДР, Польша и другие «сосиски сраные» скорбят о смерти товарища Косыгина.

Коню понятно, что Брежнев хотел сказать «социалистические страны», но мы ржали и глумились – и кричали на всю ивановскую про «сраные сосиски».

Генсек был человек с юмором, по-доброму ухмыльнулся и погрозил нам пальцем с высоты правительственной ложи.

Вскоре по Москве пошёл гулять анекдот про извинения работников Микояновского мясокомбината перед генсеком за выпуск «сраных сосисок».

А ноги-то росли с хоккейного матча!

Не могу не дополнить, для «форсу бандитского», как говаривал Жеглов, про столь любимые мною – надеюсь, я не одинок – сиськи.

Брежнев частенько вместо «систематически» говорил «сиськи-масиськи».

Поэтому развесёлые подруги хохмили – У нас сиськи, не масиськи – с лошадиные пиписьки!

Так что, говоря о сиськах, мы невольно отдаём дань памяти Леониду Ильичу.

Орехов и Зуев

Самое первое телевизионное событие, которое помню – это похороны Кеннеди.

Центральное телевидение СССР впервые в истории организовало прямую трансляцию из США, и мы смотрели эти похороны в прямом эфире.

Хрущёв шёл в процессии за гробом американского президента, и мне показалось, что вид у нашего генсека был очень расстроенным и печальным.

А примерно за год до этого, в августе 1962 года «сарафанное радио» разнесло по Москве невероятный слух.

В “Лужниках” финал Кубка СССР по футболу, «Шахтёр» Донецк – «Знамя Труда» из Орехова-Зуева.

Забив два быстрых гола в начале игры, горняки выиграли почётный трофей.

Команда из Орехово-Зуево была не простая, один из старейших клубов России был основан в 1909-ом году английскими работягами, работавшими на мануфактуре Морозова.

В том сезоне команда катком прошлась по сетке Кубка, выбив московский «Спартак» и лишила возможности команду Симоняна сделать золотой дубль.

Но самое главное началось после Финала.

На матч приехало несколько десятков тысяч болельщиков клуба «Знамя Труда».

Точное количество не знал никто, но говорили о примерной цифре в 50–60 тысяч человек.

Надо ли говорить, что по большей части это были разнузданные и практически в жопу пьяные люмпен-пролетарии.

В те годы пиво в Луже было в свободной продаже, а водяру несли на матч в таких количествах, что ближайшие пункты приёма стеклотары перевыполняли план на месяц вперёд.

И вот после матча эта огромная толпа работяг – экстремистов ринулась на Красную Площадь, как их туда пропустили менты, да ещё и в таком количестве – загадка.

И откуда у них взялись пузырьки с чернилами, которые они стали дружно метать в Мавзолей дедушки Ленина – история об этом умалчивает.

Учинив на главной площади страны страшный погром, болельщики рассеялись по городу, а часть вернулась в Орехово-Зуево на автобусах, откуда они благополучно прибыли в день игры.

Говорят, что Мавзолей закрыли на реконструкцию на несколько дней, а мусорское начальство оказалось просто не готово к такому повороту событий.

Но самое интересное, что интернет об этих событиях молчит, как партизан – и «Гугль» и «Яндекс» и «Рамблер».

А вот «старички-боровички» под табло в Луже красочно описывали этот незабываемый день во всех подробностях, а 11-го августа каждого года отмечали, как Красный день календаря. Они называли этот день «Днём экстремиста».

Отмечали тройными и ударными дозами водки, пива, воблы и крупными кусками нарезанной колбасы «Докторская».

Причём с каждым годом события у них обрастали новыми подробностями, вплоть до того, что сам Никита Сергеевич выходил успокаивать разъярённую толпу и обещал разобраться с продажными судьями и недружелюбными горняками.

А два брата-погодка лет шестидесяти, из тех, что могли ещё запросто сказать Старостину:

– Эй, Коля – когда же играть то будем, а? – даже получили в честь этого события погонялова – Орехов и Зуев.

Уж больно сильно они напивались в тот день, 11-го августа, причём из года в год, хотя и не в этот день тоже…

Много лет спустя я тоже стал экстремистом.

Экстремизм был всегда.

Например – матч с «Динамо» Киев, в мой день рождения.

Закрытие всемирной Универсиады в Москве 25-го августа 1973-го года. Спартак победил, что тут началось!

После игры было перевёрнуто несколько машин и газетных киосков, толпа рыл в семьсот прошла гребнем по направлению к Комсомольскому проспекту. Зажжённые из газет факелы бросали во все стороны, возникали лёгкие локальные пожары.

Стычки с мусарней повсеместно. Драки и мордобой.

И это было при Брежневе, в годы застоя!

Об этом не писали, и не могли писать ни в какой прессе.

Тогда мне это очень нравилось, с удовольствием принимал в этом участие. Не жалею ничуть!

«Всякому овощу – своё время».

Всегда были и будут люди, которые осуждают или оправдывают это.

Это жизнь – переоценка ценностей – как говаривал старина Фрейд.

Экстремизм был всегда, Орехов и Зуев это очень чётко понимали.

Аксиома.

Магомаев один

У родителей были чудесные друзья. Семейная пара врачей-стоматологов. Мы часто бывали у них в гостях, а те были очень дружны с Муслимом Магомаевым.

И частенько уговаривали Муслима Магометовича сесть за семейный рояль.

Я заворожено слушал «Вдоль по Питерской», популярность его тогда была безгранична.

А дома хранил в качестве реликвии обложку от пластинки с автографом Большого Певца и Композитора.

Однажды Магомаев помог мне попасть на хоккей, ну, как помог…

Октябрь 1970 года, второй финальный матч за Кубок европейских чемпионов по хоккею, ЦСКА – «Спартак» (Москва).

Первый матч «Спартак» выиграл, всё решала вторая игра.

Ажиотаж на этот матч во Дворце спорта «Лужников» был страшный.

На игру накануне мы каким-то чудом попали, а на вторую билеты достать было практически невозможно.

В левом крыле Большой спортивной арены была специальная касса, где продавали билеты по брони ЦК партии, МГК КПСС и прочих КГБ СССР.

Там сидела кассирша с добрым лицом Эльзы Кох и причёской Людмилы Зыкиной.

Перед ней был список с фамилиями всех этих лиц гражданской наружности.

Подходит солидный дядя в норковой шапке и с мохеровым шарфом наперевес, говорит фамилию и до кучи тычет красную, как кровь невинного младенца, съеденного Олегом Ивановичем Романцевым, ксиву в узкое окно-амбразуру.

Тётя ведёт наманикюренным пальцем по списку и с остервенелым чувством глубокого удовлетворения вычёркивает фамилию Задрищенко.

Про эту кассу знали многие, но как там взять билет?

Аккурат за час до игры подходим с другом к кассе и начинаем давить косяка в сторону вожделенного списка. Но фамилий не видно, да и ксивами ещё не обзавелись по малолетству.

На хоккей хочется попасть так, что сверлит аж в поджелудочной железе и сводит палец на левой ноге, как при виде красавицы Милен Демонжо в легендарном фильме «Фантомас».

Друг толкает меня прямо на амбразуру кассы и шепчет в ухо:

– Ты же похож на Магомаева – соври чего-нибудь.

– Дайте два билета на фамилию Магомаев, – отмороженно говорю я прямо в причёску тёти Эльзы.

– Такой фамилии нет – а ты вообще кто такой? Хулиган?

Лицо фрау Кох принимает неприятный коричневый оттенок и сереет, как шинель мусора, дежурившего у кассы.

– Я – племянник Магомаева!!!

– Похож… и правда, – а документы у тебя есть?

– Да мы же ещё школьники, тёть!

– Ну ладно… мой любимый певец, повезло вам…

– Тут один товарищ звонил, что не придёт – отдам я тебе два его билета, – лицо кассирши в минуту становится похожим на Софи Лорен.

Мусор заглядывает к нам через плечо, но сгрузив последнюю пятёрку, дрожащими от радости руками, мы уже бежим в сторону Дворца Спорта.

Надо ещё успеть попить пивка…

Магомаев два

Неуловимое сходство с великим певцом ещё сослужило мне добрую службу. Перемахнув на десяток лет вперёд, мы окажемся в предолимпийской Москве, дорогой читатель.

Жизнь свела меня с одной компанией, это были приёмщики багажа с Казанского вокзала.

Здоровые мужики старше меня лет на десять.

Не мог понять, почему все ребята на машинах и при деньгах.

Однажды они ввели меня в курс дела. На камере хранения огромная табличка – «Мест нет». Рядом очередь, которая ждёт, когда они появятся.

– Ой, сыночек, прими у меня чумудан, а то совсем тяжело…

– Ты чего, мать, не понимаешь? Мест нет, и не будет! – говорит дюжее мурло и скрывается в окошке.

На самом деле мест для багажа до хуя и больше, вот только приёмщики не хотят ничего принимать.

Они ждут, когда им сунут пятёрку или трёшку. Утомлённые и измученные командировочные и просто колхозники не выдерживали и давали на лапу.

Приёмщиков багажа прикрывало начальство, вокзальные менты, районные ОБХСС-ники.

Все имели с этого неплохую долю.

Такие были времена.

Сошлись мы с одним парнем, он был внешне похож на очень популярного тогда Боярского, но гораздо здоровее и плотнее.

За это и получил кличку Малыш.

Так вот, с Малышом мы частенько вечером заезжали на Калининский проспект снять тёлок в одном из многочисленных кабаков.

Когда мы заходили в ресторан, то после знакомства Малыш или я как бы невзначай говорили:

– Во сколько завтра съёмка на Мосфильме?

Возникал неподдельный интерес.

И тут на-гора выдавалась сакраментальная информация.

Малыш – дублёр и каскадёр Боярского, а я – племянник Магомаева.

После такого фееричного ангажемента тёлки падали к нам в руки, как плоды перезревшей антоновки.

Легко и непринуждённо, на ходу, снимая трусы и бюстгальтеры.

Любой приличной девушке хотелось хоть на короткое время почувствовать себя немножко Магомаевой или Боярской.

СМЕРШ

В нашей семье всегда происходили удивительные встречи и знакомства. Когда папу летом 1941 года забрали на фронт, то он провоевал около полугода, затем был тяжело ранен, а после медсанбата попал в наркомат боеприпасов.

И сразу в личное распоряжение наркома Горемыкина Петра Николаевича.

До войны папа работал в наркомате путей сообщения и занимался как раз железнодорожными перевозками вооружения и боеприпасов.

И даже несколько раз был «десятым подающим» на докладе у лютого наркома Кагановича.

Тогда считалось нормальным делом выйти из его кабинета с мокрыми штанами. У Лазаря Моисеевича была под столом специальная кнопка.

Если он её нажимал, то тут же приходили «сотрудники органов» и ты навсегда исчезал в подвалах Лубянки с клеймом «враг народа» и «саботажник».

В альтернативном и лучшем случае Железный Нарком мог переебать по хребту или морде лица тяжёлым, как моя жизнь, «Личным делом сотрудника» в коленкоровом заскорузлом переплёте с железными уголками.

Или запустить в голову докладчика мраморным пресс-папье, надо было успеть увернуться – иначе ты калека или покойник.

После фронта и опыта работы в наркомате папу назначили одним из многочисленных помощников наркома Петра Николаевича.

Тогда-то он и познакомился с Юрием Борисовичем Левитаном и майором СМЕРШа Геннадием Петровичем Кодинским.

Папа частенько ходил обедать в гостиницу «Москва», а Левитан там перманентно проживал и уже водил дружбу с Кодинским.

Несмотря на войну, с продуктами в Москве было терпимо и даже по карточкам вполне хватало пропитания для нормального и неголодного существования.

А на чёрном рынке было вообще всё.

Даже французские духи – и это в те-то времена!

Все трое были примерно одногодки и сдружились на многие годы.

Вплоть до середины 1970-х годов и дядя Юра, и дядя Гена частенько бывали у нас в гостях, в нашей сокольнической двухкомнатной квартире.

Левитан работал на Центральном телевидении и радио почти до самой смерти, а дядя Гена трудился в «органах» даже после пенсии.

Бывших чекистов не бывает, ага.

Иногда они втроём, уже в самом конце войны, махнув по 200–300 грамм «наркомовского» спирта на рыло, выходили на променад по улице Горького в сторону Кремля и обратно.

Времена, друзья, всегда одинаковые – шли познакомиться с барышнями, или, как бы сказали сейчас, «снять тёлок».

Но комендантский час никто не отменял…

…И вот однажды останавливает их патруль городской комендатуры.

За что?

Да хуйня…

Дядя Гена достал из кармана трофейный парабеллум и стал салютовать в воздух в честь освобождения очередного города, что накануне по радио прочитал Левитан.

Но Левитана в лицо никто не знал.

Кодинский достаёт из кармана ксиву СМЕРШа и говорит патрулю:

– Вы все арестованы!!!

Левитан, дабы усугубить, предъявляет потрёпанную корочку Радиовещания СССР, где чётко читается – Л Е В И Т А Н.

Майор начинает икать со страха, а ему заявляют, что он пытался напасть на товарища Левитана, который выполняет задание лично товарища Сталина.

То есть разряжает в воздух при всём честном народе, вместе с друзьями, почти две обоймы парабеллума.

И дядя Гена ведёт весь патруль на Лубянку, где сдаёт их дежурному.

Там быстро разобрались, патруль с мокрыми штанами отпустили в город.

А весёлой троице сказали – ай-ай-ай – погрозили пальцем и взяли автограф у дяди Юры.

Вот такие весёлые были ребята, часто, сидя у нас, вспоминали этот случай и по-мальчишески задорно смеялись.

Израиль и характеристика

А я продолжал учиться в школе, в «хорошисты» не вышел, был заскорузлым троечником, балбесом и тунеядцем.

В 1967 году на Ближнем Востоке случилась Шестидневная война, Израиль захватил Иерусалим и Голанские высоты.

А у нас работала училкой некая Демичева, сноха бывшего первого секретаря МГК КПСС и Члена ЦК, будущего Министра культуры СССР Петра Ниловича Демичева.

В те годы раз в неделю в классе проходила политинформация, и как раз Демичева поручила мне сделать доклад про «израильских агрессоров».

Наслушавшись «вражьих голосов», я выдал охуевшим одноклассниками и цэковской сучке:

– Израиль порвал арабам жопы и хуй когда уйдёт из Иерусалима.

Зря я это сделал!

Да и не мог я тогда знать, что много лет спустя судьба забросит меня в Израиль.

Меня тут же отвели в кабинет директора, где уже сидела сама директриса и завуч Жопа Сергеевна с огромной жопой наперевес.

Получил страшных пиздюлей и обещали исключить из школы и пионеров одновременно.

Особенно лютовала Сергеевна, которая своей необъятной жопой пыталась загнать меня в угол директорского кабинета, а там сожрать с потрохами.

И всё допытывались:

– Кто тебя этому научил?

Папу вызвали в школу, и там он этот конфликт быстро погасил, а Демичева заклеймила меня «махровым антисоветчиком» – вплоть до десятого класса.

Как раз перед окончанием школы её назначили у нас классным руководителем.

И она писала характеристику каждому для поступления в институт.

Ведь средний балл у меня был 3,0 – самый худший среди двух десятых классов.

Одна четвёрка только на весь аттестат, по иронии судьбы по обществоведению, которое преподавала как раз Демичева.

Пришлось подрулить к ней с шикарным букетом роз на выпускной вечер и рассказать, как я люблю Партию и Правительство.

Характеристику написала нормальную и в ВУЗ я один из всего класса поступил.

Но как поступил!

Сейчас расскажу…

Репетитор

В те времена поступить в институт без репетитора было практически невозможно.

Родители решили направить меня по папиным стопам и наняли бывшего доцента МИИТа, а ныне труженика репетиторского фронта, ударника «червонцев» и «четвертных», некоего уникального чела по имени Вадим Николаевич.

Его я запомнил на всю жизнь!

За полгода жёсткого, как порно, репетиторства Вадим Николаевич вдолбил в наши мозги, засранные московским «Спартаком», сисястыми буфетчицами, портвейном, разбитными девками, «Дип Пёплом», «Лед Зеппелином» и прочими «Машинами времени» непреложные истины геометрии Лобачевского.

Эссе

Под «Лестницу в небо» Роберта Планта «моя рыдаль», причём перманентно. В том же году, когда заканчивал десятый класс, мы с друзьями набрались наглости и прямо во дворе возле парка Сокольники построили настоящую «хибару» из дерева.

Строили всем миром, по правилам строительной техники.

Вечером после танцев приводили туда лимитчиц и драли, как сидоровых коз – причём с особым цинизмом.

Всё это безобразие происходило под раздолбаный кассетник «Весна» и плантовскую «Лестницу в небо».

Но простояла «хибара» недолго – пришли менты с бульдозером и всё снесли на хуй.

За нас заступились бабушки-старушки, что возле подъезда.

– Детишки фулюганють, но по-тихому, без фанатизма.

А участковый им говорит:

– Какие в пизду детишки? Там гондонов под лавкой больше, чем в аптеке!

Репетитор
Продолжение

А также математики, основ высшей математики, физики, и – о Боже! – даже русского языка и литературы как сочинения на вступительном экзамене.

Гарантию поступления доцент давал 100 % и, как мы увидим в дальнейшем, не обманул.

Вместе со мной постигали азы и премудрости математики и физики такие же два долбака и придурка.

Они мне напоминали знаменитых героев бессмертного романа Ильфа и Петрова.

«Никеша и Владя были вполне созревшие недотёпы».

Любимыми словами Вадима Николаевича были:

– Не волнуемся, смотрим, по схеме.

На любые тригонометрические функции, уравнения с тремя или двумя неизвестными у него был свой личный, специфический и индивидуальный подход.

Он терпеливо, а главное, очень доходчиво разъяснял нам решение дебильных задачек про «из пункта А в пункт Б вышел поезд или пассажир», а когда он туда придёт и придёт ли вообще, хуй его маму знает.

Это же касалось мудрёных задач по физике про сопротивление, напряжение, выделение энергии и прочей нудной и совершенно непонятной хуйни.

Короче, всего за шесть месяцев он сумел натаскать нас, что безуспешно пытались сделать учителя наших школ в течение долгих десяти лет.

Именно натаскать, а не научить!

– Забудьте всё то, чему вас учили в школе, – медленно вдалбливал в наши головы Вадим Николаевич.

– Не волнуемся, смотрим, по схеме – это оседало в наших мозгах, как «Отче наш».

Все его «схемы» в корне отличались от школьных, но позволяли щёлкать физику и математику в пределах вступительных экзаменов в ВУЗ, как орехи.

Плюс ко всему накануне экзаменов он достал нам пачку уже проверенных от ошибок фото-шпаргалок сочинений на любые темы.

И призвав не волноваться и действовать по схеме, сказал, что одна из этих шпор обязательно будет темой сочинения.

И не ошибся.

Вид у самого Вадима Николаевича был довольно экстравагантный.

Стрижен наголо – большая редкость по тем временам, на голове буддистская шапка, сандалии на босу ногу, парусиновые брюки.

Эдакий Корейко начала 1970-х годов. Или диссидент, свободный художник, бард и менестрель своего времени.

Мало того, он сказал, как нам надо правильно сесть на вступительном экзамене по письменной математике – через ряд – чтобы получить три одинаковых варианта.

Результат был ошеломительный! Мы все получили по пятёрке.

Вадим Николаевич предложил не волноваться и смотреть по схеме.

Наступил день устного экзамена по физике. Тут пришлось труднее, «схема» доцента дала непредвиденный сбой и задачка попалась злоебучая, как старушка.

Пришлось очень сильно напрячь мозги, но решение пришло в последнюю секунду благодаря магическим, вы не поверите, «смотрим» и «по схеме».

Четвёрка!!!

Никеша и Владя также отдуплились по четыре балла.

Далее мы все трое благополучно «сдули» со шпор сочинения, не доглядев по одной запятой, и дружно получили по четвёрке.

Наступил решающий день.

Экзамен по устной математике. У недотёп дела были получше, благодаря средним аттестатам 4,0 балла. А у меня только 3,0.

А проходной балл был 21,0. Их устраивала четвёрка, а мне нужно было кровь из носу получать пятёрку.

Но я с блеском решил тригонометрическую задачку, обсчитал логарифм и приговорил к смертной казне мудрёное уравнение прямо у доски. Профессор только крякнул и спросил:

– Что за «схема»? – и откуда я её знаю, слегка прихуел, но вывел твёрдую пятёрку.

«Ура, товарищи!» – как говаривал Левитан.

Я поступил на дневное отделение МИИТа – строительный факультет.

Говорят, что когда об этом узнала седенькая математичка Мариванна, то она чуть не сошла с ума.

Ебла она весь наш десятый «А» – мама не горюй, а я так вообще перебивался у неё с двойки на тройку.

Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги.

При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотёп премиального бабла.

Никеша и Владя тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь в точь как в романе «12 стульев».

Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на всё смотреть.

Только вот действовать по «схеме» не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие «схемы» не вписывается.

Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…

Больничка два

Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды.

Ангины так замучили, что в 15 лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.

В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный.

Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом.

Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет 16-ти от роду.

Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину – знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьёт по ушам, как молоток.

Первого прооперировали Вадика, когда его привезли в палату, то вид у него был бледный и синий.

Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли.

После этого, я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест «О тишине, правилах хорошего тона, и охране спокойствия Вадика».

Под страхом физического воздействия детки всё поняли, и в палате водворилась тишина и порядок.

Когда молоденькая и симпатичная медсестра Ольга, лет восемнадцати, пришла в палату, то сильно удивилась.

Все безропотно мерили температуру и принимали таблетки.

Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ей поднять, то тут я увидел, что она была без трусов.

Аппетитная «пелотка» так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что «шляпа» в момент задымила.

У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.

Тем временем Вадик быстро оклемался и настал мой черёд идти под нож хирурга.

Он проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:

– Не ссы, всё будет хорошо.

Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра.

Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера.

Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.

Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:

– Зажми рот зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.

При этом лицо у неё было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.

Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку ещё полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошёл.

Ведь новое обезболивающие мне почему-то не вкололи.

Операционная вся в крови, как в фильмах ужасов, но меня уже везут в палату.

Там меня встречает Вадик, как рота почётного караула у мавзолея Ленина.

Боль страшная – это отходняк, но в палате гробовая тишина.

Все лежат по струнке и очень тихо шепчутся вполголоса.

Между койками ходит мой товарищ и отвешивает страшные оплеухи и подзатыльники тем, кто пытается «колбаситься» или повысить голос.

Через пару дней я пошёл на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.

Сестричка дежурила ночью, а я пришёл в ординаторскую и стал объясняться в любви.

Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов.

Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.

Она напросилась на ночное дежурство ещё на одну ночь, но меня вскоре выписали.

Этот роман в больничке я ещё долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки.

Любительница минета и «лиц кавказской национальности», которые, благодаря её пышным формам, вились вокруг неё, как мухи.

«Ты уже вытер задницу?»

Но куда же без футбола – вроде и роман не о нём, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без неё никуда.

«Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.

– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка».

Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.

В далёкие 1970-е годы не то, что поссать, но и посрать в Луже, в перерыве матча, было архисложно и архиважно.

Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты и оттуда неслись нечленораздельные крики толи о помощи, толи о…

– Мужики!

– Мужики – выручайте, меня сильно «пронесло», а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.

Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива «Жигулёвское» и сунул её мужику через верх кабинки.

Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия.

Многие, во время справления малой нужды, ещё и умудрялись посасывать пивко из горла.

Несколько десятков наклеек пива «Жигулёвское» потянулось к кабинке безымянного мужика.

А самый отчаянный отодрал кусок газеты, в которую была завёрнута вобла.

Поступок по тем временам сверхгероический – руки вытирать было катастрофически нечем, не говоря уже о жопах.

Радости мужика не было границ, и нашей тоже.

«Спартак» в тот день, выиграл и долго ещё «старички-боровички» отправляли мужика гадить «на фарт» в перерыве матчей, категорически оставляя его без подтиралова.

В Германии с туалетной бумагой получше.

Не только на матчах второй Бундеслиги, но и на играх четвёртой региональной лиги есть замечательные сортиры.

Мраморные, с огромными зеркалами и люстрами модерновыми – галогенными.

Смотришь в такое зеркало и сам себе льстишь, кажется, что твоя мотня больше, чем у легендарного «мужика с огромным хуем наперевес».

Гадишь – как отдыхаешь на пляже где-нибудь на острове Мальорка.

Тёплый воздух поддувает прямо в очковое.

А бумага – жопу вытирать – только что не с водяными знаками.

Не говоря уже о ВИПах-хуипах там же.

Пиво бочковое такое свежее, что монета в одно евро легко лежит на пене.

Представил матчи нашей третьей лиги – стадион «Торпедо», например. Миллиардер Мамут выходит поссать в перерыве – прямо возле углового флажка – стыдливо прикрыв елду ладошкой. «Это наша Родина, сынок».

Доронина

Когда после матча с хохлами меня в очередной раз забрали в мусарню, то предъявили хулиганку:

– Лобановский, Лобановский – пососи наш хуй московский!

– Раз, два, три, четыре, пять – всех легавых в рот ебать!

Вместе со мной приняли мужика, у которого я сидел на загривке и оттуда это скандировал, а многотысячная толпа подхватывала, особенно сильным был резонанс в туннеле по пути на метро «Спортивная».

Мужик дал рядовому «пятёрку» и тот разрешил позвонить.

И вот…

Через некоторое время в мусорской обезьянник, прямо в станции метро «Спортивная» приезжает… кумир Родины, народная артистка СССР, будущий руководитель «нового» МХАТа, красавица и великая артистка Татьяна Васильевна Доронина.

Это оказался её очень близкий родственник и их диалог с мусорским начальником слышали все, помещение было маленькое.

– Ты чё, меня не узнал? – орёт Доронина и суёт мусору в лицо ксиву депутата Верховного Совета СССР.

Мусор в шоке, и заикаясь, говорит:

– Так они – и тычет в нас пальцем – предлагали трахать милицию, и сосать член тренерам…

Татьяна Васильевна чарует его своей знаменитой улыбкой, и с неподражаемым, свойственным только ей придыханием, орёт на всю мусорскую:

– Да пусть сосёт хуй этот твой Лобановский всю жизнь, а вас пидарасов-ментов, давно пора всех в жопу ебать, охуели тут совсем!!!

И тыча мусорку своей красивой, изящной, наманикюренной ручкой в погон, уже чуть тише добавляет:

– Завтра ты у меня вообще рядовым будешь, честь возле сортира отдавать.

После этого нас с мужиком отпускают, и на своей шикарной иномарке Доронина подвозит меня прямо до дома.

Когда работал на «Мосфильме» доводилось встречать Татьяну Васильевну на студии.

Меня она, конечно, не узнала, звезда была тогда – о-го-го!

Доронина курила «Беломор», очень громко ругалась матом и ходила в дублёнке до пят, красоты неимоверной.

Хотя и сама царица была ещё та.

Но это уже абсолютно другая история и имеет прямое отношение к моей работе на киностудии «Мосфильм».

«Мосфильм»

В МИИТе я проучился недолго – до первой сессии. Все эти мудрёные начертательные геометрии, сопроматы, геодезии и картографии мне не давались вообще, как ни старался.

А старался я не очень.

Плюс ко всему многие предметы вели авторы учебников, по которым мы и учились на строительном факультете Института инженеров железнодорожного транспорта.

Сдав в первой сессии лишь один экзамен, я забрал документы.

И пошёл работать грузчиком на киностудию «Мосфильм».

Официально наша профессия называлась – «комплектовщик третьего разряда монтажного цеха».

А фактически мы носили коробки с плёнкой целыми днями.

Вместе со мной работали два таких же одолбня, которые мечтали о ВГИКе и ГИТИСе, и так же, как я, целыми днями шлялись по студии.

Также нашу бригаду дополняли три алкоголички лет под шестьдесят – Дуська, Нюрка и Сонька.

Пить они начинали с утра, а заканчивали вечером. Делать ничего не хотели и постоянно стучали на нас начальнику монтажного цеха.

Один мой коллега имел характерную фамилию Коршун, и позже поступил-таки в ГИТИС.

О нём надо рассказать подробнее – уникальный типаж.

Другой был сынком большого начальника из Госкино, наглый и отмороженный тип, основной целью которого было выебать кого-нибудь из молоденьких актрис.

Иногда ему это удавалось.

Круглые железные коробки переносились из одного цеха в другой, внутри цеха, к монтажным столам и обратно, из павильона в павильон и ещё хуй его знает куда.

Коробки были тяжёлые и большие, нам это быстро настопиздело и мы старались зарыться в какой-нибудь маленький просмотровый зал.

Там днями и ночами гоняли фильмы всех времён и народов.

В то время ещё не культовый режиссёр Соловьёв снимал свой первый фильм «Сто дней после детства».

С бесподобной Татьяной Друбич в главной роли.

По сюжету фильма там было много пионервожатых а ля набоковская Лолита и одна буфетчица с большими сиськами наперевес.

Злые языки говорили, что коротышка Соловьёв, помимо Друбич, которая вскоре стала его женой, драл со страшным цинизмом, прямо на студии и почти не стесняясь, и буфетчицу, и пионервожатых набоковского возраста.

В общем и целом блядство на студии процветало в полный рост.

Немудрено. Возле главной проходной всегда стояла толпа фанаток артистов и артисток.

Частенько на своей иномарке сюда заезжал Владимир Высоцкий. Толпа пыталась оторвать что-нибудь на память, но Поэт, проявив сноровку и скорость, выскакивал из объятий фанатизма.

А вот мой коллега Коршун, в отличие от Высоцкого, успевал проявлять ещё и чудеса медицины и психопатии.

Когда его забрали в армию, то он там недолго задержался. Всего полгодика, где-то так.

Талантливый Коршун изобразил сумасшедшего, причём очень оригинально.

Он рассказывал врачам и психиатрам, что голос Прометея зовёт его за огнём.

– Вставай, иди и дай людям огонь – говорил Прометей, а Коршун бегал по ночам в казарме с зажжённым факелом, неся огонь людям.

И сколько его не пиздили «деды», стоял на своём.

В конце концов, заебавшись слушать его россказни, а может из-за банального страха, что в один прекрасный день он сожжёт всю казарму к ебеней матери, Коршуна комиссовали.

Я к тому времени тоже отдал долг Родине и встретил Коршуна и его жену Галину с большой радостью.

На встречу я пришёл не один, со мной была сисястая одноклассница. К двадцати годам она расцвела, как бутон гвоздики.

Сексуальность так и пёрла из всех возможных и даже невозможных частей её тела.

Без прелюдий, не требуя у мира аннексий и контрибуций, Коршун предложил заняться групповым сексом.

Дело молодое, да и одноклассница не возражала – Коршун был наглый и развязный, такие бабам нравятся.

А я-то как был за!

Галина мне приглянулась, эдакий тип развратной отличницы в очках, склонной к многочисленным оргазмам.

Но самое главное, что на мой вопрос:

– Ведь она твоя жена. Не жалко её?

Коршун ответил:

– А чего её жалеть!

Но вернёмся на студию.

Возле столовой находился большой зал, где в обеденный перерыв мы упоительно резались в настольный теннис.

Двое на двое.

Коршун – артист Сеня Морозов.

Автор – режиссёр и будущий муж Пугачёвой Саша Стефанович.

Стефанович тогда снимал свой первый фильм «Дорогой мальчик», за кадром пели «Водограй» под музыку Тухманова.

Морозов уже был знаменит и популярен.

Мы это называли «тэйбл пэнис», матчи проходили с переменным успехом.

Очень много времени проводили в главном просмотровом зале, где киномехаником работал Миша Гусманов.

Любого молодого человека Миша спрашивал:

– Алкоголь употребляешь?

– С девушками встречаешься?

Если получал отрицательный ответ, то удивлённо пожимал плечами и говорил:

– Что за странный человек такой?

От него я впервые услышал культовое выражение «творческая пиздобратия» – так Гусманов величал всех, кто имел отношение к миру киноискусства.

Оно мне очень понравилось. Как и другие вопросы-ответы Гусманова.

Но синекура наша продолжалась недолго, в один из тревожных понедельников нас вызвал «на ковёр» начальник монтажного цеха и предложил написать «по собственному желанию».

Сейчас я его понимаю – мы практически не работали, а околачивали хуем груши.

Так рухнула юношеская мечта о кинематографе, артистах и прочей «творческой пиздобратии».

Танцы

До призыва в армию оставалось несколько месяцев, почти всё лето мы проводили на танцверанде парка Сокольники.

Танцплощадка была огорожена очень и очень высоким забором, который мы тем не менее успешно преодолевали, демонстрируя чудеса эквилибристики и начальных навыков циркового искусства.

Частенько внизу нас уже ждали дружинники-комсомольцы или менты и выдворяли назад, платить за билет мы категорически не хотели.

Справедливо полагая, что эти деньги лучше потратить на портвейн в винном на углу улицы Короленко.

Иногда на танцы приходил местный «качок», они тогда только-только начинали оборудовать свои качалки, и, взяв в руки небольшой ломик, гнул решётку на танцевальной веранде до проходимых размеров.

Петя Прямоугольный – так его звали – радостно улыбался и говорил:

– А я чего, я ничего…

На пару недель проход на танцы был обеспечен, только через пару недель дырку заваривали, Прямоугольный опять её гнул – и так до бесконечности.

На танцах было весело.

Весь криминальный элемент парка Сокольники лихо отплясывал там, наполняя окрестности ядовитыми испарениями портвейна, а иногда даже водки.

Лютые драки, поножовщина – все эти непременные атрибуты сопровождали танцы-шманцы.

Мы старались побыстрее «снять» каких-нибудь лимитчиц – преобладающий контингент женской половины – и вели их «драть» в «хибару» или просто на лавочку в парке.

Что такое СПИД, тогда ещё не знали, а вот про другие болезни были наслышаны – поэтому под любой лавочкой использованных гондонов было не меньше, чем после ночной смены в «бардачевиче» средней руки.

Также промышляли игрой в карты. Играли во дворе одной из хрущёвок на Егерской улице.

Преимущественно в «секу», с «шахой» шестёрка треф.

До десяти человек за столом, сдавалась вся колода. Проход по копеечке, двадцать копеек «потолок».

Часто играли «в тёмную», были «свары», на кону вертелось до десяти рублей.

Нас было трое, играли мы, естественно, на «одну руку», используя различные «маяки».

Если удавалось выиграть, то тут же уходили – прямо в полукриминальный ресторан «Прага», в центре парка Сокольники.

Там играла музыка, было чешское пиво, огромные и красные очень вкусные раки.

Трёшки и пятёрки шуршали в карманах, глаза и щёки горели от спиртного разогреву, девчонки вокруг все были наши.

Думали, что так будет всегда.

Ага.

Осенью нас всех забрали в армию.

На проводах ребята напутствовали меня, как родного, а моя тогдашняя девица Светлана хотела остаться ночевать.

Но мама не поленилась вызвать ей такси и даже заплатить.

И оказалась права.

Света оказалась латентной лесбиянкой и полигамной девушкой.

Когда я вернулся из армии, у неё уже был второй муж и вид затёртой до дыр биксы.

Армейские котлеты

На Городском сборном пункте было весело. У всех было «с собой», усугубляли.

Спать уложили прямо на полу в физкультурном зале. По команде «ложись!»

Несколько сотен новобранцев улеглись в ряд боком друг к другу прямо на полу.

Начало службы, начало двухлетнего пребывания в рядах Советской Армии.

Присягу принимал в учебке.

В полку праздник.

Но после присяги тут же в наряд на кухню.

А там!..

В честь праздника присяги повара – дембеля «земели» с Москвы жарят свиные котлеты.

Они тоже болеют за «Спартак», а один даже с Преображенки – почти Сокольники.

Немеряный противень переполнен котлетами, как бардак лярвами.

Огромные, величиной с подошву «кирзача».

Они шипят и скворчат на сковородке, испуская прозрачно-коричневое жидкое сальцо.

Подпрыгивают и глумятся сочным мясом.

Горячие брызги постреливают прямо в наши голодные и худосочные щщи.

Слюна падает вниз «стремительным домкратом».

Наконец шеф-повар, снимает самую прожаренную и огромную котлету, и с черпаком наперевес ласково говорит, обращаясь ко мне:

– Жри, салабон, и помни главную заповедь бойца – подальше от начальства, поближе к кухне.

Это я чётко запомнил, а вечером «земели» налили портвешку прямо из чайника для компота.

Два стакана залились, как во сне – день присяги удался!

На 23 февраля опять наряд на кухню, кухня-то огромная, но повезло – поставили мыть чугунные сковородки.

Худой, как велосипед и вечно голодный курсант серо-бумажного цвета бочком тёрся к плите, помня главную армейскую мантру, про начальство и кухню.

Опять праздник, опять котлеты.

Поджаристая корочка манит, как медсестра в халате на две пуговки.

«Дедушки»-москвичи снова угостили котлеткой.

На десерт был портвейн из пузатого чайника с носиком, как хобот.

Сижу на табуреточке с блаженной улыбкой олигофрена – полукемарю.

– Земеля! – орёт прямо в ухо дембель – ты за кого болеешь?

– За «Спартак»?

На ещё стакан и котлетку!!!..

…Хуяк, «и ты уже на небесах», а ведь культовый фильм Говорухина тогда ещё не вышел.

Следующий раз пожрал от пуза только на майские праздники.

Стокилометровый марш

Настал день экзамена в учебке. Наша рота отправилась на вождение стокилометрового марша.

Сдал экзамен – и ты получаешь удостоверение «механик-водитель третьего класса».

А дальше направление в линейную часть.

Сажусь в Т-64, пристёгиваю тангенту:

– Зёма, ты чё, ахуел?

Это ласково орёт сержант-инструктор, который сидит на месте командира танка.

Значит надо сходу добавить обороты.

– Обороты, курсант, обороты – ёб твою мать!

Почти сразу врубаю седьмую передачу, и машина весом почти в сорок тонн летит, как подорванная.

Ну, как летит?

Представляете – скорость 50 км/ч.

Клиренс провисает, как клитор. Трансмиссия гудит в ушах, аки «Марш славянки».

Гирополукомпас выписывает кренделя, что твой пьяный камыш.

Поскольку механик-водитель я был хуёвый, то деревья толщиной с хорошее корабельное бревно отскакивали направо и налево.

Таким образом я расширял танковую полосу и наносил непоправимый вред лесному хозяйству СССР.

Попытался переключиться на пятую передачу хотя бы – как тут же услышал истошный вопль сержанта.

Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.

Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.

Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.

Ну, думаю, пиздец, не сдал…

Оказывается – если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы – то сдал.

Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.

– Товарищ рядовой!

– Вы сбили только 10 деревьев на максимальной скорости – поэтому Вы сдали экзамен.

Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.

Сержант берёт меня на отвод:

– С тебя бутылка портвейна – ты сбил 11 деревьев, а ротного я тупо обманул.

И подмигивает мне совершенно наглым образом.

Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.

Смотрю – он альбом дембельский клеит.

А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.

Ни хуя себе, ведь он из Киева – и фамилия соответствующая: Колодяжный.

– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?

– Ты чё, охуел – давай пузырь!

– Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага…

– А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.

И любовно гладит альбом и бутылку.

Губа один

Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.

Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.

Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.

Называлась она «море».

В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.

С одной стороны коридора прямо на бетон клали 11 человек и с другой тоже.

В центре бросали мяч.

До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды, как угодно, но тоже на брюхе.

Кто первый доползал, тот и хватал мяч.

Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.

Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.

Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.

А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.

После таких игр можно было угодить на кладбище.

Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.

Вот такой был футбол.

С тех пор я не люблю моряков…

Губа два

Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне 10 суток за самоход.

И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.

Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.

Начальники караулов старались с ним не связываться, и он вершил свой личный прибалтийский суд.

Звали его Арвидас и жил он в отдельной, со всеми удобствами оборудованной камере.

Два мягких матраса, домашняя пуховая подушка, радиоприемник ВЭФ, кассетник «Весна».

Фотографии артисток во всех позах были развешаны по стенкам камеры, как в Эрмитаже.

Ходил писарь в «хромачах» и офицерской полушерстяной форме.

Сдружились мы с ним крепко, и я получал наряды на работу в самые блатные места.

Водочный комбинат.

Да!!!

Нас поставили разгружать вагоны с солью и сахарным песком. Оказывается, эти компоненты используются при производстве водки.

Пока мы работали, то сердобольные работяги влили в нас столько водяры, что обратно караул нас принёс практически на руках.

Идти самостоятельно никто не хотел, да и не смог бы, при всём желании.

Наутро при обходе камер, очередной начальник караула добавил мне очередные пять суток за «неуставной вид».

Арвидас сказал, что это хорошо… и послал меня утром подметать улицу возле булочной-пекарни.

Обратно я вернулся с полным пузом булок и бубликов, да ещё и ребятам прихватил – галифе свисало, как хобот у слона.

Писарь не унимался и в обед послал меня «баландёром» за супом и кашей.

Еду брали в ближайшей воинской части, наполняли зелёные бочки и армейские рюкзаки.

А со времён Суворова Александра Васильевича в армии изменения произошли небольшие.

«Щи да каша – пища наша».

Ещё писарь договорился с конвойными, и я сгонял в магазин за портвейном, который спрятал в бочки со супом.

Обед был на славу!

Наваристый супец с мослами, каша-кирзуха с комбижиром, компот из сухофруктов.

Наконец – десерт по-гауптвахтовски.

Свежая выпечка – прямо из пекарни – и две огромные «бомбы» креплёного вина «Солнцедар».

Но это не всё, дорогой читатель.

Поздним вечером того же дня писарь совершил марш-бросок по маршруту губа-город-губа, откуда вернулся не один.

Вместе с ним были две очаровательные биксы, тоже из Литвы.

Ночь мы провели в камере у писаря, вдаваясь во все тяжкие и не тяжкие сексуального разврата.

Жизнь текла, как в санатории, я получал дополнительные сутки за дополнительными сутками – так прошёл месяц.

Наконец меня забрали в часть, а ротный сказал:

– На «губе» вам слишком хорошо живётся, товарищ рядовой, – и обещал устроить «весёлую» жизнь вплоть до дембеля.

Немудрено, ведь за месяц ареста я набрал пять кило лишнего веса, а рожа лоснилась, как у ротного кота Васьки.

Перед самым дембелем пришлось идти к ротному на поклон, просить характеристику для поступления на рабфак Плехановского института.

Характеристика была что надо.

«Физически развит удовлетворительно. Политику партии и правительства понимает верно».

Ехал домой в поезде как раз на ноябрьские праздники, все деньги отдал за билет, поэтому не мог элементарно пожрать.

Но такие же, как я, дембеля не дали умереть от голодной смерти.

Вместо еды в меня влили такое количество портвейна и водки, что когда состав прибыл на Белорусский вокзал, идти я попросту не мог.

Ноги банально отказали, и пришлось брать носильщика, который на тележке отвёз меня в медпункт.

Там добрая докторша сделал мне укол кордиамина прямо в вену и вызвала такси.

Домой я прибыл бледным, как смерть, и шатался, как камыш из народной песни.

Проспал почти сутки и лишь потом встал на учёт в военкомат.

Пётр Петрович

Занятия на рабфаке Плехановского института уже начались, но папе удалось договориться, и меня зачислили на нулевой курс дневного отделения «Плешки».

Выдали студенческий билет, назначили стипендию.

И стал я готовиться к выпускным – они же вступительные экзамены.

Достаточно было сдать даже на тройки – и ты уже студент первого курса.

Контингент рабфаковцев был очень интересный.

Почти все кандидаты или члены партии, ударники производства, отличники боевой и политической подготовки.

На этом фоне моё худосочное лицо некоренной национальности резко выделялось среди бравых работяг и демобилизованных из погранвойск старшин и сержантов.

Моя же запись в военном билете была проста и лаконична – гвардии рядовой.

Зато преподаватели попались душевные, просто герои своего времени.

Математику вёл доцент Пётр Петрович.

Основным коньком его преподавания была тощая, как туберкулёз, книжечка.

Напечатана она была полукустарным способом и называлась «Основы алгебры и математики для вступительных экзаменов в ВУЗ».

Пётр Петрович раздал её всем рабфаковцам и велел выучить наизусть.

Отдалённо всем своим видом он напоминал Антона Павловича Чехова.

Бородка, пенсне, картуз – выглядел он старорежимно, очень любил длинные и поучительные речи, называя нас вольнослушателями и будущими строителями экономики развитого общества.

Надо сказать, что вместе с нами училось несколько негров из братской Африки, югославы, немцы, венгры – им также предстояло пройти через «нулевой курс».

Негры почти не говорили по-русски, занятия пропускали. Зато усердно жестикулировали и махали руками по поводу и без оного.

Также учился с нами один чел с круглой, как у Колобка, и сытой, как у кота, рожей.

Прозвали его Кот Котович, и имел он несчастье потерять книжечку Петра Петровича.

Ректора института звали Иван Иванович, а декана рабфака за глаза называли Декан Деканович.

Сдружился я с двумя ребятами-погранцами. Фамилия одного была Стрелкин, другого по аналогии прозвали Белкиным.

Стрелкин был коммунист и интернационалист, Белкин – футболист и весельчак.

Бедного Котовича чуть не попёрли из института, а мы с Белкиным прореагировали песенкой, сочинённой на незамысловатый мотив и спетой дуэтом:

– У Кота Котовича, у Петра Петровича,

– У Иван Иваныча, у Декан Деканыча.

– Книжечку украли – «блэку» отдали.

– Он уехал в свой Нигер,

– Изучать там алгибЕр.

Спели её прямо на перемене между парами, взявшись за руки, как куплетисты Шуров и Рыкунин.

На нашу беду мимо проходил Пётр Петрович, он и сдал нас в руки партийной организации.

Белкин получил «с занесением» – за пропаганду расизма. А меня обещали просто выгнать в случае малейшей провинности.

Ноздрёв

Коллектив подобрался весёлый и спетый, в нашей компании был один персонаж, очень похожий на легендарного героя «Мёртвых душ».

Стали мы называть его Ноздрёв.

Он любил выпить и подраться, за словом в карман не лез, а доставал кулак, втолковывая свои личные интересы.

Однажды на танцах Ноздрёв люто помахался и ему сломали челюсть.

Для сращивания зубы соединили шинами и железками, а один здоровый вырвали – для получения жидкой пищи.

Ноздрёв не унывал, пил портвейн и суп через соломинку, а иногда, не побоюсь этого слова, даже водку. Был у него «Москвич», раздолбаный после ремонта, с крышей из фанеры.

Как-то раз поехали мы с ним к девочкам, изрядно выпив до этого.

Останавливают гаишники:

– Дуй в трубку! – не могу, шепелявит Ноздрёв.

И действительно, шланг не пролезал в отверстие от зуба.

Лейтенант улыбается и спрашивает:

А в чём, собственно, дело?

– Да вот, на танцы сходил… язык начал предательски заплетаться…

Неожиданно лейтенант возвращает «права» и с напутствием:

– Счастливого пути! – машет нам жезлом в сторону девочек.

Когда мы приехали, то девочки были удивлены. Как в таком состоянии не то, что водить машину, а вообще можно передвигаться.

Нетрудно догадаться, что проживали девочки в общежитии, а на «воротах» стоял вахтёр из бывших ментов.

Деньги он брать не хотел, пришлось пообещать ему масляный насос для «Жигулей».

Этот аргумент перевесил всё!

Уже утром, продрав глаза, я увидел, что прямо на Ноздрёве сидит Главный таракан размером с палец, а вокруг штук десять поменьше.

С бодуна мне даже померещилось, что Главный таракан говорил сотоварищам:

– Как мы сейчас славно пообедаем!

Я закричал, Ноздрёв проснулся, тараканы в панике разбежались.

Когда мы открыли шкаф, то увидели там несколько сотен тараканов, они готовились к повторному наступлению.

Девочки рано утром ушли на работу. Дихлофос был в страшном дефиците, а нам надо было в институт.

Больше эту общагу мы решили не посещать, себе дороже.

Дом отдыха

На каникулы между семестрами поехали мы с Котом Котовичем в дом отдыха.

В деревне, где располагался пансионат, был только один винный, а продавался там только очень дешёвый портвейн.

На дне бутылки всегда было много шкварок и осадков в виде морских водорослей.

После того, как портвейн был выпит, мы сливали осадки в большой стакан и несли его местному массовику-затейнику Грише.

Гриша был алкаш и пил абсолютно всё.

А нам нужен был «белый танец».

Уж больно нам приглянулись две симпатичные дамочки лет тридцати.

Мы им тоже, поскольку основную часть мужской части пансионата составляли лица предпенсионного возраста.

На танцах было весело, дамочки отплясывали с нами в полный рост.

Да вот беда, на выходные к ним приезжали мужья, оба работали в «конторе».

Не хватало нам ещё проблем с «конторскими»!

Но либидо возобладало, старик Фрейд и тут не ошибся.

В один из понедельников мы рассосались с дамочками по комнатам, а там пустились во все тяжкие.

На следующие выходные оба супруга прибыли в дом отдыха в статусе лосей или оленей.

Нам такая реклама была не к чему, путёвки наши закончились и мы дружно махнули дому отдыха ручкой.

Кот Котович сально улыбался на дорожку.

Новый год и дефицит

Новый год встречали дружно. На даче одного из сокурсников. Каждый должен был принести продукты в общий котёл.

Картошку, хлеб, водку.

Селёдку, овощи, фрукты, торт, консервы, пиво – далее по списку.

Мне поручили самую сложную позицию. «Советское Шампанское».

Да ещё и в предновогодней Москве.

Но я уже был знаком с Соколовым. В те времена в «Елисеевском» гастрономе было всё, но попасть туда за дефицитом было практически нереально, тем более голожопым студентам.

Случилось так, что за пару месяцев до новогодних праздников мы с товарищем «достали» чёрную икру в знаменитом гастрономе.

Дело был так. У товарища сестра лежала в больнице, нужна была срочно чёрная икра для поднятия гемоглобина.

Вспомнил я детство, проведённое на улице Горького, во дворе магазина «Океан».

Каким-то непонятным образом проникаем в подсобку «Елисеевского».

Навстречу нам идёт солидный дядя в норковой шапке и халате поверх дорогой дублёнки.

В подсобке работают морозильные камеры, гул в ушах, нам стало совсем холодно.

Говорим честно:

– Сестра в больнице – нужна чёрная икра, а где купить, если не у вас?

От такой неслыханной наглости дядя сделал брови домиком и изрёк:

– Я – директор, а вы от кого пришли?

– Мы знакомые Якова Ароновича, он из «Океана».

– А почему туда не пошли? – спрашивает Соколов.

– Так ведь он там давно не работает, а больше мы никого не знаем – продолжаю ворошить детские воспоминания.

– М-да.… Ну ладно, пойдёмте – первый раз такое вижу, – говорит он уже добрее.

Приводит нас в стол спецзаказов, он тоже в подвале.

Там сидит круглое, как блин лицо, то ли чукча, то ли якут.

Лицо отпускает нам две большие банки чёрной икры, платим на месте, сдача до копейки.

Благодарим директора, а лицо говорит нам вслед, на чистом русском языке:

– Ребятки, заходите ещё, рад буду вас видеть.

Это уже перебор, подумалось мне тогда, но вспомнилось перед Новым годом.

Когда лицо увидело меня вторично, то не удивилось, а узнало.

Шампанское мне продали, да ещё и самое лучшее – полусладкое.

Веселье на даче было в самом разгаре, Кот Котович уединился с очередной подругой, а мне не свезло.

Одному на Новый год – примета плохая, и махнув для храбрости ещё 150, отзываю Котовича на минутку.

– Уступи подругу! – Котович чешет репу…

– Хорошо, но ты мне списываешь долг.

Одолженного накануне Коту Котовичу «червонца» было жаль, но хотелось под бочок к подруге.

Циничная сделка была скреплена рукопожатием, и я вместо него нырнул в тёмный уголок.

Как ни странно, подруга ничуть не удивилась, радостно захихикала и предложила ещё выпить.

А вот этого делать было категорически нельзя!

Доза подействовала, как снотворное и я уснул. Где-то, в глубине дачи похабно ухмылялся довольный Кот Котович, подруга спокойно заснула, а я остался при своих интересах.

Ленинград два

Экзамены всей группой сдали успешно. И поехали мы с другом в Питер, отметить окончание нулевого курса «Плешки» и зачисление на первый курс, да ещё и со стипендией.

Жили у его бабушки на Невском, возле ресторана «Москва».

Не знаю, есть ли он сейчас, но тогда функционировал – но как!

Запах мочи в подъезде у бабушки стоял такой, что без противогаза было трудно преодолеть несколько пролётов до третьего этажа.

Лифт был сломан, как всегда.

Друг мой служил в армии, в стройбате, с лицами некоренной национальности и набрался от них мата на всех языках народов СССР.

Когда мы пытались рассказать бабушке про вонь на лестничной клетке, то она нас плохо понимала.

Была банально глуха, как тетерев.

Тогда друг не выдерживал и вворачивал словцо:

– Анову сиким.

Бабушка спрашивала:

– Какие, какие носки?

– Гешделах, – не унимался он.

– Нет, нет – никто не звонил – вторила бабуля.

Поняв тщетность наших попыток, мы решили сами изловить «ссущих» и «гадящих».

Однажды поздним вечером, выпив по 0,7 портвейна, мы заняли исходную позицию под лестницей.

Ждать пришлось недолго.

Кто-то зашёл в тёмный подъезд, где по старой-доброй традиции не горело ни одной лампочки, и начал смачно ссать.

Когда журчание прекратилось, мы ломанулись из засады, а друг уже занёс кулак размера немалого – глядь, перед нами интеллигентнейшего вида старушенция.

Окинула нас презрительным взглядом институтки из Смольного и благородно удалилась на полупуантах.

Дар речи мы потеряли, конечно, и впопыхах спустились на полпролёта.

Смотрим, а там не только лужа неправильной формы, но ещё и куча свежего, дымящегося дерьма от «гомо сапиенс».

С тех пор я побаиваюсь интеллигентных старушек и тёмных подъездов.

А место это мы по утряне пометили, дабы люди в Питере справляли нужду по-праздничному, с улыбкой на устах.

Красной краской вывели огромный ромб и ««Спартак» – чемпион!» рядом, чтобы мало не показалось.

Великая американская революция

Настало Первое сентября, а вместе с ним начались занятия на первом курсе. Группа наша была своеобразная и состояла как из рабфаковцев, так и из абитуриентов, набравших неслыханный проходной балл.

Московский институт народного хозяйства имени Плеханова входил в пятёрку самых «блатных» вузов не только Москвы, но и всего Союза.

Достаточно сказать, что с нами училась дочь Первого Космонавта – Галя Гагарина.

Девочка очень скромная, даже застенчивая.

Сдавала всё на одни пятёрки, причём заслуженно. Никаких поблажек от преподавательского состава ей не было.

Все свои отличные оценки Галя заработала честным трудом, умом, прилежанием, усидчивостью.

Но это был исключение, среди студентов дневного отделения «плешки» таких было до неприличия мало.

Уже в те годы припарковаться около института было весьма проблематично.

Вся стоянка была забита различными моделями «Жигулей», которые принадлежали отнюдь не профессорско-преподавательскому составу, а напротив, студентам.

Много было колоритных личностей, которые так и просятся на обложку журнала или книги, да ещё и с тиснением.

Одного из них звали Сидор.

Прибыл Гордей Малоземцев из глухой воронежской деревни, но хватка у него была мёртвая, а желание остаться в Москве по распределению просто патологическое.

Все окружающие люди у Гордея были, по определению, козлы или дятлы.

По аналогии с «Сидоровым козлом» его прозвали Сидор.

Ещё Сидор очень не любил футбол. И не смотрел его принципиально.

Зато на утро, после очередного проигрыша «Спартака», потирая свои модные усики, не преминул замечать:

– Все ваши «Спартаки»-»Динамо», Жора ваш Ярцев – говно!!!

– И Гаврилов тоже – добавлял Гордей, за что немедленно посылался мною на хуй, и не только мною одним.

Цинизм и беспардонная железобетонность его не имели границ даже для такого законченного хама и наглеца, как ваш покорный слуга.

Учился вместе с нами тишайший и никого не обижающий студент Валя Тарапунька.

Настоящую его фамилию, Тимошенко, многие забыли.

А вот знаменитых Тарапуньку и Штепселя – Тимошенко и Березина – помнили все.

Самое интересное, что Валёк был ещё девственник, то есть даже не целовался с девочками, не говоря уже о большем.

Мы, как жлобы, ржали и хохотали и всячески разыгрывали Валентина.

Особенно усердствовал Сидор.

Начало нового учебного года, первый день занятий, сентябрь. На дворе бабье лето, и ласковое, как грудь девицы, солнце припекает прямо в окна аудитории, рассыпаясь на тысячи маленьких солнечных зайчиков.

Зайчики пляшут и лезут к нам прямо в душу и штаны, спрашивая:

– Как дела на любовном фронте?

Входит Тарапунька, он блаженно улыбается и щурится, глядя на солнышко.

На его устах застывает улыбка дауна, но Валёк дарит её всем нам, от всей своей беззлобной и ещё детской души.

– Ишь ты, – говорю я, оглядывая Тарапуньку сверху вниз.

– Наверное, трахнул кого-нибудь на каникулах…

– …Или его трахнули, – смачно подытоживает Сидор – все ржут в голос.

Буквально через несколько месяцев в Америке выбрали нового президента.

Это событие мы отметили по своему, с огоньком.

– Слышь, Валентин, – обращается Сидор к Тарапуньке.

– Ты слышал – в Америке произошла Социалистическая революция, президент свергнут, а к власти пришли коммунисты.

– Хватит вам меня разыгрывать!

– Не веришь, то и иди в деканат. Там есть телевизор, а по этому поводу ещё и внеочередное партсобрание назначили.

Уходя, Тарапунька грозит нам пальцем, но возвращается очень перевозбуждённым.

– Да! Действительно деканат закрыт, там какое-то закрытое совещание!

Он явно взволнован, видно, что сильно рад за угнетаемый американский народ.

Но тут заходит профессор, начинается лекция по предмету «Экономическая география».

– Нуте-с, – профессор смотрит на аудиторию.

– Какие вопросы по предыдущему материалу?

– Товарищ профессор!

– Поздравляю вас с победой американского народа над капиталистами! – буквально кричит Тарапунька.

Ещё долго старенького профессора откачивали водой, даже давление мерили.

Сильно он возмущался таким циничным хамством, а студент Тимошенко получил строгий выговор по комсомольской линии.

«Свободу Анжеле Дэвис!»

Другие студенты были ничуть не хуже Сидора, а в чём-то его превосходили. Из далёкого города Ессентуки прибыл на учёбу в столицу неимоверных размеров чел.

Прозвали его Толстинский. Передвигался он на полусогнутых, зато чувством юмора обладал отменным.

Вес его сильно зашкаливал за центнер, огромные стоптанные туфли имели оглушительный сорок восьмой размер.

Также он имел несомненные таланты по написанию мерзких стихотворных пасквилей и не менее скабрезных рисунков сомнительного содержания.

При всей своей огромной массе Толстинский был очень подвижен, много жестикулировал руками.

В плане жестикуляции он даже мог дать фору многочисленным неграм нашего института. Особенно знаменит был негр по кличке Шурик.

Про то, как Шурик сдавал экзамен по предмету «История экономических учений», по «плешке» ходила целая легенда.

И грех не написать об этом отдельную главу, что я с удовольствием и сделаю чуть ниже.

Вместо того чтобы учиться – на лекциях и семинарах мы занимались откровенной ерундой и лодырничали.

Особенно доставалось профессору по экономической географии.

По возрасту он был глуховат, а вот зрением обладал отличным.

Однажды мы так раздухарились, что профессор выгнал меня с лекции.

И для того, чтобы меня идентифицировать сказал:

– Молодой человек с чёрненькой головкой!

– Выйдите вон из аудитории!

После такого пассажа очень многие спрашивали, действительно ли у меня чёрненькая головка, ведь на негра я не был похож.

А головка члена имела исконно синий цвет, как положено.

Но наших отморозков это не останавливало. До самого окончания института меня так и называли – «молодой человек с чёрненькой головкой».

Перед экзаменом, дабы профессор меня не узнал, мелькнула дикая мысль окраситься в блондина.

Да, на счастье, старичок профессор занемог, а вместо него экзамен принимала молоденькая преподавательница с кафедры.

Ей я сдал без труда, рассказав, как трудно живётся в Америке неграм и многочисленным коммунистам.

Для пущей важности даже прикрепил к джинсовой куртке ветхозаветный значок из пластмассы с Анжелой Дэвис.

Симпатичная преподавательница так растрогалась, что даже чмокнула меня в щёку.

Тут же возникла гадкая мыслишка закрутить с ней интрижку, но моя тогдашняя пассия – Марина, из нашей же группы, так выразительно посмотрела на меня, что мысль об адюльтере исчезла так же внезапно, как и появилась.

Так я получил свою первую и последнюю пятёрку за все годы обучения в институте.

Портвейн и водка

После занятий Толстинский, Белкин, Стрелкин и многие другие посещали Группу продлённого дня.

А попросту говоря – Клуб любителей выпить.

Однажды, собрав все наличные деньги, члены Группы продлённого дня посылают за портвейном в «Гастроном» чела по прозвищу Чувак. Он был известным алконавтом и мог пропить родную мать.

Вручают ему деньги и наказывают купить семь бутылок портвейна.

А Белкин добавляет мелочь и просить купить «Беломор» и спички, Стрелкин даёт ещё пару копеек и просить купить плавленый сырок «Дружба».

Толстинский тоже не выдерживает и выскребает из кармана гривенники и пятаки.

– Чувак, а мне принеси колбаски докторской грамм двести.

Кто-то просит пару конфеток на закуску.

Чувак возвращается через полчаса. На его лице победоносная улыбка.

– Где «Беломор», колбаска, плавленый сырок? – спрашивают члены Группы продлённого дня.

Чувак с огромной важностью заявляет:

– Чуваки! Я добавил ещё двадцать копеек и купил восьмую бутылку портвейна!

Его чуть не убили…

Однажды задержался в институте допоздна, а когда решил идти домой, то понял, что не могу этого сделать.

Группа продлённого дня уже закрылась, выпить было не с кем, а у меня вдруг страшно заболел зуб. Терпеть до утра не было никакой возможности, поэтому решил выпить водки, дабы приглушить боль.

Вспомнил про «Гастроном» напротив «Плешки» – он работал до десяти вечера.

Из водки была только литровая бутылка «Сибирской», стоила она дороговато – а денег попросту было мало.

Вижу, стоят два мужичка конкретного вида, а один из них манит меня пальцем.

– Плехановец? Студент?

– Будешь у нас третьим, – сказал потёртый мужичок, тоном не требующем возражений.

Покорно отдал ему деньги, а другой покровительственно похлопал меня по плечу.

– Пей, грешник, приучайся к трапезе нашей, – мужичок блеснул цитатой из культового фильма нашего детства «Неуловимые мстители».

Вот только на Яшку-цыгана я был мало похож, но мужик уже налил мне полный стакан водяры и я махнул его в один большой глоток.

Потёртый мужик одобрительно крякнул и протянул мне половину конфетки «Карамель» – на закусь.

Не помню уже как, но тут же в меня влили и второй гранёный стакан, дозой чуть поменьше.

Зуб быстро прошёл, в глазах всё поплыло. Бывалые мужички только улыбались и приговаривали в одно слово:

– Студент, ещё слабак…

Хотел уйти нетвёрдой походкой, но меня остановили классическим словом из анекдота.

– Стой! Куда? А попиздить?..

Остался ещё с мужичками потереть за мнения и жизнь нашу нелёгкую.

За это был вознаграждён ещё одной половинкой «Карамельки» с повидлом.

Наутро, стесняясь перегара, поставил пломбу у зубного.

Свадьба Сидора

После первого курса нас послали на «картошку». У меня было два «хвоста» – предстояла пересдача.

А по институту давно ходил слух о неофициальном распоряжении парткома и деканата.

Не поехал на картошку – «хвосты» можешь не сдать, причём очень легко.

Жили мы в деревне, выделили нам специальные бараки, где мы расселились по комнатам на 10 человек.

Сидор и Толстинский оказались рядом, и наш котелок целыми днями варил, где бы взять денег на водку или любое другое пойло.

Мои старые друзья Белкин и Стрелкин работали на кухне.

Стрелкин к тому времени выбился в комсомольские вожаки, а Белкин был банальным распиздяем.

Звёздный час его наступит много лет спустя, а судьба сведёт меня с ним уже в Берлине, в середине двухтысячных.

Так что вопрос с едой и закуской был более-менее отрегулирован, денег же по-прежнему катастрофически не хватало.

Тогда мы стали продавать наши наручные часы.

До винного в деревне было полчаса пешком, а там мордатая Клавка, крашенная пергидролем или хной, больше пятёрки не давала ни за одни «котлы», будь то хоть «Ролекс», которого у нас и в помине не было.

После распития всю грязь, что оставалась в комнате, сметали под кровать одному челу.

Он был страшно неряшлив, и мы решили, что такой свинье лишние полкило мусора под кроватью не создадут особых проблем.

И не ошиблись. Коллективное мнение – большая сила. Всегда.

Аксиома.

Не надо быть семи пядей во лбу, дорогой читатель, чтобы понимать, что блядство и бытовая ебля с сокурсницами процветали на «картошке» в полный рост.

Одна не очень приметная девица успела за неполный месяц подъебнуться с семью студентами.

Между собой мы называли её Колготкина. Настоящая фамилия студентки-нимфоманки была Инна Затяжкина.

За бараками был большой и густой сад. В честь Антона Павловича Чехова мы окрестили его «вишнёвым».

Там и происходили почти все половые акты.

Но не так прост был Гордей Малоземцев, он дождался пока, все желающие перепробуют Колготкину, и гордо вступил на престол.

Бедная Инна влюбилась в Гордея без памяти, по слухам, он очень старался.

Особенно понравиться её родителям, и, не раздумывая, буквально через месяц сделал предложение.

Ушлый Гордей заблаговременно решил вопрос с распределением.

А меня пригласил свидетелем на свадьбу. Наказ Сидора был строг – я обязан был переспать со свидетельницей, чтобы он, Сидор, прожил с Колготкиной долгую и счастливую жизнь.

Такой наказ он получил от мамы из полосы среднего Нечерноземья.

Народу на свадьбе было очень много. Я сидел рядом с молодыми, а рядом пристроился Толстинский.

Водку он пил, как воду.

Один из гостей, а это был студент нашей группы, приготовил специальный тост.

Звали его Толик Докторов.

Он был патологический кретин, любил модные тряпки и всё время ходил с расчёской.

Так же очень любил смотреться в зеркало, поправляя идеальный пробор.

Среди друзей откликался на погонялово «Ален Делон».

На счастье, Толстинский его спросил:

– О чём будет тост?

Уже хмельной Ален Делон наклонился, почему то ко мне и важно сказал:

– Хочу выпить за Советскую власть!

Я чуть не поперхнулся куском дефицитной венгерской колбасы «салями».

Маякнул товарищу, чтобы он его попридержал, а сам бегом побежал к Сидору, который, трезвый как стекло, давал распоряжения на кухне.

Не стоит обладать аналитическим складом ума, чтобы догадаться, что эту самую власть Советов мы все трое, мягко говоря, недолюбливали.

Услышав рассказ про возможный тост, Сидор вздрогнул, поправил усишки, и подозвал к себе ресторанного кандюка.

Затем он засунул ему в карман червонец, не малые деньги по тем временам, и сказал:

– Видишь того модника с пробором?

– Так вот, чтобы через десять минут он был пьян в жопу, делай, что хочешь!

– Будет исполнено-с…

Халдей отозвал Толика на кухню, и там влил в него подряд три полных стакана «Столичной».

Ален Делон даже не успел понять, в чём дело, как ноги у него подкосились, и мы с Толстинским заботливо уложили его спать на кушетке возле кухни.

Сидор был доволен, лицо его выражало чувство глубокого удовлетворения.

– Будет знать, сука, как на моей свадьбе тосты говорить за Советскую власть, – сказал Сидор и мрачно ухмыльнулся.

Неизвестным образом я оказался в районе Трёх вокзалов. Вместе со мной был Толстинский и очаровательная свидетельница.

Оказывается, после свадьбы мы решили подышать свежим воздухом.

На свою, блядь, голову. По пьяни Толстинский потерял фотоаппарат со свадебными снимками.

Сколько мы не разгребали привокзальные снежные сугробы, но фотоаппарата так и не нашли.

Путём циничного обмана мне удалось заманить свидетельницу на «хату» и там выполнить завет мамы Сидора.

Свидетельницу искали всю ночь. Я тоже был не в курсе дела, она ушла рано утром «по-английски».

Оказалась ещё и студенткой консерватории. Будущая скрипачка была очень приличной девушкой и родители её не на шутку переволновались.

Колготкина не разговаривала со мной почти три месяца, а на все попытки узнать телефон свидетельницы, даже через Сидора, я получал категорический отказ.

«Капитал» Маркса

Предмет «История экономических учений» вёл профессор Абрамович Лев Матвеевич.

В честь канонических евангелистов его прозвали Иоанн Лукич.

Мало того, он ещё являлся автором замысловатого учебника, в котором без стакана было очень трудно что-либо понять.

Да и после принятия спиртного дело обстояло не лучше.

На экзамене Иоанн Лукич требовал от каждого студента полный конспект всех его лекций.

Если у тебя не было этой тетрадки, то шансы сдать экзамен были равны нулю.

Уговорив отличницу с нашего потока, менялась обложка, на ней писалась нужная фамилия, тетрадка предъявлялась профессору для учёта и контроля.

Но Иоанн Лукич был, хоть и подслеповат, но тёртый калач – иногда не гнушался и почерк сличить.

Короче, как-то удалось проскочить на тройку. Рассказал ему, как Энгельс радел за Маркса – разжалобил старика.

Заходит сдавать негр Шурик.

Все замерли в ожидании чего-то особенного, и не зря.

– Сколько томов «Капитала»? – спрашивает Лукич с порога.

Шурик начинает махать руками, изображая ими всю борьбу негров против мирового империализма.

– Сто?!

– Неет, – ещё сильнее машет руками Шурик.

– Пятьдесят?! – не унимается Абрамович.

Шурик отрицательно трясёт головой во все стороны, руки его, и ноги тоже, выписывают кренделя похлеще «камаринского».

Тогда Иоанн Лукич, недобро прищурившись, спрашивает:

– Ну, может десять?!

Радостный Шурик интенсивно машет всеми возможными и не возможными конечностями и концами.

– Примерно где-то так! – радостно кричит он.

Лицо профессора искажает страшная гримаса – он хватает зачётку и метким броском швыряет её Шурику прямо в глаз.

Зачётка падает, Шурик ищет её на полу, а Иоанн Лукич с завидной прытью оказывается рядом.

И орёт негру прямо в ухо:

– Пшёл отсюда вон, сволочь!!!

Даже я знал, что Маркс написал всего три тома «Капитала».

Экзамен простой и государственный

Некоторые экзамены никак не мог сдать, как не старался. Особенно тяжело было с предметом «Политэкономия».

Как бы ни хотел я напрячь мозги, в голову ничего не лезло. Абсолютно непонятная и ложная наука, галимый обман не только студентов, но и всего мирового сообщества.

Замаячила гнусная перспектива отчисления.

Пришлось идти на поклон к одному мутному аспиранту с другой кафедры.

В определённых кругах он был известен тем, что за деньги организовывал сдачу экзаменов.

Но напрямую аспирант дел ни с кем не имел, только через посредников.

«Лица кавказской национальности» – их было немало, и они-то мне помогли.

В деканате надо было взять допуск на преподавателя кафедры политэкономии, имя его называли кавказцы.

Через шоколадку секретарша кафедры со скрипом даёт допуск на нужную фамилию.

Экзамен принимает строгая женщина в очках по фамилии Антонова.

Уж не знаю, что ей там сказали, но она уходит минут на десять, и я благополучно всё списываю.

Кое-как мямлю и… вот она, вожделенная тройка в зачётку.

Прошёл почти месяц и кавказцы спросили:

– Что нам аспиранту сказать?

Еле наскрёб сто рублей, уж не знаю, как они там делились с аспирантом и с кем он…

Антонову я запомнил хорошо и на протяжении следующих лет очень вежливо и почтительно с ней здоровался.

Как в воду смотрел!

Она очень сухо отвечала, лишь кивком головы, словно видит меня первый раз в жизни.

Помимо защиты диплома, были и два государственных экзамена – «Научный коммунизм» и «Политэкономия».

Первый я сдал без проблем, а вот политэкономию боялся, как огня – и не зря.

Несколько человек с потока получили двойки, и остались без диплома ещё на год минимум.

Захожу в аудиторию, приёмную комиссию возглавляет…Антонова.

И как-то смотрит на меня нехорошо, менжа меня пробила неслабая и душа ушла в пятки от страха.

Наплёл я там чего-то комиссии, чувствую, что бред страшный, и к политэкономии он имеет такое же отношение, как я к китайскому самолетостроению.

Наконец выстраивают нас всех перед комиссией, зачитывают результаты экзаменов.

Называют мою фамилию.

Антонова делает театральную паузу и… говорит:

– Экзамен вы сдали отвратительно и тройку не заслужили, но учитывая то, как вы старались и очень нервничали…

– Комиссия сочла возможным в виде исключения поставить вам «удовлетворительно».

От неожиданности я чуть не обмяк, а Антонова очень строго посмотрела на меня и иронично сказала:

– Поздравляю!

В самых уголках её глаз я заметил весёлые и доброжелательные искорки.

Вот она вежливость, друзья – тут я понял, что мутный аспирант и кавказцы просто поделили деньги.

А Антоновой сделали максимум небольшой презент.

Был и другой не менее противный предмет. «Технология».

Общую технологию я сдал с первого раза, а вот технологию металлов проскочить не удалось.

Вела её доцент кафедры, мелкая и злая, как собака, преподавательница по кличке Злюкина.

Но самое интересное, что общую технологию вёл её муж, которому я и сдал экзамен.

Добряк и весельчак доцент Ковальский.

Вот такие бывают парадоксы в семейной жизни.

С Ковальским и удалось обсудить тему пересдачи экзамена по технологии металлов.

Возглавлял всю кафедру старенький и чуть живой старичок-профессор.

– Шефа лучше всего ловить после обеда, когда он сидит на кафедре и дико озирается по сторонам, – учил меня Ковальский.

И пообещал лично сделать допуск в деканате.

Захожу к профессору точно в описанное Ковальским время.

Старик блуждает по кафедре полувменяемым взглядом и предлагает взять билет.

Оставляет меня одного и, когда я всё благополучно «сдуваю», в кабинет врывается Злюкина, как смерч, и начинает чуть ли не кричать на профессора:

– Он обманным путём получил допуск на экзамен!

– И сдавать должен только мне лично и никому больше!

Ну, думаю, пиздец – приплыл.

На удивление завкаф ощетинился и выгнал меня в коридор.

Уж не знаю, о чём они там говорили, но когда я вернулся, то Злюкина буквально вылетела из кабинета с перекошенным от злости ебалом.

– Нуте-с, молодой человек, – продолжил профессор.

Я продолжил – быстренько получил долгожданную тройку – и был таков.

На другой неделе, когда встретил Ковальского, разговор вышел неожиданным.

– Наслышан, наслышан о твоих подвигах – Ковальский буквально светился, как будто бы это он, а не я избежал отчисления.

– А как же ваша жена? – рискнул спросить я – Ведь она меня чуть не убила…

– Эх, молодой человек, – по-ленински прищурился доцент.

– Вот когда женишься, может быть тогда ты меня и поймёшь.

Ох, и прав он оказался, ох и прав… только тогда я этого не знал, да и знать не мог.

И совсем комично выглядел на этом фоне зачёт по физкультуре.

Хронический алкаш по прозвищу Шнобель никак не ставил мне в зачётку «зачёт».

Только в ведомость. Всё требовал прыжок в высоту на один метр и тридцать сантиметров.

Это было для меня как серпом по яйцам. А Шнобель грозно говорил, что меня ждёт беспощадная служба в армии.

Военной кафедры в институте не было, а то, что я уже отслужил, он во внимание не принимал.

Считал это шуткой, и я тоже с ним шутил – а однажды даже выиграл институтские соревнования по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.

Шнобель сделал вид, что не заметил и продолжал требовать взятия космической для меня высоты.

Наконец мне всё это надоело, и я купил ему два литра дорогого коньяка.

Бутылки он охотно взял, да вот в зачётке мне расписался только в конце второго курса.

Когда курс физкультуры был закончен.

И укоризненно покачал головой:

– Как же ты будешь Родину защищать?

Тогда я сунул ему военный билет прямо в опухшее от водки мурло.

Шнобель только вяло махнул рукой и ушёл, бурча что-то под нос про так и не взятую мною высоту в метр тридцать.

Просто цирк произошёл на экзамене по экономической истории. Прибыл с хорошего бодуна, даже не зная, какой предмет сдаём.

На каждом экзамене всегда лежит «методичка» и если её правильно обработать, то на тройку с минусом можно нагнать всякого бреда, с горем пополам.

Пересказал я преподавателю эту «методичку» – тут он задаёт мне решающий вопрос, на тройку.

– Какой валовой национальный доход СССР?

Кручу в недоумение головой, ничего не знаю – одна надежда на подсказку.

С самой задней парты Толстинский, сложив руки рупором, выводит губами и пальцами:

– Четыреста…

Только вот чего четыреста – миллионов, миллиардов или ещё чего?

Невнятно мямлю, как глухонемой:

– Четыреста милионардов.

У преподавателя волосы дыбом встали.

– Четыреста чего? – лицо его приобрело недобрый оттенок.

Толстиниский отчаянно машет руками, вся группа ржёт почти в голос.

Эх, была – не была!

– Миллионов! – выдыхаю я – а экзаменатор, гад, тоже паузу держит, почти как в театре.

– Давайте зачётку – удовлетворительно.

Ленинский стипендиат

На торговом факультете учился Миша Нарубин, гуляка ещё тот. Иногда мы с ним устраивали культурно-массовые мероприятия.

Заходим, например, вечером в ресторан «Арбат» на Калининском проспекте.

Там постоянно обитал Мишин сослуживец и армейский товарищ Гера Патлатый.

Гера был квадратно-гнездовой детина, мастер спорта по пяти боевым единоборствам одновременно.

Даже в спецназе, где они служили с Мишей, это было не каждому дано.

Только Нарубин был писарем в штабе, а Гера – ротным инструктором – старшиной.

Любимой фишкой Патлатого был отъём стола у «лиц кавказской национальности».

Путем различных ухищрений и угроз он вынуждал «товарища» с Кавказа заказать полный стол чёрной икорки, дорого коньячка, цыплят – табака, котлет по-киевски и так далее.

По непонятной причине он их всех называл «товарищами».

Заходим.

Видим.

Сидит Патлатый.

– Гер, это кто?

– Это «товарищ»!

– «Товарищ» угощает, – подытоживал Патлатый, аппетитно намазывая чёрную икорку на белый хлебушек.

Вопросительно сморит на «товарища», и на столе, как в сказке появляется еда и закуска ещё на двоих.

Всю свою сознательную жизнь Патлатый отдыхал.

– Гер, ты чего вчера делал, – спрашивает Мишаня.

– Отдыхал…

– А сегодня что делаешь?

– Отдыхаю…

– А завтра что планируешь делать?

– Отдохнуть…

После такого угощения жизнь наша казалась намного веселее и, раскланявшись с Патлатым, мы уходили на свидание к знакомым или не совсем знакомым девчонкам.

Записная книжка Нарубина имела несколько сот телефонов девчонок, всегда готовых для тёплого приёма Миши и его друзей.

В институте Миша решил для себя с первого дня.

Только Ленинская стипендия, только работа по распределению в ЦК КПСС.

И это ему удалось. Метод был прост, как всё гениальное.

Первая парта и дежурная улыбка.

Он не пропускал ни одной лекции и ни одного семинара, и всегда сидел только на первой парте.

А к приходу преподавателя мочил тряпку и приносил мел.

Аккуратный молодой человек приятно улыбался и внимательно записывал, всё, что говорилось в стенах аудиторий.

Дальше пошла цепная реакция, сначала только пятёрки на всех экзаменах, затем Ленинская стипендия, высший балл для распределения.

И как апофеоз, Нарубин, попал работать на Старую площадь.

Пытаясь подражать Мише, пытался получить хотя бы тройку, на некоторых особенно трудных предметах.

«Основа экономических моделей и методов в математике».

Ничего не мог понять, зато, как кол, отсидел все лекции и семинары на первой парте, улыбаясь, как олигофрен.

На экзамене получил двойку.

– Как же так? – недоумевала строгая математичка.

– Всегда считала вас образцом усидчивого студента.

На пересдаче экзамена она посадила меня прямо перед собой и… дала списать.

Другие же студенты, пытавшиеся «сдуть», были нещадно выгнаны вон.

Когда ставила мне в зачётку тройку, то шепнула на ухо:

– Только за вашу вежливость и безупречное поведение, а знания ваши равны нулю.

Ещё бы! – вместо учёбы и подготовки к экзаменам всё свободное и несвободное время проводили с Мишей, поставив целью «задействовать» его записную книжку в полном объёме.

Культурная программа

Приближалась московская Олимпиада. Но сначала была зимняя. Решающий хоккейный матч США – СССР.

Слушал ночью по «Голосу Америки» репортаж Рубина, был такой сбежавший отщепенец.

Утром рано пришёл в институт и когда сообщил счёт, то многие не поверили и приуныли.

А секретарь комсомольской ячейки сказал:

– Ты провокатор и агент мирового империализма!

Редкостный был мудак.

Помимо значка ВЛКСМ носил ещё и значок с товарищем Брежневым. И это в год московской Олимпиады!

Вскоре по институту пронёсся слух – приезжает Высоцкий с концертом.

Для его выступления предоставили самую большую – «Плехановскую» – аудиторию.

Народу набилось столько, что стояли друг у друга на головах.

К тому времени Стрелкин возглавил Народную дружину всего института и, надев мне повязку, провёл на концерт буквально через строй дружинников, которые получили указание – без билета никого не пропускать.

Мест не было, поэтому сидел на коленях у Белкина.

Высоцкий пел больше двух часов, почти без перерыва. Зал встречал его бурными овациями.

Владимир Семёнович шутил со сцены, чтобы приберегли эмоции для сдачи сессии.

Никто не знал, что до смерти Поэта оставалось всего полгода.

К тому времени репертуар Театра на Таганке я уже просмотрел и видел все спектакли с Высоцким.

Удалось даже попасть на премьеру «Мастера и Маргариты».

Ходил с мамой и сидел на первых рядах, а чуть сзади сидела Пугачёва со Стефановичем.

Саша меня, конечно, не узнал – а я и не особо рассчитывал.

Тогда впервые увидел певицу живьём и заметил, что её рыжие волосы имеют естественный цвет, никакой краски.

Через тридцать лет видел её уже в Берлине, но об этом во второй части повествования.

Многие знакомые ребята из других вузов «держали» продажу билетов в самые популярные московские театры.

Так что билетики помогали «достать».

«Сатира», Таганка, «Современник», Театр Моссовета – почти все лучшие спектакли тех лет удалось посмотреть.

Застал даже великую Фаину Георгиевну Раневскую в спектакле «Дальше – тишина».

Билеты на это представление были проданы на несколько лет вперёд.

Не забывалась и музыка.

Со мной в группе учился брат одного из музыкантов «Машины времени».

Примерно два месяца мы ездили с ним на все московские концерты рок-группы.

Работа была простая – мы исполняли обязанности грузчиков и рабочих сцены.

Все эти огромные колонки, пульты, усилители и прочую аппаратуру мы расставляли по сцене в строгом, указанном порядке.

Но были и другие функции.

В перерыве концертов меня частенько посылали за водкой и закуской.

Деньги выдавал лично Макаревич.

Вместе с музыкантами ездило несколько девиц, которых называли «лягушки-факушки».

Их функции строго соответствовали их названию.

Парни все были простые – без звездняка и ложного выебона.

Макаревич, Маргулис, Кавагоэ – казались нормальными и свойскими ребятами.

Пили и закусывали мы наравне с музыкантами, никакого деления не было и в помине.

После возлияний второе отделение проходило значительно веселее и заканчивалось хитами, которые пели на «бис» много и много раз.

Залы всегда были забиты под завязку, а однажды на концерте во ВГИКе кто-то даже упал с балкона второго яруса, настолько было тесно.

«Пострадавший отделался лёгким испугом».

Затем брат сокурсника ушёл из группы и наши поездки прекратились.

Макаревича несколько раз встречал… в метро.

Он меня, естественно, не узнавал, но всегда вежливо и приветливо здоровался.

Гандоны как резиновые изделия из страны Рабиндраната Тагора

Во время Олимпиады работал в студенческом стройотряде. Киоск «Пепси-кола» на Ленинградском проспекте. Вместе со мной трудились две симпатичные девчонки с торгового факультета.

Благодаря помощи одной из них, это была Лариса – я и попал на это блатное место.

Вместе с Ларисой работала её двоюродная сестра Люся.

Обе сестры были писаные красавицы. Мои же функции были очень просты.

Договаривался с водителями о «леваке», собирал бутылки, которые не сдавали граждане, и вёл прочую «околоторговую» деятельность.

Лариса и Люся торговали очень бойко, народ у нас был почти всегда.

И даже завёлся постоянный клиент – солист группы «Аракс» Саша Садо.

Голосина у него был феноменальный. Если не было людей у киоска, то Садо выходил на проспект и пел арию Варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова «Садко».

Народ сбегался моментально, а девочки отвечали Садо взаимностью.

В одном из ресторанов была приобретена универсальная открывалка-закрывалка.

При помощи этого чуда техники бутылки с «колой» можно было повторно закрыть, как родные.

И из двух недопитых сделать одну – новенькую и целую, как с завода.

В жару «Кола» ставилась на солнце, в холод – в холодильник.

Бедные граждане не могли пить тёплую воду в жаркую погоду и ледяную «Пепси» в промозглый дождь и ветер.

Двойной оборот рос как на дрожжах – несданная тара увеличивала табаш.

Обо всех проверках и возможных контрольных закупках нас предупреждали местные постовые менты и районные обэхээсэсники.

Сестрички наладили с ними взаимовыгодную дружбу.

Для своих всегда была «Пепси» и даже сверхдефицитная «Фанта», которую мы не давали в свободную продажу.

Тут и произошла эта удивительная история с гандонами.

Гандоны Баковского резинового завода были толстые, как резинка на трусах у поварихи из пионерского лагеря, а рвались также быстро, как протекала первая палка у четырнадцатилетнего юнца.

В год Олимпиады в аптеках Москвы появились индийские гандоны.

Тоненькие и со смазкой, в золото-серебряной упаковке – они приятно ласкали глаз и хуй.

Но достать их было непросто.

На традиционный вопрос в аптеке о презервативах приходилось орать, как в анекдоте:

– Да-а-а-а-а-а-а-а!!! Ебаться иду!!!

– Индийских презервативов нет, и не будет!

Но вот однажды…

Подходит к нашему киоску очень симпатичная женщина лет тридцати.

Девчата куда-то отлучились, а я остался на хозяйстве.

Дамочка молвит человеческим голосом:

– Молодой человек, у вас «Фанта» есть?

Наглое моё лицо, не моргнув глазом, сказало:

– Сделаем!!!

На другой день мы сгрузили ей ящик «Фанты», а я стрельнул у дамочки телефончик.

Позвонил на выходные и услышал:

– Подъезжай ко мне на работу, тут недалеко.

Работала она заведующей аптекой, и приняла меня в личном кабинете.

Дилемма…

Или закрутить с дамочкой, или просить вожделенные гандоны, или пробовать и то и другое.

Угадайте с трёх раз, что я сделал?

Индийский дефицит потёк не рекой, а бурным потоком Ганга и Брахмапутры.

Но и дамочка была не в обиде и накладе, а я-то был как рад, во всех смыслах этого слова.

В августе стройотряд закончился, и я махнул в Сочи.

Деньги мы заработали хорошие, первый раз в жизни путёвка в пансионат Министерства обороны была получена с помощью денег от «Пепси-колы».

Карты, деньги и стволы

Продолжались игры в карты по научному. Кот Котович обучил меня азам игры в преферанс, и мы играли на одну руку.

Он играл довольно прилично и, расписывая пулю в «Ростов», при удачном раскладе можно было выиграть хорошую сумму.

Но и два других наших противника были тоже не лыком шиты.

Тем не менее Котович очень хорошо считал и запоминал, так что канделябрами по голове мы не получили ни разу.

Иногда играли в студенческой общаге всю ночь. Ну и спиртное, естественно, правда, в небольших количествах.

Но спать-то тоже иногда надо, поэтому ночные бдения продолжались не очень долго.

Зато игра в «секу» на свежем воздухе доставляла куда большую радость.

Всё-таки свежий воздух положительно влияет на мозговое кровообращение!

Публика «за столом» собиралась своеобразная.

В конце 1970-х годов криминальная обстановка в районе парка Сокольники была неспокойная.

Уже в те годы были вполне себе преступные группы и группировки, некий прообраз «бандитов» начала 1990-х.

Причём многие из них ходили со стволами, самыми настоящими «макаровыми» и «тэтэшниками».

Со мной в классе учился паренёк, родной брат которого возглавлял одну из таких групп, которая главенствовала в парке до опредёлённой поры, пока не появилась другая.

Тут всё и началось.

Глюк, такое у него было прозвище, был человек очень не глупый, а где-то даже неординарный и с большим чувством юмора.

Познакомились мы с ним ещё до моей службы в армии, к тому времени он уже имел за плечами не одну ходку, начиная с малолетки.

Уже во время учёбы в институте судьба свела меня с Глюком поближе, хотя душой понимал, что надо держаться от него подальше, но так получалось по жизни, что мы с ним пересекались в самых разных местах и неожиданных и смешных ситуациях.

Однажды он, я, его будущая жена и её подруга вместе выпили ящик шампанского, и Глюк уговорил меня поиграть с ним в карты.

Проиграл ему в «буру» немного, хоть мы все и были в хорошей кондиции, мне удалось вовремя остановиться.

Подруга мне очень приглянулась, но когда утром принёс ему деньги – попробовал бы не принести! – то телефона её он мне не дал.

И хорошо – вовремя я понял, что она чья-то девушка из круга его «дружков».

Виделись мы с ним редко, но метко.

Уже после свадьбы, когда его ребёнку не было ещё и года, Глюк попросил достать модные джинсы для его жены.

В «Плешке» с этим было без проблем, поэтому модные штаны «Монтана» я притащил на примерку быстро и со вкусом.

Глюк встретил меня в коридоре с ребенком на руках.

Качая малыша слева направо, он завёл с ним неспешную беседу.

– А-а-а-а… дядя пришёл, дядя спекулянт, а-а-а-а… – глумился Глюк.

И предложил малышке меня «запомнить».

Когда Глюк отдал деньги, то у меня отлегло от сердца – кто знает, что там у него в голове.

Потом появился Самсон, он «мотал» большой срок, а когда откинулся, то решил всё в парке Сокольники подмять под себя.

И с Глюком они поначалу сдружились, но ненадолго.

Как-то раз, играя в «буру», у одного из них оказалось 32 очка, а когда противник «вскрылся», то у другого 33 очка.

Словом за слово, хуем по столу – один обвинил другого в шулерстве… и понеслось.

Было понятно, что два таких лидера не уживутся, но всё произошло быстро и стремительно.

Один стал «искать» другого в парке, чтобы «разобраться».

Обе группировки были вооружены, назревала настоящая война.

Но неожиданно Глюк исчез, просто уехал куда-то.

А Самсону только того и надо было. Свела меня нелёгкая и с ним.

Самсон дал мне билеты на танцверанду, предложил продать за полцены.

Отказывать ему было очень рискованно, и билеты я продал, да ещё и заработал.

Но глаза у Самсона были очень мутные, нехорошие и я понял, что «попал».

Да ещё он знал, что Глюк относился ко мне с симпатией.

Хотя по определению я никак не мог вписаться в их «разборы».

Но мне повезло. На каком-то «катране» случилась заваруха, и Самсона банально зарезали во время игры.

Тут-то Глюк и его ребята объявились снова.

В один их таких дней сел я играть в «секу» за столом между домами, прямо во дворе.

Глюк предложил увеличить «потолок», ставки возросли.

Быстро проиграв все деньги, я приуныл. Но ненадолго. Смотался к сисястой однокласснице на Преображенку и занял у неё червонец.

Когда вернулся за стол, то Глюк и его ребята уже прилично выиграли.

Мне повезло, и я взял крупную «свару». Тут же «заварил» один, опять выиграл, опять «заварил».

Вступил только Глюк, деньги на кону были очень приличные, по тем временам.

Больше чем три сотни рублей.

Сдавал на счастье я.

Тихонечко открываю, у меня только туз и две десятки – всё разных мастей.

Ну, думаю, попал…

Глюк пару раз «прошёлся», а я «вскрылся» первым, подумав – была не была.

Вижу, что мой визави бросает карты на стол, даже не открыв.

У него была дама и два валета, все тоже разных мастей.

Пока он и его пацаны очухивались и предлагали отыграться, мне удалось в суматохе уйти.

Приезжаю к однокласснице, она просто в шоке. У меня полные карманы мятых червонцев, рублей, пятёрок.

Возвращаю ей с «наваром» – четвертак.

Но это ещё не всё.

На другой день рано утром иду в институт. Предусмотрительно обхожу винный магазин по другой стороне, да куда там!

Глюк разглядел меня аж через дорогу и кричит. И дружки тут как тут.

– Андрюха! Одолжи нам рублей сто!!!

Я ускоряю шаг и кричу:

– У меня нет!

– Да ты чего?

Ты нас вчера «ощипал» на три сотни…

Подходит трамвай, я вскакиваю и уезжаю от греха подальше.

После того случая решил не искушать судьбу и за карточный стол больше не сажусь принципиально.

Эссе про интеллигентность

Однажды перед Олимпиадой поехал на Кузнецкий Мост. Был там такой хитрый «Овощной магазин номер один» для работников МК партии и прочей творческой пиздобратии.

Даже весной там можно было купить клубнику, помидоры, огурцы. Знакомый замдиректора меня уже «отоварил», как вдруг нарисовался Газзаев.

В ондатровой шапке, дублёнка, шарф шотландский – этикеткой наружу.

Всё как положено лидеру «мусарни» и игроку сборной.

Надо же было случиться, что зелёный огурец, который мне сгрузили в авоську, оказался последним.

Так себе огурчик, размером с лошадиный член, но изумрудного цвета, как раствор «Бриллиантовый зелёный».

И Газзаев оказался без огурчиков, но с помидорчиками.

Когда уже уходил, то прямо мне в спину Газзаев достаточно громко сказал:

– Пидарас!

Я моментально повернулся и ответил ему на весь магазин:

– Сам пидарас!!!

Через много лет «кони» вывесили этот баннер на своём секторе.

Комбинат

Настал час распределения. Средний балл у меня был, как в школе. Самый худший среди всего потока.

Поэтому выбирать было уже нечего, оставалось только «Бытовое обслуживание населения».

Оттуда и направили меня в комбинат по ремонту квартир.

Это была школа жизни.

Народ в комбинате работал тёртый и битый, и меня направили инженером в производственный отдел.

Как самый молодой, отвечал за работу с организациями и предприятиями.

А ещё был моложе любого сотрудника комбината на 15 лет.

Со мной в отделе работали две совершенно замечательные тётки.

Обе были предпенсионного возраста. Обе имели любовников.

Одну мы называли Шура, другую Мура.

Шура ругалась по матушке и могла запросто послать на хуй любое начальство, даже директора.

У неё была глухая тётка. Однажды Шура по профсоюзной путевке поехала в Питер и там посетила ленинский Разлив.

Оттуда она набрала по телефону своей тётушке и рассказала, что сейчас их повезут в Разлив.

– Носит вас туда, где больше нальют! – сказала тётка по имени Шура.

С тех пор все стали называть её Шура.

В любовниках был капитан второго ранга. Красавец-мужчина, моложе Шуры лет на десять.

Когда он приходил на работу, то из всех щелей – бухгалтерии, планового отдела, диспетчерской, – как тараканы, выползали все тётки и глазели на морского подполковника.

В глазах их читалась неподдельная зависть.

Шура называла его «Шестнадцать двадцать».

Как-то попросила она своего любовника сделать праздничный заказ на ноябрьские праздники. Он принес заказ прямо на работу и по-военному и чётко доложил:

– С вас шестнадцать рублей двадцать копеек.

Вот такой был патологический мудак и жлоб.

Шура хотела дать ему отставку, но перекошенные от зависти рожи баб из бухгалтерии и планового отдела перевесили, и он был временно прощён.

За столом напротив восседала Мура, так её прозвали из-за Шуры.

За то, что они водили шуры-муры.

Мура сидела на жопе, как приклеенная, целый день.

Я носил ей все квитанции на проверку и так же относил их обратно.

Она же целыми днями ворковала по телефону с любовником, изящно прикрыв ладошкой трубку.

Любовник был главный инженер мебельной фабрики, из нашей же системы бытового обслуживания.

Он подъезжал за Мурой на шикарной чёрной волжанке, баб с комбината от жабы и зависти чуть не тошнило.

Остальное время она штукатурила лицо или делала маникюр.

Начальник отдела кадров недолюбливал наш отдел и всегда искал повод настучать директору.

Кадровик был бывший полковник, мерзкая сволочь, похожая на жабу.

В нашем отделе все любили фильм «Королевство кривых зеркал».

Поэтому за глаза называли его Абаж.

Однажды Шура послала на хуй надоедливого заказчика, тот нажаловался.

Директор, который не хотел связываться со скандальной Шурой, прислал на разборки кадровика.

– Я тебя, пизда, всегда защищаю, – начал с места в карьер Абаж.

– А на хуй ты мне нужен, защитник хуев, – сказала Шура как отрезала и пинком выгнала кадровика из отдела.

Затем сама пошла к директору и за счёт личного обаяния урегулировала конфликт – работник она была отличный.

Вечером того же дня отмечали мы день рождения одного из сотрудников нашего производственного отдела.

Остались после работы, поддали как следует.

Поздно вечером выходим с комбината. Смотрим, стоит пьяный Абаж и ссыт прямо на железную дверь от входных ворот.

– А-ааа! – производственники, – радостно улыбнулся Абаж.

И не убирая мотни продолжил ссать, но уже с другой, уличной стороны ворот.

Так был улажен его конфликт с отделом и Шурой.

А Мура с Шурой ешё долго поучали меня жизни и наставляли на путь истинный.

Ласково называли меня Васей, как в воду смотрели.

И говорили:

– Ты ещё долго будешь вспоминать работу на комбинате как одни из самых лучших дней в жизни.

Так оно и вышло. Мудрые тётки оказались правы, как всегда.

«Если бы молодость знала, если бы старость могла».

Заказ

В начале восьмидесятых с дефицитной и вкусной жратвой в Москве была напряжёнка.

Всякие там заказы по предприятиям, распределение их на праздники, прочая хрень.

На Комбинате меня, молодого специалиста, прикрепили «выбивать» заказы от всяких магазинов, но максимум чего смог добиться, это палка варёной салями вкупе с банкой сайры и банкой же растворимого кофе «Пеле».

А хотелось-то всем икорки, балычка, севрюжки и прочих деликатесов.

Но вот наступило Первое апреля и я, по собственной инициативе, вывесил рукописную объяву прямо на двери кабинета директора, чтобы лучше всем было видно, ага.

Список был внушительный.

Икра чёрная – 500 гр.

Балык – 2 банки.

Икра красная – 500 гр.

Севрюга г/к – 1 кг.

Осетрина г/к – 1 кг.

Шпроты – 2 банки.

Колбаса с/к – 2 палки.

Конфеты «Ассорти» – 1 коробка.

Ананас – 1 штука.

Ликёр финский – 1 бутылка.

Народ слегка прихуел… и пошёл сдавать деньги.

Первым нарисовался… директор, он принёс лавэ за себя и секретаря партийной ячейки, затем пошёл предместкома, главбух и прочие многочисленные сотрудники.

Все дружно несли деньги, хотя я и дату внизу объявления написал – 01.04.1983 года.

И что было делать? Стал принимать наличные…

Главное лица у всех сверхсерьёзные, все хвалят:

– Молодец – выбил такой дефицит, – а про первое апреля – ни гу-гу…

Сперва думал, что меня тоже решили разыграть, потом понял – народ банально хотел «жить долго и жрать вкусно», как говаривал следователь Лахновский из фильма «Вечный зов».

К вечерку набралась очень приличная сумма, а народ уже напрягает:

– Когда икорку-то привезут, а?

Директор вызывает своего водилу и на чёрной служебной волжанке собирается послать меня забирать заказ и выдать его народу на-гора, как Стаханов уголь.

Тут меня менжа окончательно пробила, и я всё рассказал директору.

Пригорюнился он неслабо – ведь его супруга уже и гостей пригласила под этот праздничный бенефис морепродуктов.

Поначалу он хотел оставить меня без премии и пропесочить на собрание до предстательной железы, но потом пожалел.

Ведь он тоже болел за «Спартак», а я ему сливал перманентно страшный инсайд, которым со мной делился сосед Иван Алексеевич Варламов – второй тренер при Бескове.

Директор собрал всю пиздобратию у себя и сказал:

– Андрюшка просто пошутил, всех с первым апреля.

Народ сначала посерел в лицах, потом все стали дружно ржать, а я – возвращать людям деньги.

Вот что значит чёрная икорка с севрюжкой и желание отведать сих благ по государственным расценкам.

С тех пор я ещё больше полюбил День Смеха, а заказ позже, но всё-таки «выбил».

Будапешт два

Была такая организация – ЦК профсоюзов. Она ведала туристическими поездками в разные страны.

В середине восьмидесятых поехал я первый раз за рубеж – тут же в Венгрию.

Две инструкторши из этого самого ЦК профсоюзов, по случайному стечению обстоятельств, родились со мной в один день – 25 августа.

И была у них такая необъяснимая фишка, что всех, кто родился с ними в один день, они отправляли в классные зарубежные турпоездки.

А в те времена попасть туда, будучи не комсомольцем или коммунякой, было малореально.

Но мне повезло, и славные девахи оформили меня на раз.

Но этого было мало – нужна была характеристика, заверенная в райкоме.

Директор нашего комбината во мне души не чаял.

Звал меня Андрюшка и всячески поощрял – то чирик премии подкинет, то работу блатную организует.

Его любовницей и по совместительству секретарём партийной организации была милейшая тётка лет под пятьдесят.

Меня она кликала как Андрюшенька и также баловала премиями и прогрессивками.

Директор сильно переживал за «Спартак», а я жил в доме на Егерской, где проживало тогда шесть игроков московского Спартака.

Всё, что творилось в команде Бескова, знал практически из первых рук.

Надо ли говорить, что я долго просиживал в его кабинете, где мы буквально часами обсуждали примерно то, о чём сейчас перетирают болельщики в Интернете – ни о чём, ага!

Ольга Ивановна, так звали парторгшу, также принимала участие в наших с ним тёрках за «Спартак».

Но ограничивалась она словами:

– Василий Васильевич, нам пора обсудить кандидатуры на квартальную премию – а ты, Андрюшенька – пшёл работать!

И ласковым подзатыльником гнала меня из директорского кабинета.

Так что с характеристикой всё прошло чики-поки и меня включили в поездку.

Инструкторши были рады, а я то как рад!

Одна была брюнетка, другая блондинка.

И пошли мы с ними в «Прагу» на Арбат отмечать это дело.

Стол был организован на уровне – икорка, рыбка, шампусик – как в лучших домах, включая цыплёнка-табака.

Всё свежак, благо знал уже тогда и поваров и халдеев «Праги».

Хаты-то ремонтировать надо было всем!

Славные девахи были одна слаще другой, хоть и старше меня.

Поддали мы хорошо, усугубив это дело «Араратом», а окончили всё у меня дома банальной групповухой.

О которой, дело прошлое, до сих пор вспоминаю с большим удовольствием.

Перед самым отъездом выпивали с Белкиным и Стрелкиным.

Они познакомили меня с армянином Кареном, с которым вместе служили на границе.

Карен прибыл прямо из Еревана с секретной миссией.

В то время в Венгрии появилось сенсационное средство от облысения – бальзам «Банфи».

В Советском Союзе его в продаже и близко не было.

Поэтому очень многие лысые и полулысые армяне и не только готовы были платить немалые деньги за это чудо.

Поначалу народ в Будапеште тоже стоял ночами у аптек и жёг от холода костры, но потихоньку ажиотаж стих, и «Банфи» можно было спокойно купить в любой венгерской аптеке.

Карен рассказал мне подробно про «Банфи» и торжественно пообещал купить у меня весь бальзам, сколько бы я не привёз.

Ну как было не помочь лысеющим армянам!

И вот наступил день долгожданного отъезда с Киевского вокзала, группа подобралась дружная – все работники службы быта.

Часовщики, ювелиры, мелкие сошки по ремонту квартир, вроде меня.

В группе оказался самым молодым по возрасту, но единственным, кто говорил по-английски.

Старшая группы и комитетчик – они тогда сопровождали все группы за рубеж – меня сразу приметили и я помогал в общение с венграми, несмотря на переводчиков в Будапеште и повсюду.

В столице Венгрии мы провели почти пять дней – там всё и случилось.

Нас принимали в каком-то райкоме партии – побратиме нашего района в Москве.

И тут венгры решили устроить конкурс танца «чардаш». Но ведь никто из наших плясать этот танец не умеет.

Тогда от них выходит по пять профессиональных танцоров и танцовщиц чардаша, с нашей стороны тоже десять человек – по пять от каждого из полов.

С нами проводят блицкриг. За 45 минут обучают азам чардаша и устраивают турнир пять на пять. Причём делают пары смешанными. Наш мужик танцует с мадьяркой, наша баба с мадьяром.

В жюри сажают старшую группы и комитетчика, со стороны хозяев – секретарь райкома и присные мадьярские коммунисты.

– Музыка!

– Па-а-а-шли!

– Трам-пам, трам-пара-рам… гопа!!!

«Маэстро, урежьте марш!»

После отпляса всех пар жюри удалилось на совещание – и вот долгожданный вердикт.

Победила пара – пауза:

– Андрюшка и Марженка.

– Ура, товарищи!

Все нас поздравляют, а вместо приза тулят Почётную грамоту в рамке с подписью местного партийного лидера.

Но это ещё не всё. Оказывается, венгерский футбольный клуб «Ференцварош» расположен в этом районе Будапешта. И до кучи выносит мне в подарок партийный лидер вымпел с финала Кубка кубков 1975 года – «Динамо Киев» – «Ференцварош».

Да ещё и с автографами игроков обоих клубов.

Грамота ещё долго висела у меня на рабочем месте, а директор водил многочисленные комиссии и проверки в наш производственный отдел.

Там он с гордостью показывал эту тарабарскую грамоту на венгерском и говорил:

– Вот, работники нашего комбината даже в Будапеште высоко несут знамя социалистического соревнования!

А вымпелок я толкнул по сходной цене одному собирателю футбольной атрибутики.

Потом был праздничный ужин с выпивоном, где я познакомился с Марженкой поближе.

Как говорил старый сапёр Водичка – «груди у неё были, что твои резиновые мячи».

И пока моя наглая морда некоренной национальности их тискала, Марженка на большее никак не соглашалась.

Что уже совсем странно, оказалась она по национальности не мадьяркой, а полькой.

Её родители очень давно жили в Венгрии, но польский она тоже не забыла.

Вот тогда я решился на свой коронный номер:

– С первой попытки угадаю твою фамилию!

– За это ты поедешь ко мне «в гости».

Тогда в Польше пришёл к власти первый секретарь по фамилии Каня.

И сообщаю ей:

– Твоя фамилия Каня! – Марженка так и присела, чуть мне не на саблю.

Ведь я-то угадал, а как – и сам не знаю. Время было позднее, и поехали ко мне в отель.

Только расположились, страшный стук в дверь.

Старшая группы, сука комитетская, всё проследила, и вломилась в номер – соблюдать лицо «руссо туристо, облико морале».

Марженку с треском выгнали, а я получил устное «с занесением» от неё и подоспевшего комитетчика.

Один из тех немногих случаев в жизни, когда вспоминаешь не как был коитус с девушкой, а как и почему его не было.

Вот такой был чардаш с Марженкой Каня в Будапеште, на фоне «Ференцвароша» и киевского Динамо.

Прямо на вокзале меня встретил Карен и с большим энтузиазмом и нескрываемой радостью отсчитал оговоренную сумму за бальзам «Банфи», который я купил на все обмененные на форинты рубли.

Ровно через месяц «Банфи» появился в свободной продаже в ГУМе и ЦУМе.

Так я опередил министерство торговли и помог братскому армянскому народу.

Хельсинки один

Прошло несколько лет. И я стал собирать документы на выезд в капстрану. Те же самые две инструкторши из ЦК профсоюзов включили меня в группу, дело осталось за малым – получить заверенную в райкоме характеристику.

Но в моём комбинате по ремонту квартир сменилось руководство. Василий Васильевич ушёл на повышение и стал генеральным директором.

С ним же ушла милейшая Ольга Ивановна, а я, мудак, не пошёл с ними – сколько меня не звали.

Хотел что-нибудь «высидеть» у себя, и «высидел» – на свою голову.

Нового директора звали тоже Василий Васильевич, и он также болел за «Спартак».

До комбината работал… начальником кладбища.

На этом сходство заканчивалось.

Никаких бумаг директор категорически не подписал. Все документы он складывал в ящик стола и запирал на ключ.

Курил новый директор сигареты «Столичные», причём сырые. В его кабинете всегда стоял сизый дым и полумрак, ничего не было видно.

Утром после страшного бодуна Василий Васильевич призывал секретаршу, алкоголичку Марину Павловну, и смандячив страшный кисляк на лице, кричал на весь комбинат:

– Марина Павловна! Чайку, чайку, чайку!!!

После этого он принимал документы на подпись, но тут же сбрасывал их в тумбу, даже списки на поощрения и квартальные премии.

Заканчивалось всё просто.

Он часто болел, тогда его кабинет вскрывали, ящик стола тоже, и исполняющий обязанности директора главный инженер подписывал всё без разбору.

Все резолюции Василий Васильевич писал только на «собаках».

«Собака» – это такой маленький листок бумаги, который скрепкой подкалывается в угол любого документа.

Любая резолюция была расплывчата и туманна, как лондонский смог.

– Прошу рассмотреть.

– Прошу переговорить.

– Прошу рассмотреть плюс переговорить.

– Прошу решить вопрос.

Таким образом, он страховал себя от любых возможных и невозможных проверок.

Бессмертное дело Полыхаева и живёт и процветает в наши дни.

Ильф и Петров – навсегда!

На место секретаря партийной организации он привёл свою племянницу, за что немедленно получил погонялово «дядя».

До того, как прийти в комбинат, она работала… воспитательницей в детском саду.

«Дядя» неукоснительно следовал заветам Ленина – управлять ремонтом квартир может каждая воспиталка садика или даже яслей.

Глядя на эту племянницу русская народная пословица «не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки», теряла всякий смысл, а это – очень тревожный звоночек.

И тут ударил колокол, звонил он не по Огарёву – Герцену, а по мне.

Старый пидарас «дядя» не стал подписывать мне характеристику, а пидарша-племянница – тем более.

Не говоря уже про секретаря месткома, перепуганного по жизни Бориса Давыдовича.

Но хуй вам по всей сраке, «дядина клика», подумал я – и прямиком отправился на приём к генеральному директору.

Василий Васильевич и Ольга Ивановна встретили меня, как родного.

Генеральный тут же набрал «дядю» и при мне стал говорить с ним по громкой связи.

– Ты, эта, давай, Андрюшке характеристику-то подпиши.

– Ага… и ещё, эта, назначь его исполняющим обязанности начальника отдела производства.

– Да я…

– Ты чё, меня не понял???

– Нет-нет – всё будет сделано.

На другой день все бумаги были подписаны, а я получил новое назначение, которое открывало большие перспективы в деле бытового обслуживания населения.

День отъезда из Шарика был радостным и весёлым.

Группа подобралась проверенная – одни коммуняки, кроме меня, и опять я самый младший по возрасту.

Тут же выяснилось, что только я сносно болтаю на английском – старший группы и комитетчик дали наказ – помогай всем и во всём.

Я с радостью согласился и стал грузить жопу в планер.

Там же познакомился с перепуганным мужичком предпенсионного возраста.

Одет он был странно и потаскано, в длинной куртке со смешными рукавами, как у Арлекина.

На фоне группы, одетой в «фирму», это был явный моветон.

Но все люди разные, особенно выделялась холёная барышня лет тридцати пяти, вся из себя кобылистая и жеманно-неприступная.

По прилёту, уже в отеле, нас расселили с эти мужичком в один номер. Там и познакомились поближе.

Его звали Дмитрий, а работал он Главным инженером одного крупного строительного треста.

Вот тут явление первое.

Хоп – из рукава смешной куртки достаются четыре литровых пузыря водки и 10 банок чёрной икры в стекле.

– Ни хуя себе!

Сам провёз только разрешённую норму этой шняги.

Через некоторое время к нам в номер вежливо постучали финские фарцовщики и всё это скупили, по вполне себе приличной цене в финских марках.

Вопрос с баблом был решён – теперь надо было его отбить.

Последние дни поездки жили в Хельсинки, перед заселением в отель «Хилтон» вызывают меня к себе комитетчик и старший группы и вручают крупную сумму в валюте, чтобы я купил на проспекте Маннергейма для всей группы двухкассетные магнитофоны – в простонародье «балалайки».

Одного меня не пустили, пошла вся группа – там я отбазарил хорошую цену, и сел проверять все маги – было много брака.

Всё проверил, а ещё договорился с хозяином магазина, чтобы аппаратуру нам подвезли прямо в аэропорт, чтобы не платить налог.

Вся группа в ахуе от такой радости, особенно кобылистая и жеманно-неприступная, которую звали Наталья.

Старший группы и комитетский обещают мне положительный «сюрприз».

Всю поездку я пытался безуспешно «пробить» Наталью на близость, но она была неприступна, как утёс.

Да и ваш покорный слуга, честно говоря, был слишком шибздиковат и мелок для такой шикарной дамы.

Но «человек предполагает, а Бог располагает», в чём я очень скоро убедился.

В отеле меня и Дмитрия отозвало в сторону наше руководство и под большим секретом, чтобы группа не буянила, вручило нам ключи…от люкса!

– Ну и «сюрприз», не обманул, комитетчик – только успел подумать, как…

Вот тут явление второе.

В шикарном двухкомнатном люксе оказалась ещё и двухместная сауна, которую мы оба, как нормальные советские люди, видели первый раз в жизни.

Вызвали портье, который быстро обучил, как пользоваться этим чудом финского прорыва.

А до кучи сообщил, что мини-бар входит в стоимость люкса, и мы можем пить это чудесное баночное пиво, есть эти солёные орешки, пить эти маленькие многочисленные бутылочки «мерзавчики».

На радостях мы с Дмитрием сделали десять подряд заходов в сауну, перемежая всё это опустошением мини-бара.

В промежутках разрабатывались коварные планы по соблазнению Натальи и её соседки по номеру, она тоже была не прочь «повеселиться» с главным инженером.

Вставило нас так, что мало не покажется. А всё по незнайке.

После десятого захода Дмитрий показывает какую-то надпись, мелко вырезанную прямо на второй полке.

Спартаковский ромб – и, как всегда – ««Спартак»-чемпион».

Меня слегка шатнуло, но глазёнки ещё больше сузились, а выражение лица стало квадратно-гнездовым.

Зовём портье – он сообщает:

– Не далее, как год назад в этом люксе проживала делегация «солидных господ» из Москвы.

Более он ничего не сказал, но окинул нас тревожным взглядом и как-то недобро сощурился.

Но значение мы этому не предали – и зря это сделали.

По ходу нас так развезло, что мы отрубились на кроватях и провалились в бездну.

И вот сквозь полусон-полуявь вижу, что прямо передо мной «соткался из жирного воздуха», как на Патриарших Прудах – но не Фагот…

Это был Спартак – собственной персоной знаменитый Кирк Дуглас, известный также как Иссур Данилович Демский.

Культовый фильм Стенли Кубрика «Спартак» я видел раз десять, поэтому без труда признал Гладиатора.

В левой руке щит и лёгкий дротик.

На щите надпись на русском:

– Смерть врагам!

Тут Данилович каа-аак замахнулся мечом… и чик прямо мне по голове.

И ещё метнул дротик, прямо в солнечное сплетение.

Меня подбросило на кровати метра на два и я вынырнул из небытия, мокрый, как мышь.

Холодный пот ручьями стекал на одеяло, надпись «Хилтон» хитро подмигнула и сделала мне «козу».

Вот тут явление третье.

Гляжу, а Дмитрий тоже сидит на кровати – щщи перекошены от страха, вокруг него всё мокро.

– Что это было?

– Ты тоже это видел? – говорю я…

– Откуда тут этот Спартак? – лопочет Дмитрий и в страхе начинает заглядывать под кровать.

Снова вызываем портье и рассказываем ему всю эту историю.

Он ничуть не удивился, а с лёгкой улыбкой поведал нам:

– В этом самом номере пару лет назад жил… Майкл Дуглас – уже тогда плотно подсевший на кокаин.

– Все видели, как к нему приезжал отец, и они сильно ругались.

– После одного скандала Данилович с криками и проклятьями выбежал из номера, на что сынок даже не среагировал.

– С тех самых пор всё и началось, – закончил портье…

– Что началось, – спросили мы.

Но и так было понятно – пить надо меньше. И париться в сауне тоже, ага.

Про Гладиатора оба решили стыдливо молчать, чтобы не прослыть сумасшедшими, даже в глазах друг друга.

Пришли в себя мы не скоро, смотрим – а время-то всего ничего, нет ещё и семи вечера.

То есть пить и париться мы начали ещё днём.

Ничего себе!

Тут мудрый и опытный Дмитрий говорит:

– Чтобы покорить девушку – надо её удивить.

– Иди, пригласи Наталью в сауну, а я так и быть, «займу» её подругу у неё в номере.

Когда Наталья увидела люкс с сауной, то изумилась не меньше чем я утром на заселенье.

Как опытный «банщик» включил сауну, камушки нагрелись,…и мы ушли париться.

– Остальное дело техники – как говорил Лёлик.

Всё у нас славно вышло, хоть и трусил я не по-детски – ещё бы, такая дама!

Уже вечером, одеваясь возле зеркала, Наталья спросила:

– А что это за штукатурка на полу?

Я посмотрел на пол и увидел белую, как снег штукатурку и лёгкий гладиаторский дротик, прямо у себя под кроватью.

Мне стало плохо, я упал в объятия Натальи.

На другое утро мы улетали в Москву, комитетчик не отходил от меня.

Пришлось его успокоить, что расставание с Родиной не входит в мои планы.

Это я, конечно, погорячился.

В следующий раз попал в Хельсинки только через двадцать лет.

Барахолка

Первая в стране барахолка открылась в Туле в начале восьмидесятых годов. Официально там можно было продавать только старые вещи.

Те, кто на свой страх и риск продавал новые тряпки, могли запросто получить срок за спекуляцию.

Местные менты никого не щадили и несколько знакомых из Москвы схлопотали срок по статье.

Но мы пошли не таким путём, следуя ленинским заветам.

Набирали на комиссию старых шмоток, где только можно и нельзя.

Набиралось несколько сумок и чемодан в придачу. Затем брали водителя с машиной и таких же, как я спекулянтов поношенным тряпьём и неудобоваримым хламом.

Продать там можно было абсолютно всё.

Уже с четырёх утра начинали ходить люди с фонариками, которые пытливо заглядывали в твои сумки и спрашивали:

– Чем порадуешь, мил человек?

А радовать было чем…

На многочисленных столах и полатях рынка были выложены живописные кучки… ржавых гвоздей и заскорузлых шурупов.

Рядом, как на выставке, лежали кучки из ношенных бюстгальтеров и стираных женских трусов «с начёсом».

Весь этот эксклюзивный товар, как ни странно, находил своего покупателя.

Подозрительного вида старьёвщики и старьевщицы сгружали всё это добро в свои бездонные сумки и растворялись в утреннем морозце, как английские приведения из старинных замков.

Казалось, что мир перевернулся, и такое гавно не может быть никому нужно.

Но нет!

Всё это уходило на благо дальнейшей переработки и всплывало частями в совершенно неожиданных вариантах ширпотреба и подпольной тогда ещё кооперации.

Но не трусами едиными и ржавыми гвоздями, дорогие друзья!

Ношеные джинсы и свитера, особенно с заграничными этикетками, сапоги женские, ботинки «прощай, молодость», шапки из бедных животных, потёртые на лбу и возле ушей – всё это было бомбовым товаром и долго не залёживалось на грязных деревянных столах.

Была лютая и холодная зима. Выехали на «Жигулях» первой модели, водитель Лёня был очень весел и блестел глазами.

Меня это насторожило. Вместе с нами ехали три девицы, которые забили машину под самую завязку, даже багажник на крыше еле вместил огромные чемоданы и коробки с вещами и товарами ширпотреба.

Всю дорогу Лёня прикладывался к бутылочке, а километрах в тридцати от

Тулы задремал за рулём. Машина встала и заглохла.

Бабы в истерике, я водить не умел и не умею до сих пор, женщины тем более.

Лёня пьян в жопу и храпит – редкостный еблан оказался.

Машина явно сломана.

Ночь, мороз, темень.

Выхожу на дорогу и начинаю тормозить проезжающие фуры.

Останавливается дальнобойщик, поднимает крышку капота и ставит диагноз:

– Слетел ремень вентилятора, но не порвался – его можно поставить на место.

– Срезало болт, который крепит вентилятор – болт называется «храповик», если завинтить его на место, то можно медленно доехать до Тулы.

– А там уже загонишь машину на сервис.

– Впрочем, подойдёт любой, похожий на «храповик» болт или большая гайка.

– Надо ловить другие машины, у меня ничего похожего нет, – и уезжает.

И вот, друзья, выхожу на дорогу и начинаю тормозить всё подряд.

Хорошо еще, что в валенках и тулупе – иначе пиздец здоровью.

Но ни у кого нет ни винтов, ни гаек.

Наконец повезло, один дальнобойщик открыл железный чемоданчик – там было много разных болтов, очень похожих на «храповик».

И вот я, у которого руки под хуй заточены по жизни, беру в руки инструмент и на лютом холоде и почти в темноте ставлю ремень на место и путём героических усилий наживляю этот ёбаный «храповик».

Осталось проверить, поедёт ли машина и проспался ли Лёня.

Вся эта эпопея заняла часа два, начало светать. Бабы и я выволакиваем Лёню из машины и макаем мордой в грязный придорожный снег.

Очухался, сукин сын!

Машина дрожит, пердит, дрыгается, и – о чудо – заводится, и мы медленно, но всё-таки доезжаем до барахолки, где уже полным ходом идёт торговля говном вселенского масштаба.

Лёня уезжает на сервис и к вечеру возвращается совершенно трезвым и с рабочим транспортом. Машина готова к обратному пробегу.

Мои попутчицы заявляют:

– Никаких денег ты, Лёня, не получишь – даже за бензин!

И грозятся разодрать ему в кровь всё его наглое лицо коренной национальности.

Торговля прошла успешно, продали почти всё.

На радостях покупаем пойло, и уже обратная картина – трезвый водитель везёт нас пьяных.

Чувствую себя героем автосервиса и спасителем несчастных женщин.

В качестве благодарности все три девицы предлагают «дать» мне чисто из благодарности, за их спасённые от лютого мороза женские прелести.

Благородно отказываюсь:

– Я не такой!

Хотя после водки в башке были разброд и шатания. Решил до конца играть роль спасителя.

Эх, зря я это сделал!

Больше такого случая не представилось, а девицы сказали:

– Ну и дурак!

Дед Мороз

На Новый год подрабатывал Дедом Морозом. Наши смежники, тоже из бытового обслуживания населения, набирали работников на праздники.

Как своего рода коллегу, меня приняли с почётом.

Выделили Снегурочку и постоянное такси от автопарка с водителем.

Основной контингент составляли студенты, которые к вечеру нажирались практически в жопу.

И, как следствие, очень большое количество жалоб от населения.

Жалоба в службе быта – самое страшное.

Вместо того, что поздравлять детишек, эти Дедушки Морозы пили водку и вино на всех заказах, где наливали.

А наливали везде.

Снегурочка попалась боевая, решили целеустремлённо не пить ни грамма, а косить бабло.

Таксисту чуть-чуть доплачивали из «левых» денег, и он, как угорелый, возил нас по Москве, успевая за день сделать с нами до тридцати-сорока поздравлений – от нищих Текстильщиков до зажиточного Ленинского проспекта.

Основные деньги шли за поздравления без квитанций.

Приезжаем в квартиру.

Выходит мамаша, которая кудахчет, как курица-наседка.

Я строго беру в руки квитанцию и говорю голосом кота Матроскина:

– «По квитанции корова рыжая, одна».

– А Вы, мамаша, привели четырёх детишек!

– Так это же соседские детишки, а вам жалко, что ли поздравить?

– Оформляйте квитанцию в установленном порядке, тогда и поздравим!

От возмущения накладная борода начинает шевелиться.

Видя, что бесполезно, мамаша отдает мятые деньги, приготовленные заранее.

Говорю Снегурочке:

– Можно начинать поздравления.

Водим хоровод и читаем стишки, детишки довольны – мамаши и иже с ними смахивают скупую слезу.

В коридоре предлагает махнуть стакан водки:

– За счастливый Новый год!

А вот уж нет, дорогие друзья – давайте-ка лучше с собой сухим пайком.

Бутылочка «Столичной» плавно перекочевывает в бездонную сумку Снегурочки.

К позднему вечеру набирается приличное количество спиртного.

Наш таксист подвозит нас прямо к таксопарку, где его дружки-таксисты принимают водку за наличные с большой радостью и пролетарским воодушевлением.

Когда возвращаемся на базу, то узнаем от начальницы неприятную весть:

– Целых четыре жалобы.

– Деды Морозы напились, как свиньи, детишки не поздравлены…

Мы совершенно бесплатно выезжаем на эти жалобы.

Конфликты погашены, все довольны.

Работники службы быта не остались в долгу, и на другое утро мы получили наряд на сорок поздравлений, причём все в районе Ленинского проспекта.

Там проживала очень солидная публика, много иностранцев.

Да и «левых» детишек там было с лихвой, за них платили – «чёрным налом» и не торгуясь.

В первых числах января работа заканчивалась. Наш заработок со Снегурочкой сопоставим с полугодовой зарплатой, таксист тоже доволен.

Официальная зарплата от закрытых «нарядов» тоже весьма внушительна.

На прощание начальница лезет целоваться прямо в засос и зовёт работать на следующий Новый год, причём в обязательном порядке.

Возвращаюсь на комбинат по ремонту квартир.

Шура и Мура встречают меня стихами:

– Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты, ты подарки нам принёс?..

Окончание стишка знают все и дружно предлагают мне проставиться за то, что почти десять дней работали вместо меня.

С радостью бегу в магазин – гуляет весь производственный отдел!

Организации

Получаю на работе массу писем от организаций, которые просят ремонт по безналичному расчёту.

На бланке «Кардиологического центра» подпись личного врача Брежнева.

Чазов Евгений Иванович.

Работы по ремонту выполняли различные подразделения, в каждом районе Москвы был свой цех по ремонту квартир.

И любой начальник цеха очень неохотно брал работы, которые проводились по безналичному расчёту.

Как нетрудно догадаться, спиздить там было намного сложнее.

Но «голь на выдумки хитра».

Приносит начальник цеха акт приёма работ по объекту «Кардиологический центр».

Ремонт полов на пять тысяч квадратных метров – сумма очень и очень большая.

Еду туда с проверкой, встречает заместитель Чазова по хозяйственной части.

От силы там на тысячу метров, остальное бабло украдено и тупо поделено.

Хотел погрозить дяде пальцем и призвать к порядку, но тот начинает хамит, орать и грозить.

Приезжаю на комбинат и иду в кабинет к Василию Васильевичу, Ольга Ивановна тоже там.

Директор, недолго думая, набирает телефон Чазова.

Меня при этом выгоняют в коридор – охладиться.

– Ну, ты, Андрюшенька, прямо Шерлок Холмс, – улыбается Ольга Ивановна.

Директор посылает меня снова в «Кардиоцентр» – прямо на встречу с Чазовым.

Евгений Иванович принимает у себя в кабинете, очень доброжелательно.

Угощает чаем с вареньем. Долго беседуем.

Меня, мелкого говнюка, принимает такой большой человек, приятно, чего уж там!

Вопрос решается очень быстро – акт приёма работ переделывается, заместитель Чазова получает пизды.

А наглого его соратника – начальника цеха, приструнивает директор.

Евгений Иванович даёт мне свою визитку:

– Звони, не стесняйся!

И ведь пришлось! Но тогда об этом и думать не мог.

Однажды директор дал задание поместить рекламу нашего комбината на бортах хоккейной коробки Дворца спорта в «Лужниках».

Приезжаю туда, меня быстренько посылают на хуй. Билеты на хоккей нужны всем, и всякие ремонты у них проходят без проблем.

Благо наш комбинат не один на всю Москву.

Но мы не ищем лёгких путей.

На счастье, приходит письмо от начальника хозяйственного отдела Управления делами ЦК КПСС.

Нужен ремонт полов и дверей в его личном кабинете.

Брошены лучшие силы и в кратчайшие сроки, под моим личным контролем, проведён блестящий ремонт.

Напрашиваюсь на приём к этому начальнику, глажу брюки, чищу ботинки, приезжаю на Старую площадь.

Прапорщик сурово проверяет мой паспорт:

– Может, я шпион и враг народа?

Наконец попадаю в кабинет начальника. Размер кабинета огромен и бездонен, как море.

На самой дальней стене карта СССР, на столе штук пять кремлёвских «вертушек».

Излагаю суть вопроса:

– Прошу вас помочь с рекламой на хоккее.

Управделами ЦК, видно, доволен ремонтом и набирает «вертушку».

На другом конце провода первый секретарь райкома партии, того района, где расположен Дворец спорта.

– Как там твоя фамилия?

– А как твой комбинат называется?

– Давай иди – вопрос твой решён положительно!

– Ишь ты, молодой, а такой шустрый, – одобрительно говорит морда из ЦК.

Вдыхаю воздух поглубже…

– А можно вашу визитку?

Морда удивлённо смотрит, но визитку даёт.

– Где у вас буфет? – мой пропуск заканчивается через полтора часа…

– Пойдёшь по коридору, там налево – на лифте на третий этаж.

В буфете народу очень мало, чинные чинуши из ЦК важно пьют компот и клюквенный морс.

Некоторые даже откушивают парную телятину и белужью икру.

Все расценки в буфете на уровне 1937 года. Максимальная цена любой порции не превышает двадцать пять копеек.

Плачу за всё меньше рубля и осторожно сажусь за дальний столик. Налегаю на уху из стерляди, пирожки – расстегаи, чёрную икорку, свежую клубнику в марте.

Порция осетрины на вертеле уже плохо идёт.

По Москве ходили слухи о чудесах буфета на Старой площади, но чтобы так!

Слуги народа уже давно построили для себя коммунизм.

На другой день я поехал во Дворец спорта, приём был совсем другим.

Буквально на следующий хоккейный матч реклама комбината гордо реяла, как стяг, на бортах хоккейной коробки.

Довольный директор выписал премию и доложил «наверх» не без гордости.

Так про наш комбинат узнала вся страна.

– Ура, товарищи!

Кооператив

Наступила пора кооперации, ускорения, перестройки, перестрелки. Новый директор «дядя» меня не жаловал, часто думал о смене работы.

Сдружился с начальником цеха Ленинского района Москвы.

Он один из первых открыл в городе кооператив по ремонту квартир и позвал меня к себе в заместители.

Недолго раздумывая, я согласился. Так начался новый этап бытового обслуживания населения.

Владимир Иванович Войченко был совершенно бесподобный человек.

Почти как Ленин. В жилах его текла немецкая, русская, украинская, еврейская, шведская, чувашская кровь.

Умный и решительный человек, он умел решать любые вопросы и делать деньги практически из воздуха.

Имел большие связи среди руководителей района, во всех сферах деятельности.

Поначалу нам дали небольшой полуподвал, но просидели мы там недолго.

Через полгода перебрались на одну из центральных улиц района, где получили большое и просторное помещение.

Как заместитель, я делал всю работу, которую на комбинате выполняли примерно десять человек.

Всех своих знакомых из различных «организаций» потихонечку перетянул к нам.

Заказы пошли рекой. У нас без волокиты и бюрократии ремонтировались любые полы и двери.

Владимир Иванович дружил с начальником районного отделения банка.

И тот без проблем обналичивал любые суммы от организаций, которые поступали на наш расчётный счёт.

Помимо этого, я исполнял функции начальника отдела кадров и завхоза.

Самое тяжёлое было получить телефонные номера.

На телефонной станции всё решал главный инженер. Оказался человек понятливый и любящий наличные деньги.

После короткого, но интенсивного торга было получено добро на целых семь телефонных номеров.

Событие, прямо скажем, незаурядное.

– А кабель телефонный ищи сам, – уже в дверях добавил главный инженер.

И закрыл дверь изнутри.

За кабелем поехал прямо на завод в Рязанскую область. Войченко дал машину с водителем, денег на расходы и наказал без кабеля не приезжать.

На заводе кабеля нет.

– Директор в отпуске, главный инженер болеет, заместитель уехал в райком.

Но кладовщик-то жив, курилка!

На складе восседает опухшая от водяры тётка с животом, который плавно переходит в сиськи пятого размера.

– А, кооператор, кровосос, – встречает тётка и дышит перегаром прямо в лицо.

– Кабеля нет, и не будет – нужно письмо из министерства связи СССР.

Но и я не лыком шит.

Раз! Из кармана появляется банка красной икры.

Два! Из пакета бутылка водки из «Берёзки».

Три! Покраснев, как первоклашка, застенчиво предлагаю тётке денежные билеты Госбанка СССР.

Водку и икру тётка взяла, не моргнув глазом, от денег подозрительно отказалась и посоветовала заехать через недельку.

– Меня с работы уволят, если кабеля не достану!

Тётка уходит в другой отсек склада и говорит:

– Жди тут.

Возвращается навеселе, с большим мотком кабеля наперевес.

– Держи, кооператор – мы в Рязани тоже люди, – тётка уже еле ворочает языком.

– Неужели весь пузырь выжрала?

– Ну дела…

Кабель оказывается тяжёлым, зову водителя и мы радостно загружаем его в багажник.

Скоро у председателя кооператива появляется телефон, у меня тоже.

Теперь нужно достать большой стол для заседаний – такой, как у министров в кино.

На мебельной фабрике заказы на такие столы расписаны на три года вперёд.

Надо ехать в министерство и получать специальное разрешение для внепланового заказа.

Этим ведает начальник одного из управлений.

«Лицо кавказской национальности». Вопрос с деньгами лицо решило давно.

– Для кооперативов разнарядки нет и не будет.

Секретарша оказалась милой девушкой и за шоколадку рассказала:

– У начальника больная сестра – ей нужно лечение в «Кардиоцентре».

– А мест там нет, даже для начальника управления из министерства…

Записываюсь на приём через неделю, а сам еду в кооператив и звоню Чазову.

Евгений Иванович узнал, как ни странно, и долго смеялся над моей комбинацией.

– Ладно, пусть будет «министерский» стол у твоего председателя.

– Организуем лечение для родственников этого начальника.

Начальник «по столам», как «лицо кавказской национальности», был человек горячий и после того, как я ему изложил разговор с Чазовым, подписал мне письмо с пометкой:

– Срочно, на личном контроле у министра!

На фабрике заказ выполнили очень быстро, и уже через месяц Владимир Иванович восседал во главе стола, как царь.

До кучи было изготовлено много стульев и одно большое центральное кресло для председателя.

Когда к нам в гости пришёл первый секретарь райкома партии, то он был поражён размером стола:

– Такого большого и длинного даже у меня нет!

Умный Войченко быстро парировал:

– А у вас всё равно стол лучше!

– Дубовый и прочный.

– А мой так себе, клееная древесина.

Владимир Иванович соврал. Стол был из бука.

И предложил выпить армянского коньячка, первый секретарь не заставил себя уговаривать.

По совместительству исполнял обязанности начальника отдела кадров.

Для этого нужны были чистые бланки трудовых книжек.

В министерстве трудовые книжки были, но мне их давать категорически отказались, ссылаясь на какое-то мудрёное постановление.

Но, в отличие от кабельного завода, денежные билеты Госбанка СССР тут очень любили и после недолгих уговоров мне удалось получить новенькую упаковку трудовых книжек и вкладышей к ним.

Работа в кооперативе закипела со страшной силой.

Мы набирали обороты, полы и двери ремонтировались, организации были довольны нашими услугами, зарплата и благосостояние моё и Владимира Ивановича росли, как на дрожжах.

Женский „Спартак“ (Москва)

Вызывает Войченко к себе в кабинет и, выглядывая из-за немеряного стола, говорит:

– В приёмной сидит кекс в мятом костюме.

– Это тренер московского «Спартака» – футбольной женской команды.

– Займись и реши вопрос!

Заходим с кексом в мой кабинет, фамилию его за давностью лет забыл, и он мне с подхода кладёт на стол факс.

В те времена это было очень круто и замысловато.

– Факс из клуба «Милан» за подписью президента Сильвио Берлускони!

Я слегка ошарашен и стал во фрунт.

А кекс, похабно улыбнувшись, продолжает сладко петь:

– Наш форвард Надежда Григорьева, одна из ведущих в Европе, её сам «Милан» хочет купить.

Я смотрю на портрет Михаила Сергеевича Горбачёва и отдаю честь, тихонько напевая про себя гимн Родины.

Далее стос достаёт сальный листок бумаги и показывает, сколько надо денег на содержание команды – цифры даже по тем бедовым временам были немалые, в деревянных.

Тут же сдвоенные фамилии баб с цифирью.

– Зачем они у тебя по парам разбиты?

– Если это не игроки основы – лишние расходы.

– А некоторые фамилии баб вообще поодиночке – чего вдруг?

Победоносно блеснув рыжей фиксой, дядя даёт полный расклад:

– Поодиночке – это соски, чтобы до игры отсосали у судей и прочих проверяющих и нужных людей.

– Зарплата – по степени профессионализма сосания и градации заглота.

– Без них никак нельзя.

– Дают результат…

– Парами – это лесбиянки, у тех, что зарплата повыше – основа, она в основном лижет, в остатке – низ.

Их разбивать ну никак нельзя!

Ну и так далее…

Короче просил много денег, чтобы команду спонсировал Войченко.

Владимир Иванович футбол и лесбиянство не любил и денег не дал, больше я с женским футболом не сталкивался.

Вызов

Наступила заключительная пора перестройки-перестрелки. Летом 1989 года поехали с Войченко и жёнами отдыхать в Юрмалу. Жили в гостинице «Юрмала». По какой-то там профсоюзной путёвке. Тогда туда входило и питание в ресторане три раза. А сажали кушать за один и тот же столик.

И вот так получилось, что нас усадили за один столик с Цоем и его супругой. Он тогда уже был «звезда» в полный рост, а ваш покорный слуга, как и 20 лет спустя, никто и звать меня никак. Мы сильно стеснялись, но напрасно. Виктор был высокого роста, почти под два метра. Его спутница тоже высокая, худая и интересная женщина. За столом общались дежурными фразами:

– Приятного аппетита.

– Спасибо.

Цой был абсолютно без звездняка, простой и дружелюбный парень.

Через день после моего дня рождения “Спартак” играл с «Днепром». Как раз пришли ужинать.

В холле стоял телефон-автомат, и я раза три-четыре бегал звонить по коду в Москву, узнавал счёт.

“Спартак” выиграл, а жена успела рассказать Цою:

– Ненормальный и повёрнут на московском “Спартаке”.

Когда я вернулся радостный, то Виктор сказал:

– Хорошо, что у вас муж ненормальный, пусть даже от футбола.

– В жизни надо быть на чём-то помешанным в хорошем смысле этого слова.

Сам он футболом абсолютно не интересовался.

Воздух в Юрмале был замечательный, и мы часто гуляли с Владимиром Иванычем на свежем воздухе.

– Не пора ли тебе уехать? – вдруг спросил Войченко.

Мысль об эмиграции посещала меня давно, но как-то не мог придать ей окончательной формулировки.

– Где же взять вызов?

– Да и в Америку уже не пускают…

Войченко прищурился по-ленински, с хитринкой и сказал:

– Для начала поедешь в Израиль, а с вызовом я тебе помогу.

Когда вернулись в Москву, то он познакомил меня с одним очень интересным челом.

Он как раз собирался в Нью-Йорк по приглашению к родственникам.

Чела звали Ёся Загзун.

– Почти Иосиф Кобзон, – подумал я.

Ёся просто и непринуждённо поведал мне про изготовление вызовов русскими эмигрантами на Бруклине.

Настоящий израильский вызов от «Сохнута» получить было малореально, поэтому большинство уезжающих из страны сдавало в ОВИР точную его копию, сделанную мастерами русско-еврейской эмиграции США.

Цену он сложил немалую, но слово своё сдержал.

Не прошло и двух недель, как Загзун приехал в Штаты, а почтальон уже вручил мне заказное письмо.

В нём лежал новенький и пахнущий типографией вызов, со всеми печатями, подписями, заверениями нотариуса и написанный на иврите и английском одновременно.

Отдавать деньги, как было договорено, я поехал его старенькой маме.

Она долго охала и причитала, пересчитывала много раз, а на прощание пожелала:

– Зай гезунд унд махт парнос.

– Верх цинизма, – подумалось мне.

Ведь о Германии я тогда даже не мечтал.

Документы в ОВИР сдал без проблем и стал ждать разрешения на выезд.

Уезжали тогда все, ну, как все. Очень многие из моих знакомых, как сумасшедшие, валили из СССР.

Не было недели, чтобы кто-нибудь не уехал в Израиль на ПМЖ.

Планы у всех были грандиозные, а конечной точкой прибытия называлась вожделенная Америка.

Все хотели попасть именно туда, а Землю обетованную рассматривали исключительно как трамплин.

Шёл месяц за месяцем, я продолжал работать в кооперативе, но долгожданная открытка из ОВИРа так и не приходила.

Обычно процедура оформления занимала месяц, от силы два, но у меня прошло уже полгода.

Женщина-капитан, которая вела моё дело, только сокрушённо качала головой и говорила:

– Надо ждать.

Удалось уговорить её пойти в ресторан. Там за рюмкой чая и узнал кое-какие подробности.

Родители давно были на пенсии, но прежняя работа оставляла за ними какую-то непонятную завесу секретности.

И вот пока всё это не было проверено, не могло быть никакой речи о моём отъезде.

На мой вопрос:

– А нельзя ли это как-нибудь ускорить? – симпатичная капитанша отрицательно покачала головой.

Когда провожал её до дома, то было видно, что мы симпатизируем друг другу, если не сказать больше.

– Лучшее – враг хорошего, – подумал я и решил не искушать судьбу.

И оказался прав.

Открытка пришла ровно через неделю.

Настало время отказываться от гражданства СССР.

Удовольствие оказалось не из дешёвых. Отстояв огромную очередь, сдал в доход государства почти «косарь» и получил квитанцию.

С этой квитанцией отправился в ОВИР, где мне вручили зелёную бумажку под названием «полувиза».

В обмен на общегражданский паспорт, который пришлось сдать.

Теперь в эту зелёную бумажку требовалось получить транзитную венгерскую и въездную израильскую визы.

В Голландском посольстве – там находился израильский консулат, стояли огромные очереди.

Надо было отмечаться в каких-то списках и ходить на переклички, чтобы получить заветный номерок, который давал право на приём к консулу.

Но мир не без добрых людей. Возле очереди крутились сомнительного вида личности.

За некоторую сумму в рублях они готовы были решить все ваши проблемы.

Недолго думая, отдал личностям деньги, а взамен получил номерок «на завтра».

Приближался день отлёта из Шереметьева.

Сборы в дорогу были недолгими, и вот обменяв по курсу разрешённые сто пятьдесят долларов, я выдвигаюсь в сторону государственной границы.

Пограничник с добрым лицом Цербера буравит меня глазами – печать в «полувизу», и самолёт берёт курс на Будапешт.

Так я покинул Родину и начался путь эмиграции. Впереди было недолгое пребывание в Израиле, стремительный марш-бросок в Берлин.

Я смотрел в окно иллюминатора, Москва наклонилась на бок и сделала мне ручкой.

Наступали новые и, возможно, лучшие времена, которые нам обещал ещё Остап Бендер.

Где-то далеко остались Сокольники, Войченко, московский “Спартак” и вся жизнь в Советском Союзе.

Часть вторая
Записки «лесника»

Будапешт три

Автобус подогнали прямо к борту самолёта, там нас встречали автоматчики. Рядом суетился представитель «Сохнута» на пейсах и длинном лапсердаке.

Он натужно улыбался и предложил нам проехать к месту передислокации.

Замок, где мы разместились, тоже охранялся – боялись террористических актов.

Но всё-таки удалось выйти в город и пройтись по Будапешту.

Очень красиво, июнь месяц – тепло и солнечно.

Множество людей прогуливалось по центру, и никому их них не было дела до меня.

Всё это было очень тревожно и хотелось поскорее сесть в израильский самолёт и оказаться в Тель-Авиве.

Через плечо весела небольшая сумка, набитая икрой и сигарами. Всё добро удалось пронести через таможню в «Шереметьево».

Пока таможенник досматривал чемодан, Войченко ногой пропихнул сумку мимо него и стойки с досмотром.

Сумка сиротливо застряла на полупозиции зала, но я быстренько догнал её и бережно взял на руки.

Увидел витрину рыбного магазина, и, отбросив сомнения, открыл дверь.

Навстречу вышел хозяин, лицо его показалось знакомым.

На ломаном английском пытался что-то спросить, но тот вдруг на русском выпалил:

– Андрюшка!!!

Оказалось, что это бывший секретарь райкома того района Будапешта, где я лихо отплясывал чардаш с Марженкой Каня.

После бархатной Венгерской революции он забросил коммунизм и пролетарский интернационализм и пошёл работать в частный сектор.

Обеспечивать венгерский народ, и не только его, икоркой и прочими морскими деликатесами.

Встреча оказалась настолько радостной и неожиданной, что бывший отнюдь не сентиментальный коммунист чуть не прослезился.

– Вот что чардаш животворящий делает, – подумал я – и сгрузил ему на стол почти два десятка банок отборной белужьей чёрной икры в стекле.

Цену бывший секретарь дал отличную, да ещё вместо форинтов – в американских долларах.

Для полноты картины он также купил все кубинские сигары.

Деревянные коробки с табачными изделиями плавно перешли из рук эмигранта в руки братского – или уже нет? – венгерского народа.

На посошок мы выпили ещё по соточке и я вернулся в замок с автоматчиками.

Пейсатый «сохнутовец» радостно сообщил:

– Таки завтра утром мы вылетаем на историческую Родину!

Баксы хрустели, я храпел – Земля обетованная была всё ближе и ближе.

Помойки на дорогах

В аэропорту Бен Гуриона опять автоматчики. Да что же это такое! Проходим в зал ожидания, и начинается процедура оформления гражданства.

Причём по израильским законам это происходит прямо в здании аэровокзала.

Напротив меня сидит дядя с непроницаемым лицом. Говорит по-русски.

На лбу так и написано – «Моссад».

Беседа идёт долго – вопросов масса.

От вопроса «Вы в каком полку служили?» – до правильного ответа, как звали жену командира дивизии.

Серьёзные ребята, подумал я, а мужичок так и сверлил меня глазами.

Казалось ещё вот-вот, и он попросит снять меня штаны и проверит член на предмет обрезания крайней плоти.

Но пронесло…

Прошло почти семь часов и уже под вечер мне торжественно дают бумажку, где написан номер удостоверения личности.

Тот же дядя из «Моссада» поздравляет с получением израильского гражданства.

Затем сажают в такси, и машина везёт меня в сторону Тель-Авива.

По дороге начинают закрадываться первые сомнения.

Слишком много помоек по обеим сторонам дороги, слишком мало света.

Всё тускло и серо, обшарпанные здания и помойки – на всём пути следования.

Таксист оказался русским, чему я уже не удивился, и предложил ехать не в Тель-Авив, а в его пригород – Герцлию.

Поездку оплачивал «Сохнут» – я согласился, и таксист привёз меня в гостиницу.

Вместе с бумажкой о гражданстве выдали небольшую сумму наличными, да ещё и хозяйка гостиницы оказалась родственницей таксиста.

Утром она отвела меня на окраину города, где познакомила с симпатичным молодым человеком.

Нетрудно догадаться, что юноша также говорил по-русски. Мало того, он оказался хозяином небольшой однокомнатной квартиры, которую предложил сдать мне по сходной цене.

Сделку оформили у нотариуса, и ничего не понимая на иврите, подписал все бумаги.

Зря я это сделал!

Наивно полагая, что юноша сдаст мне квартиру в чистом виде, оглянулся по сторонам.

Но молодой человек исчез вместе с договором на квартиру.

Меня обступили соседи, они что-то громко говорили и сильно жестикулировали руками.

Кое-как убрав жильё, приступил к битве с огромными летающими тараканами.

Тараканы не сдавались и пришлось вызвать специальную службу.

Белая и вонючая жидкость заполнила всё помещение и из всех щелей полезли летающие твари.

Они лениво переваливались с бока на бок, я сгребал их в совок и уже полудохлых выкидывал на помойку.

Благо дело, возле моего дома их было целых три.

Три симпатичных и аккуратненьких помоечки издавали вонь и роились огромным количеством мух.

Жара

Надо было как-то и за что-то жить, и я начал искать работу. На курсы иврита идти не хотелось.

Соседи оказались люди простые и заботливые, и каждый вечер занимались со мной языком.

Иврит оказался не сложным и буквально через месяц я мог элементарно изъясниться, и даже что-то написать слева направо.

На работу же устроился ещё раньше.

Сосед принёс объявление – «Требуются помощники по ведению домашнего хозяйства».

Так я оказался в конторе благообразной бабули, которая зарабатывала бабло по нехитрой схеме.

По одному объявлению она искала уборщиков квартир, по – другому предлагала их небедным израильтянам.

Зарплата была хорошая, я быстро согласился.

Согласно кабальному договору, который мне перевели соседи, я должен был оплатить симпатичному молодому человеку квартиру на год вперёд.

Плюс ко всему стояла страшная жара. Её переносить было практически невозможно, не спасал ни душ несколько раз в день, ни мокрая простыня на ночь.

Но деньги были нужны очень сильно, буквально в первый же день пребывания в Израиле я понял, какую ошибку я совершил.

Надо было выбираться из этой жары, бежать от этих многочисленных помоек.

И я приступил к работе. Почти все дома или квартиры были не очень грязные, и уборка их пылесосом и специальными жидкостями не составляла большого труда.

Хозяева в основном были люди душевные, ещё и кормили от пуза и давали денег на проезд в общественном транспорте.

Но случались и исключения. Однажды попалась редкая сука, которая заставила ещё и убирать в саду, хотя это не предусматривалась устным договором.

Платить за это ввиду патологической жадности она тоже не захотела.

В саду я убрал, а пока её не было, позвонил с домашнего телефона в Москву.

Говорил очень долго, хозяйка вернулась нескоро и ничего не заметила.

Но не тут-то было, вечером раздаётся телефонный звонок у меня в квартире и начинается дикий крик:

– Ты «нагрузил» мой телефон на бешеную сумму!!!

– Сейчас я сделаю заяву в полицию, если ты не расплатишься!

Ага, сейчас.

Соседи меня заранее проинструктировали, как себя вести.

Ведь вся работа была по-чёрному, а в Израиле нет ничего страшнее налоговой инспекции.

Тогда я полушёпотом, на добротном иврите, заявляю сучке:

– Прямо сейчас я сдам тебя в налоговую, причём вместе с благообразной бабулей.

Телефон моментально отключился, я облегчённо вздохнул – меня распирало от чувства восстановленной справедливости и хоть и маленькой, но локальной победы.

Но это было только начало, конец был, как в сказках.

Буквально тут же звонит телефон и благообразная бабуля говорит:

– Предлагаю тихо и мирно загладить конфликт.

– Вместо этой уборки есть три роскошные квартиры рядом с домом, и на повышенных условиях оплаты.

Мгновенно соглашаюсь – теперь по утрам я занят целую рабочую неделю.

– Эх, если бы ещё не жара – то можно считать, что день прожит не зря.

Но жаркий воздух лезет во все углы квартиры, не даёт дышать.

Засыпаю весь в поту. Ночью снится сучка из дома с садом и благообразная бабуля.

Они начинают меня душить шлангом от пылесоса.

Кто-то трясёт за плечо. Двери на ночь нараспашку, засовов нет.

Это сосед.

Он улыбается и говорит:

– Нашёл тебе ещё одну работу!

Я продираю глаза, жара опять виснет на мне, хотя на дворе ещё раннее утро.

Ресторан

Приезжаю в огромную гостиницу – пять звёзд, тридцать этажей. Меня встречает начальник отдела кадров, сосед его предупредил.

– Есть место мойщика посуды на огромной кухне.

– Из минусов – небольшая, но белая зарплата.

– Из плюсов – еда высшей категории за счёт отеля плюс транспортировка вечером домой на специальном автобусе из гостиничного парка.

Немедленно соглашаюсь и подписываю договор. Мне выдают специальную карточку, которую надо прокатывать при приходе-уходе с работы.

На огромной кухне кого только нет, но я оказываюсь единственным, кто говорит по-русски.

Многочисленные арабы, вьетнамцы, югославы, поляки носят туда-сюда огромные кастрюли и бидоны.

Всё гремит и движется, повара в белых колпаках подбрасывают в руках сковородки с ручками.

Ручки у сковородок больше, чем хуй наперевес у легендарного мужика.

– Опять жара, – подумал я – на кухне было нечем дышать.

– Весь народ снуёт и движется, – какой хаос!

Прямо перед моим носом оказывается араб с наглой мордой – это мой новый начальник.

И тут же даёт мне задание:

– Надо вымыть несколько котлов и вынести мусор.

Выносить мусор иду с мелким вьетнамцем.

Бачок с отходами весит около ста килограммов и размером почти с меня.

Вьетнамца шатает в сторону, меня тоже. Таких бачков оказывается около десятка.

Когда сгружаю последний бак в огромную помойку, то в голове мелькает невесёлая мысль:

– Неужели мне всю жизнь носить бачки с тяжеленными отходами и мыть котлы?

От такой ужасной перспективы меня скрючило в три погибели, и я присел отдохнуть возле шланга для мытья посуды и котлов.

Но не тут-то было! Наглый араб вынырнул как из-под земли и нагрузил меня новым объёмом работы, ещё более тяжёлым и душным.

Так я и бегал всю смену.

– Андреа! Иди туда!!!

– Андреа! Иди сюда!!!

– Стой тут!!! Садись здесь!!!

Заебался я так, что еле волочил ноги.

Потом всех позвали в столовую кушать. Еда была та же, что готовили повара для гостей отеля.

Есть можно было без ограничений, всё было очень вкусно и аппетитно.

Пока шла наша работа на кухне, то повара готовили всевозможные блюда.

Можно было легко взять любой лакомый кусок, да и жрать и пить всё рабочую смену не составляло большого труда.

Ага, размечтался!

По всей огромной кухне передвигался, стараясь быть незамеченным, специально обученный кекс.

В его обязанности входило следить за тем, чтобы работники кухни не жрали и не пили во время работы.

Это категорически запрещалось, вплоть до увольнения.

Абсолютно все пытались его всячески надуть и сожрать кусок мяса посочнее или скушать рыбку послаще.

Не говоря уже о клубнике, авокадо, киви и персиках.

Его должность так и называлась:

«Начальник кухни, смотрящий, чтобы работники не ели во время работы».

Всё это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Отработав месяц, получил первую зарплату.

Деньги перевели на счёт, а мне выдали запечатанный листок с суммой, заработанной в шекелях.

Она была настолько мизерна, что я тут же побежал к начальнику отдела кадров и попросил:

– Немедленно переведите меня в официанты!

– Пахать на кухне за такие гроши не входит в мои планы!

Кадровик прикинулся дураком и сказал:

– Надо доработать до Пасхи.

– Но это ни много ни мало весна следующего года! – воскликнул я.

– Тогда я, возможно, переведу тебя в халдеи.

– Да не пошёл бы ты на хуй, дядя!!!

– Я увольняюсь в эту же секунду! – меня буквально трясло.

Благо дело работа по уборке квартир продолжалась утром и днём, а в ресторане я работал вечерами.

В тот момент я окончательно понял, что перспектива нормального заработка в Израиле – ноль целых, хуй десятых.

Нужно было срочно валить из страны и делать это чем быстрее, тем лучше.

Документы для Германии один

Но куда валить и как? Да ещё без денег. Русскую речь давно не слышал, и связь с бывшими соотечественниками практически потерял.

В редкий выходной решил съездить в Тель-Авив, чтобы получить хоть какую-то информацию о возможном или невозможном отъезде из Израиля.

В Министерстве внутренних дел была огромная очередь, где я совершенно случайно познакомился с очень приятным парнем, чуть старше меня.

Он был с женой, звали его Сергей. Фамилия была очень необычная – Март.

Это случайное знакомство сыграло огромную роль в моей дальнейшей судьбе.

Мы сели выпить по чашечке кофе, и Сергей рассказал мне, совершенно незнакомому человеку, как и, главное, куда можно уехать.

Родом он был из Одессы, но последние годы жил в Москве.

Судя по косвенным признакам, Сергей был человек очень не бедный и уже практически решил вопрос о своём отъезде в Канаду.

– Канада!

– Это считалось очень сильно!

За время жизни и работы в Израиле я немного одичал, с нормальными людьми почти не общался, и встреча с Мартом – нормальным, умным, и очень приличным человеком была для меня подарком судьбы.

Оказалось, что Сергей хорошо знаком с дядей Геной Кодинским – к тому времени бывший работник СМЕРШа и друг папы уже лет десять как проживал в Лос-Анжелесе.

Какими путями он туда попал, можно было только догадываться.

И мало того, даже близко дружит с его сыном тоже Геннадием, который тоже жил в Штатах с родителями.

Это как-то сразу сблизило нас ещё больше.

– Главное – это получить заграничный паспорт – без него невозможно вылететь из аэропорта Бен Гурион.

– Также нужна немецкая виза для въезда – в тогда ещё только-только объединённую Германию.

Сергей продолжал:

– В Германии стоит огромный контингент военных из Западной группы войск.

– Они получают зарплату в немецких марках, а на эти деньги скупают всё, что им привозят на продажу эмигранты – бывшие жители СССР, попавшие в Германию неведомыми путями.

Я чуть не поперхнулся кофе, настолько эта информация была шокирующая для моей дурной, и забитой тоской башки.

Но заграничный паспорт в Израиле давали только через год, это никак не входило в мои планы, а Март посоветовал:

– Надо получить временный паспорт для выезда за границу.

– Срок действия такого документа был всего один год, но немцы ставят в него визу.

Всё это он знал совершенно точно.

И спокойным и уверенным голосом рассказывал мне, что надо сделать, чтобы получить все эти документы.

Уже из дома по его совету я позвонил старому знакомому в Гамбург.

Эта была родной брат Геры Патлатого, он женился на немке и лет пять назад покинул Родину.

На моё счастье сам Гера оказался тоже там, куда приехал по приглашению.

По своему обыкновению он отдыхал – и, как всегда, «вчера, сегодня, завтра».

Мы вспомнили Мишу Нарубина добрым словом, и Гера пообещал, как юный пионер:

– Брат завтра же пойдёт к нотариусу и сделает тебе приглашение в Германию.

Прошла неделя. Декабрь, вторник.

Открываю почтовый ящик, там лежит конверт, в нём приглашение из Германии на моё имя, заверенное нотариусом.

Так начался один из самых удивительных дней в моей жизни.

Если бы кто-нибудь мне сказал, что завтра днём я окажусь в Берлине, то я бы посчитал его сумасшедшим.

Война и шахматы

От соседей ничего не могло ускользнуть, они постоянно говорили мне: – Андреа, ты парень хороший!

– Но почему ты не любишь Израиль и хочешь уехать в Америку?

По их мнению, уехать из страны можно было только в Америку, и никуда более.

Ирак уже напал на Кувейт, надвигалась война в Персидском заливе.

Всем выдали противогазы, мне тоже.

Начались учебные воздушные тревоги, сирены выли каждый день.

Я в диком страхе метался по квартире и не понимал:

– Что, уже началось?

Стучу в дверь соседу, она открыта, как всегда.

На пороге появляется его жена, почти голая. Она зевает во весь рост.

– Это война?

– ???

– Ты что идиот?

– Но ведь воет сирена?

– Когда настоящая война, то сирена воет громче и несколько раз в день!

– Всё будет хорошо, – сказала соседка и махнула рукой из-под рваной комбинации пополам с бритой «пелоткой».

И ушла дальше спать.

Вечером вернулся с работы сосед и сказал в сотый раз, что Израиль – это очень и очень хорошо.

– Воздух хороший!

– Еда отличная!

– Израиль лучше, чем Америка!

Я покорно кивнул, а сосед предложил сыграть в шахматы.

В шахматы играл всего два раза в жизни, последний раз – в пионерском лагере.

Сосед сказал:

– Я – чемпион Герцлии по шахматам и шашкам одновременно!

Через двадцать минут поставил ему мат.

Сосед всё врал, как и все вокруг. Мне стало тоскливо, и я выпил залпом два стакана водки.

Водка была местная, противная, но зато из морозилки.

Ночью приснился страшный сон.

Войченко – с автоматом «узи» в руках – призывал идти войной на Саддама Хусейна.

Я отчаянно сопротивлялся, сбросил с себя мокрую от воды и пота простынь… и проснулся.

За окном стояла страшная, уже утренняя жара, с окрестных помоек доносился характерный запах.

Вышел на кухню – на столе сидит большой скорпион и машет мне хвостом.

Схватил туфель, прибил гада и выбросил в окно.

Уже потом соседи рассказали:

– Тебе сильно повезло – в это время года они не столь активны и передвигаются медленно.

Зато я передвигался очень быстро, наверное, даже мог прыгнуть от скорпиона на высоту один метр тридцать сантиметров.

Шнобель из «Плешки» был бы рад, не имел бы я проблем с зачётами по физкультуре, эх!

Но в те минуты было не до смеха – я выбежал на улицу и увидел… несколько огромных крыс.

Они неспешно и с ленцой переходили дорогу, очевидно, меняли дислокацию от одной помойки к другой.

Крысами на дорогах и повсюду тут было никого не удивить, но чтобы таких больших размеров и так вальяжно…

– Мама!!! – закричал я на всю улицу, но никто даже не шевельнулся.

Пошёл проверить почту.

Документы для Германии два

Быстренько хватаю в охапку все документы с приглашением и бегом бегу на ближайший автобус до Тель-Авива.

В Министерстве внутренних дел огромная очередь, беру номерок – жду.

Хорошо если попаду на приём через три-четыре часа.

Явление один.

Вдруг подходит незнакомая женщина и говорит:

– Я ухожу, может, хотите взять мой номерок? – как раз подходит очередь.

Захожу в кабинет, и как учил Март, прошу аудиенции у начальника паспортного стола.

Чиновник говорит:

– Надо подождать.

Через пятнадцать минут я в кабинете начальника.

Молодая рыжая женщина с очень умными глазами коротко спрашивает.

– В чём, собственно, дело?

Вспоминаю всё, чему учил меня Сергей Март.

– Завтра в Гамбурге обрезание у моего любимого племянника.

– Если меня там не будет, то это очень плохо.

– Ну и что?

Начальница сверлит меня взглядом, как перфоратор.

– Я не слишком религиозна, к тому же временный заграничный паспорт делается около недели…

– А ещё вы не успеете получить визу в Германию за один день.

– В немецком посольстве дают всего двадцать пять номерков в сутки.

– Завидная осведомлённость – думаю я.

И как безумный выпаливаю:

– Я успею!!!

– Мне паспорт нужен именно сегодня.

– Прошу вас, или вы настолько бессердечны?..

К тому времени занятия языком с соседями, работа на кухне, уборка квартир – всё не прошло даром, и я говорил на иврите почти как на русском.

При случае даже мог ввернуть шутку-прибаутку на древнем языке.

Явление два.

Начальница устало провела рукой по рыжим и длинным волосам и примирительно сказала:

– Хорошо, я сделаю вам паспорт именно сегодня.

Лицо её неожиданно стало добрым и отзывчивым.

Поражённый такой метаморфозой, недолго думая, рявкнул:

– Да, да, да!!!

– Приходите через два часа, документы будут готовы.

Беру такси и еду в немецкое посольство, все двадцать пять номерков уже розданы…

Охранник с автоматом «узи», и слышать ничего не хочет:

– Приходите завтра!

– Точка.

Неожиданно из двери выходит молодая женщина в парике, это признак глубокой религиозности.

Она острижена наголо, одета в строгий религиозный прикид.

Буквально бросаюсь к ней наперерез и рассказываю историю «по Марту».

Явление три.

Женщина внимательно слушает и почти шёпотом говорит:

– Хорошо – я помогу вам, приходите через три часа – посольство официально уже будет закрыто.

Беру такси и еду в турбюро, оно тоже в центре Тель-Авива.

По дороге покупаю коробку конфет и цветы.

Зачем?

Какое-то предчувствие…

Заведующая турфирмой – русская. Яна – женщина неопределенного возраста.

Она почему-то тоже рыжая!

Явление четыре.

– Ох и повезло вам, юноша, прямой рейс на Германию только раз в неделю, как раз завтра рано утром.

– Берлин, аэропорт «Шёнефельд».

– Как раз сейчас один пассажир отказался от рейса – а так все билеты давно проданы.

– Приходите через четыре часа – ваш билет будет готов.

Сваливаю на стол цветы и сладости, Яна в шоке машет мне рукой, но я уже ничего не слышу, ноги и такси несут меня в Министерство внутренних дел на встречу с рыжей начальницей.

– А она уже ушла.

Это строгий охранник и тоже с «узи» наперевес не пускает меня дальше порога.

– Но меня ждёт паспорт – кричу ещё громче.

И уже ору благим матом:

– У меня почётная религиозная миссия завтра в Гамбурге!!!

– Ждите – говорит охранник и теребит затвор автомата, недовольно поглядывая в мою сторону.

Явление пять.

Через десять минут меня вызывают в другой кабинет, где заросший щетиной мужик вручает паспорт сроком на один год.

Паспорт почему-то выписан от руки, а вместо Андрей написано «Андреа».

– Да ну и хуй с ним, – почти пою я.

Опять беру такси и еду в посольство.

Охранника уже нет, дверь закрыта.

Громко стучу в огромные дубовые двери, пока религиозная барышня не открывает мне врата в Германию.

Внутри посольства кипит жизнь – чиновники и дипломаты важно ходят из угла в угол, из кабинета в кабинет.

Барышня подходит к одному из них. На вид – чистый офицер вермахта.

Она что-то полушёпотом объясняет и даёт в руки гамбургское приглашение с печатью нотариуса через всю страницу.

Герр «официр» требует ещё загранпаспорт и важно уходит, щёлкнув каблуками.

Ах да Гера Патлатый, ах да сукин сын!

Затем сажает меня на железный стульчик, который по-немецки основательно привинчен к полу большими железными шурупами.

Вспоминаю барахолку в Туле, «храповик», весёлых девиц – голова идёт кругом.

Меня бросает в бездну – засыпаю или это бред, непонятно.

Явление шесть.

Кто-то очень тихо трогает меня за плечо – религиозная женщина даёт мне в руки паспорт.

Внутри вклеена месячная немецкая виза с голограммой и орлом на фоне герба.

– Счастливого обрезания племяннику!

И снова на такси мчусь в турфирму.

Явление семь.

Яна ждёт меня с билетом на планер. Быстренько расплачиваюсь.

Рыжая бестия чмокает меня в щёчку и тоскливо смотрит на цветы.

Они уже в вазе и на прощание машут лепестками алыми, как кровь.

Дома собираю сумку, всё, что осталось в квартире, передаю соседям в подарок.

Они в шоке.

В четыре утра такси подъезжает к дому.

Соседка плачет, несентиментальный сосед предлагает одуматься.

– Германия – это плохо!

– Может, всё-таки останешься?

Но я ничего не слышу, такси распугивает жирных крыс возле помойки, пыль вьётся веером.

Меня несёт в сторону аэропорта Бен Гурион.

Валера Малой

На аэровокзале ждёт Сергей Март, он вместе с женой провожает меня на германщину и даёт последние инструкции.

Все заработанные непосильным трудом шекели удалось поменять на доллары.

Обмен валюты только на чёрном рынке.

На прошлой неделе вместе с Серёгой ездили к одному известному на весь Израиль валютчику.

Он менял деньги круглые сутки. Ночью, в праздники и даже в святой для евреев день – субботу.

Старый Ицек драл нещадный курс, но зато гарантировал новенькие и не фальшивые бумажки в сто долларов.

Март о чём-то пошептался с ним на ухо, Ицек цокнул языком – он был явно недоволен.

Но нещадный курс снизил…

Хлопаю себя по карманам, вроде всё на месте.

Неожиданно возле Сергея оказывается парень наших лет.

Он чем-то неуловимым похож на Глюка. Та же манера говорить, та же распальцовка.

На руках «синие» перстни. Ясно.

Похоже у парня за плечами не одна ходка.

– Познакомься.

– Это Валера Малой.

– Мой друг Андрей, – говорит Март и почему-то отходит в сторону.

– Слышь, брат – ты вообще знаешь – куда и зачем едешь? – вопрос Малого повис в воздухе.

За суетой отъезда это было мною совершенно упущено.

– Слушай сюда, – Малой отводит меня ещё дальше.

Удивлённо смотрю на Марта. Он и его жена оживлённо беседует с двумя молодыми женщинами, около них трое маленьких детей.

– Значит, так, – продолжает Валера…

– Сегодня, в Восточном Берлине на Карл-Маркс-штрассе с двух часов дня начнётся приём еврейских эмигрантов.

– Для дальнейшего расселения и принятия решения о виде на жительство.

– Этаж четвёртый, комната четыреста двенадцать.

Я просто в шоке, не знаю, как его благодарить.

Малой растопыривает пальцы и продолжает.

– Надо помочь моей жене и её подруге.

– У нас грудной ребёнок, у подруги двое малышей.

– И штук пятнадцать чемоданов…

– Не бросай их и помоги устроиться, я прилечу через неделю – ещё тут есть дела.

– Да хоть сто чемоданов!!!

– Всё сделаю, брат – даже не сомневайся – женщин и детей проведу, как родных.

Валера Малой одобрительно кивает, синие перстни на руках сливаются в один сплошной браслет…

Прощаюсь с Мартом, со всеми – сгребаю в охапку чемоданы, беру за руки детишек и мы исчезаем в глубине аэровокзала Бен Гурион.

Берлин. Аэропорт «Шёнефельд».

Снег?

Да это идёт снег! В голове проносятся слова известной песни:

– Снег кружится, летает, летает

– И позёмкою клубя, заметает…

Около трапа стоят автоматчики, их много.

За мной?

Идиотская мысль:

– Кому ты на хуй нужен – оказывается, это меры против терроризма.

На стоянке такси берём две машины и едем в сторону центра Восточного Берлина.

В одной тачке детишки и я, жена Валеры, её подруга.

Другая машина заполнена чемоданами.

– Что в них может быть?

Да ещё такие тяжёлые…

Серое и угрюмое здание полиции.

Всё, как говорил Малой – народу больше, чем людей.

Пишут какие-то списки, кругом русская речь. Скоро откроется дверь и начнётся приём еврейских эмигрантов.

Выходит переводчица, и я объясняю:

– Это моя жена с грудным ребёнком.

– А вот это родная сестра, тоже с двумя маленькими детьми.

– Мы не можем стоять в очереди, никак не можем! – дети плачут и хотят есть…

Народ напирает со всех сторон.

– Вас тут не стояло!

– Да пошёл ты на хуй!

Отталкиваю какого-то детину с многочисленными родственниками и буквально вваливаюсь в кабинет.

Тут же, втаскиваю, через толпу жену Малого с грудным ребёнком на груди.

Он начинает истерично плакать, рядом уже подруга с малышами…

Хотел ещё и все чемоданы втащить, но переводчица так страшно взглянула на меня, что весь багаж пришлось оставить за дверью.

Немец-полицейский, который ведал приёмом, спрашивает у переводчицы.

– Почему они без очереди?

– Порядок должен быть везде!

– Так я вам о них говорила – это целая семья с маленькими детьми…

– Ну, хорошо, давайте ваши паспорта и свидетельства о рождении.

Нам выдают бумаги, на которых написано – «Бездомные еврейские беженцы». Направляются для расселения и проживания в лагерь беженцев «Эркнер».

Берём такси, на этот раз минибус, и едем на самую окраину города.

Мрачный лагерь для беженцев и переселенцев встречает нас неласково.

Толпа людей стоит у входа в кабинет начальницы лагеря, она никого не принимает и кричит:

– Мест нет!!!

Внешность у неё – типичная эсэсовка из зондеркоманды.

Тогда я хватаю в охапку все чемоданы и начинаю их методично заносить в кабинет, а другой рукой рассаживаю детишек прямо на стульях, возле стола с документами.

Жена Малого и её подруга просто в истерике, они плачут навзрыд – понимая, что ночевать придётся на улице, под открытым небом.

Ага. Сейчас.

Эсэсовка выносит чемоданы вон, орёт и угрожает.

Я тоже начинаю орать.

Заношу чемоданы обратно и попутно объясняю:

– Жить и ночевать мы все будем у вас в кабинете!

– До тех самых пор, пока вы не дадите нам комнату для жилья и ночлега.

– Тем более у нас есть направление, там всё написано…

Сука из зондеркоманды хочет изорвать направления, но я изловчаюсь и хватаю её за руку.

Мне кажется, что она хорошо понимает по-русски – не ошибся я, ох, не ошибся…

Зрачки мои расширяются, и я шиплю начальнице в ухо, как змея:

– Если ты сейчас же не дашь нам комнату, то я загрызу тебя прямо на месте… и пускай меня судят по всей строгости немецкого закона.

Лицо эсэсовки перекашивает злобная гримаса, но результат достигнут.

Она звонит куда-то по телефону – приходит полупьяный немец, то ли он тоже живёт в лагере, то ли работает у неё – хуй его знает…

Вместе с ним и чемоданами в охапку идём в большое и серое здание, поднимаемся на шестой этаж.

Меня расселяют в большую комнату на десять человек, а девчонкам дают отдельную квартиру – на другом этаже. Есть даже небольшая кухня.

Немец уходит, пошатываясь, и говорит… на ломаном русском.

– Завтра надо оформить все документы в кабинете начальницы.

На часах уже полпервого ночи, ноги почти не держат. Девчонки ревут – то ли от радости, то ли от счастья.

Детишки тотчас засыпают.

Спускаюсь к себе на этаж и мгновенно проваливаюсь в объятия Морфея.

Направление

Утро наваливается, как снежный ком. В кабинете эсэсовки совсем другие люди, нам оформляют все документы, и мы уходим звонить в Израиль.

У автомата очередь, наконец, девчонки протискиваются в будку.

Видно, как они долго говорят с Валерой.

Затем трубку беру я.

Малой благодарит и шутит:

– Никто не обещал, что будет легко.

Ну вот, моя миссия закончена, он прилетит на той неделе – девочки остаются в лагере «Эркнер» ждать и надеется.

Ухожу пройтись по территории и осмотреться.

Вижу автобус, на нём надпись «Шпандау».

– Западный Берлин?

– Туда-то мне и надо…

Кругом родная речь, народ грузит чемоданы, и явно хочет покинуть негостеприимный Восточный Берлин.

Пытаюсь втулиться в этот транспорт, но нужна бумажка-направление для переселения в западную часть города.

– Где её взять?

Все молчат, как партизаны…

Рядом семейная пара из Киева, они на машине.

И им явно неуютно в лагере «Эркнер».

– Надо ехать следом за автобусом и там добыть эту неведомую бумажку-направление.

Едем очень долго, почти два часа. Шпандау – это другой конец Берлина.

Автобус останавливается около небольшой группы зданий, вокруг очень аккуратно и чистенько.

Это общежитие для еврейских эмигрантов, но какая огромная разница с мрачным «Эркнером».

Кусты подстрижены, птички поют. Видим, как народ спокойно выгружается, выстраивается очередь на заселение.

Ждём в машине напротив, а когда всех расселяют, проходим внутрь и спрашиваем:

– Как нам попасть в это чудесное общежитие?

Очень приятная женщина на плохом русском объясняет:

– Направление на заселение может выписать только лично директор сети этих общежитий или полиция в Восточном Берлине.

– Это огромная сеть, и у неё заключён договор с полицией о расселении и приёме еврейских беженцев.

– Что же делать?

– Ехать в Восточный Берлин, где вам вчера давали направления в «Эркнер», и просить переписать направление на общежитие «Шпандау».

Садимся в машину и проделываем долгий путь в другой конец города.

Только зря проездили, никто никаких новых направлений нам давать не собирается.

– Будете жить в «Эркнере» – говорит полицейский.

Как отрезал.

– Неужели нет никаких шансов?

– Есть.

– Директор сети общежитий может помочь вам, если вы его когда-нибудь увидите.

– Ха-ха-ха…

Полицейский доволен шуткой и смеётся от всей своей полицейской души.

Нам с киевлянами не до смеха, мы решили вернуться в Шпандау.

Надо было узнать адрес этого директора.

Уже темень, вечер, едем назад. Начальница общежития сообщает нам приятную новость:

– Директор лично приехал к нам, чтобы посмотреть, как заселяются вновь прибывшие эмигранты.

– Как сказать по-немецки направление? – спрашиваю я у начальницы.

– Убервайзунг.

Это слово я запомнил на всю жизнь.

Директор и его подчинённые закрылись в кабинете, и весело отмечают проверку заселения новых людей в новое общежитие Шпандау.

Вежливо стучу в дверь:

– Уделите мне несколько минут, пожалуйста!

Тётя, уже навеселе, говорит:

Надо подождать.

Жду час, два…

Веселье за дверью продолжается, опять стучу.

Уже другая тётя сообщает мне:

– Директор очень занят и никого принять не может.

– Убервайзунг, – говорю я, как заклинание.

Бочком-бочком просачиваюсь в кабинет, как зимняя позёмка под половик.

Директор оказался молодым парнем, который пил и закусывал в компании худых и весёлых тёток.

– Убервайзунг, – скулю снова и сую ему прямо под нос, заранее заготовленный чистый бланк, который любезно дала начальница общежития.

Юноша удивлённо машет рукой.

– Где же я это подпишу, все столы заняты едой и бутылками!

– Приходите завтра…

– Как всё это знакомо!

– Убервайзунг, – дую ему в ухо.

Он не выдерживает, и садиться прямо на пол.

Достаёт из кармана золотой «Дюпон» и подписывает мне и киевлянам «Убервайзунг» в общежитие Шпандау.

Также бочком выползаю из кабинета, слышно, как там продолжается веселье.

На счастье, начальница ещё у себя. Она не веселится с директором, на столе полно бумаг – идёт работа.

Протягиваю ей «Убервайзунг».

– Да?

– Ну, вы даёте! – она явно удивлена таким поворотом событий…

– Приезжайте завтра утром.

– Я подготовлю вам комнаты, – уже доброжелательно говорит фрау Мюллер.

Только сейчас мы наконец-то познакомились и узнали её настоящее имя.

– Очень приятно, спасибо вам за всё!

– Это директору спасибо – повезло вам, что он был в хорошем настроении.

Фрау Мюллер кладёт «Убервайзунг» на стол и придавливает большим дыроколом.

Дырокол чёрного цвета, в башке всё тоже темно.

Возвращаемся в «Эркнер», собираем вещи.

Наутро делаем эсэсовке ручкой, я прощаюсь с девчонками. Девочки виснут у меня на шее и плачут.

Но мыслями я уже в Шпандау.

Киевлянин заводит «Жигули» и мы едем в Западный Берлин.

За новой жизнью, за новым счастьем.

Степан Стецько

На улице большая очередь. Это те, кто прибыл сегодня, ребятам повезло – их сразу расселили в Шпандау.

В руках заветные «Убервайзунги».

Рядом со мной оказывается приветливый паренёк, чуть младше меня.

Разговорились, он тоже прибыл из Израиля. Зовут его Степан Стецько, бывший харьковчанин.

Вспоминаем вместе все нелегкие перипетии израильского жития-бытия.

Так я познакомился со своим будущим другом и компаньоном, судьба свела нас на долгие годы.

Но тогда мы об этом ещё не знали.

Незаметно подходит очередь, и фрау Мюллер направляет меня в комнату на шесть человек.

Степан получает комнату на двоих, через три дня к нему должна приехать жена.

Рассказываю Стецько про Западную группу войск, про торговлю – всё, о чём говорил мне Март.

Он тоже знает про это и предлагает работать вместе.

– Но я не умею водить машину!

– Не беда, зато я умею, – улыбается Стецько…

Он поменял доллары в Израиле и у того же старого Ицека.

Сумма получается небольшая, но хватает, чтобы приобрести старенький автобус «Фольксваген».

А вот купить товар, на продажу военным, денег совсем не остаётся.

Стецько щиро улыбается и говорит:

– Тут уже полгода, как живут мои знакомые по Израилю.

– Они люди не бедные, открыли небольшой магазинчик и дают товар на комиссию таким, как мы с тобой.

Едем знакомиться уже на нашем «Фольксвагене».

Небольшой магазинчик в Восточном Берлине. Нас встречает солидный дядя, это старый знакомый Степана, ещё по Харькову.

Рядом с ним его семья и все родственники. Сын, зять – «лицо кавказской национальности».

Степана встречают, как доброго знакомого.

Они торгуют с июня месяца, тогда военным первый раз выдали зарплату в западногерманских марках.

Дела идут хорошо, помимо магазина, ещё три автобуса, на которых они ездят торговать в гарнизоны.

На прилавках полно товара.

Видеокамеры и видеомагнитофоны.

Аудиотехника, шубы, джинсы, косметика, газовые баллоны и газовые пистолеты, компьютерные игры – чего там только нет.

Солидного дядю все за глаза называют Сухарь.

Сухарь предлагает:

– Берите товара на полный автобус! – и всё записывает на бумажку.

– Второй экземпляр этой бумажки мне! – Сухарь недовольно смотрит на Степана.

– Кого ты привёл?

– Ведь это же бухгалтер… – шутит он.

Глаза колючие и умные.

– Предлагаю работать на «общак», – уже добрее говорит Сухарь.

Стецько заранее предупредил:

– Нам последует предложение работать на «общак», но принимать его категорически не следует.

– Сухарь мягко стелет, да жёстко спать.

Видно было, что пути их по Харькову пересекались.

Немудрено. У Сухаря было несколько «цехов» по пошиву джинсов и ширпотреба.

Когда пришла кооперация, он сильно развернулся.

Стецько же был мастером спорта по боксу. В свои неполные тридцать лет он выиграл несколько крупных турниров.

В эпоху кооперации и рэкета ушёл крутить «напёрстки».

Это было лучше и доходнее, чем бокс. Так что с Сухарём они неплохо знали друг друга.

Ушлый Стецько говорит:

– Большая часть денег в автобусе его.

Хотя это было не так, там всё было поровну.

– Поэтому работать на «общак» мы никак не можем, а вот работать «на комиссию» – с удовольствием.

– Ну, дело ваше…

Загружаемся товаром под завязку и уезжаем.

Предварительно на атласе автомобильных дорог Германии нам отмечают название городов и деревень, возле которых расположены гарнизоны Западной группы войск.

«Лесники»

На другой день в четыре утра выезжаем в сторону Лейпцига. Искать гарнизоны было не просто, особенно первый раз. Никаких тебе указателей и табличек.

Только характерные признаки – бетонная дорога, лес или лесополоса, серые и грязные хрущёвские четырёхэтажки – там жили офицеры.

Казармы были за заборами, а забор из-за леса не видать.

Вот поэтому всех русскоговорящих эмигрантов, которые продавали товар в гарнизонах, и называли – «лесники».

Сам товар тоже имел условную градацию.

Видеоаппаратура и аудиотехника назывались – «видео-шмидео» или «видики-шмидики».

Куртки и плащи из кожи-«можи».

Норковые и прочие волчьи шубы-«мубы».

Мелкий сыпучий товар назывался одним словом – «шняга».

Понятие было очень растяжимое – под «шнягой» имелись в виду и косметика, и газовые баллончики, патроны для газовых пистолетов, часы «Ориент», часы электронные «Семь мелодий» и многое другое.

Спортивные костюмы «Монтана» и «Адидас», кроссовки, джинсовые рубашки и куртки, джинсы, спортивные сумки – всё это называлось одним словом – «спортивка».

Отдельной и очень бомбовой позицией проходили турецкие свитера «Бойз» и «С орлом».

Качество всего этого товара было настолько хуёвое, что вся эта «шняга» и «шмидео» могло порваться, сломаться, просто развалиться в руках в любую минуту или секунду.

Хотя на телевизоры, видеокамеры и видеомагнитофоны мы давали гарантию – поскольку нам её давал продавец.

Постепенно мы освоились в Берлине, и Стецько посчитал более не нужным брать товар у Сухаря.

В городе оказалась масса других магазинов, которые тоже давали товар «на комиссию».

Все они были расположены в центре, район вокзала «Зоологический сад» и улицы имени философа Канта.

Магазины со «шмидео» принадлежали эмигрантам старой волны.

Цены там были дороже, и всё время пытались всучить поломанные камеры или телевизоры.

Владельцы были мерзкие рожи, уехавшие в конце шестидесятых годов, а сейчас, имея немного денег, перекупали всю эту технику и продавали «лесникам».

Все контейнеры с товаром «Сони», «Тошиба», «Панасоник» прибывали из Азии прямо в магазины, но не этим рожам, а самым настоящим неграм и азиатам.

Они первыми начали закупать всё это, заработали большие деньги, но неохотно давали товар «на комиссию», чем пользовались владельцы «русских» магазинов.

«Шнягой» и «спортивкой» торговали турки. Магазины были разбросаны по всему городу, но через месяц-другой мы хорошо ориентировались и находили их по характерным вывескам.

Там же, в огромных картонных коробках, можно было взять свитера «Бойз».

От сырости и дальней транспортировки они были спрессованные и затхлые, бесформенные и безразмерные.

Но тяга солдат и офицеров к свитеру «Бойз» была такой сильной, что на её фоне бледнеет даже либидо, описанное стариком Фрейдом.

Аксиома.

Большие полосатые китайские сумки пользовались огромным спросом в гарнизонах.

Все готовились к выводу войск, он проходил постепенно.

Паковались контейнеры на Родину, гнались в Россию всевозможные модели «Жигулей».

Китайская полосатая сумка, как символ торговли Западной группы войск, реяла гордым стягом над гарнизонами и казармами.

Конкуренция среди «лесников» была очень большой, цены ломали друг другу нещадно. Поэтому мы решили отказаться от дорогостоящих вложений и перешли на «шнягу» и «китайские» полки.

«Китайский» полк – это пехотный мотострелковый полк, состоящий из таджиков, узбеков, киргизов и других народов и народностей Средней Азии.

Раскосые, как китайцы. И такие же многочисленные.

Зарплата рядового составляла двадцать пять западногерманских марок. И выплачивалась раз в месяц, в строго определённое число.

Стецько после долгих пробегов по немецким автобанам и просёлочным дорогам уставал и банально мочил харю в автобусе, пока я торговал и вёл переговоры с командирами полков и начальниками гарнизонов.

Самое главное было заехать внутрь части. Командиру платились деньги, ворота открывались и вот уже мы одни, без всякой конкуренции.

Тут же, как из-под земли, вырастают многочисленные узбеки и таджики.

Это наши покупатели.

Дело сделано?

Ага.

Полдела, дорогой читатель…

Нужна охрана и организация всей этой толпы в несколько сотен, иначе сомнут и разнесут всё к ебеней матери.

Или просто спиздят.

К нашему приезду начальник финчасти полка, которому мы тоже платили, выдавал узбекам зарплату.

Именно в день нашего приезда, ни раньше, ни позже.

После этого договаривались с «муллой». Это был неформальный лидер среди солдат.

Как правило, старослужащий и религиозный человек, слушались его все узбеки беспрекословно.

Узнать, как его зовут, не составляло большого труда. После этого я брал его на отвод и в уважительной форме делал подарок – «мечта дембеля».

Кроссовки, спортивка, сумка, косметика и ещё газовый баллончик, и свитер «С орлом».

С «муллой» заключалось джентльменское соглашение – узбеки будут покупать всё, что он им скажет – без скандалов и пререканий.

Но и это не всё. Договаривались с начальником роты разведчиков, подарок – кожаная куртка.

Он давал нам в охрану человек десять здоровенных детин, узбеки их откровенно побаивались и не пытались воровать товар с прилавка.

Каждый солдат-разведчик тоже имел от нас подарок.

После этого начинался сам процесс торговли.

«Мулла» стоял рядом и молчаливо благословлял всё это действие, а Стецько забирал у каждого узбека двадцать пять марок и выдавал товар строго на эту сумму.

Причём, даже не спрашивая, нужно ему это или нет.

«Дембельский» набор от Стецько был примерно таким.

Свитер «Бойз», сумка дембельская спортивная, косметика, газовый баллончик.

Если узбек имел лишние деньги, то имел шанс получить, как бонус рубашку джинсовую «Ю Эс Арми».

Всё что не успевали украсть и спиздить в гарнизоне офицеры и прапорщики, крали особо одарённые узбеки.

Особенно те, кто имел доступ к складам горюче-смазочных материалов или продовольствия.

Неудивительно, что попадался узбек, который нёс в потном кулаке две – три сотни марок, и гордо бросив их на стол, говорил:

– Товарищ эмигрант – дайте записывающий видик, пожалуйста!

Не зная, как к нам обращаться, узбеки называли нас по советской привычке коротко и предельно ясно:

– Товарищ эмигрант.

«Мулла» молился про себя и благословлял солдат на покупку, ребята-славяне из разведроты ржали, глядя на торговлю, руководство полка считало наличку, полученную от нас ещё до начала торгов в гарнизоне.

Но не всё было гладко, некоторые бойцы противились – свитер «Бойз» оказывался мал, или наоборот, велик.

Тогда Стецько, отводил их за автобус и делал примерку.

Боец поднимал руки вверх, и в зависимости от того, мал или велик был свитер, Степан натягивал его вверх или приспускал вниз.

Довольный узбек с радостью соглашался:

– Вот теперь мой размер.

– Якши.

В процессе торговли мы выучили несколько десятков слов на восточных языках и во время примерок свитеров и проверки работы молний у сумок сыпались шутки и прибаутки на узбекском и таджикском.

Стецько балагурил:

– Андрей Усманалиев.

– Почётный шахтёр города Ангрена – по нечётным рыбу ловит.

Я выходил в центр прилавка и делал восточный поклон.

– Салам алейкум.

Солдаты обступали и спрашивали:

– Почему вы не говорю на родном языке?

Приходилось объяснять:

– Папа был русский, а мама узбечка.

– Всю жизнь жил в России и мне очень стыдно, что не знаю родного языка.

После этого продажа «шняги» и «спортивки» шла, как по маслу.

А по гарнизону мгновенно распространялся слух, что через месяц опять приедут эмигранты.

Один из них – наполовину узбек.

Чего не сделаешь в интересах «общака» и кем не станешь ради успешной торговли.

После окончания нас позвал в гости командир роты разведчиков.

У его жены было день рождения. Отказать было никак нельзя.

Как говорил товарищ Саахов:

– Кровная обида, понимаешь.

Стецько удалось отмазать.

– Парень за рулём – пить ему никак нельзя.

Разведчик меня понял, и отдуваться пришлось одному.

Если не пьёшь после торговли с военными:

– Значит ты не наш парень!

И даже деньги тут решали далеко не всё.

– Ты должен был быть «свой» – и точка!!!

И я шёл убивать печень. Пили исключительно водку «Смирнофф».

Она продавалась во всех „Военторгах“ всех частей и гарнизонов. Стоила очень дешево – всё было без налогов.

В нашем автобусе всегда стоял ящик «Смирноффской» – на двадцать четыре бутылки. Так, на всякий случай.

А случаев таких было вагон и маленькая тележка.

Поднимаюсь на последний этаж хрущёвки, офицерские дома прямо на территории части.

В руках у меня два пузыря водки и «трёхэтажная» косметика из Китая – подарок супруге старшего лейтенанта.

На косметике золотыми буквами выведено – «По лицензии США», и лишь внизу мелким шрифтом «Сделано в Китае».

Супруга очень рада и чмокает меня в щёчку.

За столом офицеры с жёнами, несколько вольнонаёмных. Многие меня знают.

Разведчик мой тёзка – тоже Андрей.

– Не смотрите, что Андрюха эмигрант, он вот такой парень! – и наливает мне «штрафную».

Стакан «Смирноффа» в двести пятьдесят граммов. Стакан гранёный, как в московских автоматах с газированной водой.

– Вот он, кусочек Родины!

Салат «оливье» в никелированных мисках разложен по углам стола.

Селёдка под шубой, просто сельдь – жирная и с икрой, с лучком.

Маринованные огурчики и помидорчики с перцем, которые дерут до самой жопы.

– Да под такую закусь можно выпить и ведро!

Андрюха методично подливает мне стакан за стаканом, я медленно, но уверенно пьянею.

Гости разгулялись, начинаются танцы.

– Твоя вишнёвая девятка… – доносится из новенького двухкассетника «Панасоник».

– Белый танец!

Кто-то падает под стол – прямо на колени чужой жене.

Пьяный муж без разбора лезет в драку с резвым «танцором», но и сам еле стоит на ногах.

– Люблю безобразия!!!

После очередного стакана разведчик предлагает:

– Давай мериться силой на руках!

Квадратно-гнездовой детина-каратель и я, худосочное лицо некоренной национальности.

– Угу, – а куда деваться?

Вот такой разнузданный армрестлинг.

Долго сопротивляюсь, но он тоже немало выпил и с трудом кладёт мою руку.

Пьяный майор, которого все уважают, смачно орёт:

– Победила дружба!

Наливаем ещё по сто, молока из селёдки подцеплена на вилочку – опаньки, и водка, которой уже некуда падать, всё-таки падает в низ живота.

К трём ночи гости начинают расходиться, хозяйка собирает мне в дорожку гостинцы для Стецько.

Тут и салатик, и рыбка, и селёдочка под шубой.

– Брат!

– Брат, дай я тебя обниму!!!

Мы душевно прощаемся с Андреем до следующего раза, и я спускаюсь вниз к автобусу.

Стецько спит в кузове, прикрывшись «мубой». Её взяли на комиссию у Сухаря и используем в качестве пуховой перины.

Бужу Степана, он начинает есть из баночек с большим аппетитом. Но ничего этого я не вижу, проваливаюсь в глубокий пьяный сон.

Мы продали весь товар, Стецько заводит автобус.

Едем в Берлин загрузиться шнягой – и снова в гарнизоны.

Покой нам только снится.

Бардачевич

Когда зимой 1990 года начал жить в Западном Берлине, то одним из первых пунктов так называемой «сладкой жизни» стало посещение бардачевича.

С первой женой уже развёлся, со второй ещё не познакомился.

Знакомые девушки были, но бардачевич с загадочной негритянкой манил.

Так же как, сейчас манит «Спартак» вторую звезду на футболку.

И вот однажды ночью на Кудамме.

Это центральная улица Берлина – Курфюрстендамм.

Огромный красный фонарь, он светит нам всегда.

Аксиома.

Выходит бандерша, за ней девочки – всех мастей и калибров.

В середине стоит – негритянка, конечно, она из Ганы.

Мадам получает свои пятьдесят немецких марок, а моя наглая, тогда ещё не помятая морда, удаляется с барышней в «нумера».

Тут начинается самое интересное.

Перед «выходом в свет», естественно, принял душ, побрился везде, где можно и нельзя.

Опрыскался «Шанель Pour Monsieur».

Работа в армии тогда кипела – создавался запас прочности.

Стою голый, как правда, а ганка вдруг говорит, со всей простотой жительницы столичного города Аккра:

– Ты пахнешь духами, побрит везде, помыт.

Тогда ещё не седые мудя, были подстрижены под короткий бобрик.

Я удивился и спросил:

– А разве не все клиенты такие?

«Простота хуже воровства».

Услышал поучительную историю про грязных, немытых вонючих ублюдках, толпами осаждающих бардачевич.

Тут уж я не удержался и ляпнул:

– Тогда ты мне должна два раза!!!

Ганка засмеялась и… согласилась.

И это на работе-то!

Но зоркая бандерша уделяла на всё про всё не больше двадцати минут на удар.

Пришлось уложиться, очень старался.

А грудь у неё была такая – сёстры Вильямс отдыхают вместе с Чиччолиной.

Когда уходил, то мадам подозрительно косилась – пришлось её фривольно хлопнуть по аппетитной жопе.

– Я вернусь завтра, жди!

«Никогда не говори никогда».

Гранаты той системы

Торговать в армии становилось всё опаснее для жизни, в прямом смысле этого слова.

Как из под земли появились многочисленные бандиты, которые беззастенчиво грабили «лесников», а иногда просто убивали.

Немудрено, ведь вся торговля была «чёрная» – а там где «чёрный нал», всегда криминал.

Бандюки жили в гарнизонах и были вооружены «калашниковыми» и «макаровыми».

Но и мы не дремали, за электронные часы «семь мелодий» узбек принёс нам гранату «лимонка» или Ф-1.

Она всегда была с нами и лежала под сиденьем.

Машину всегда ставили где-нибудь подальше от чужих глаз, а ночевали у знакомых лейтенантов и прапорщиков.

Выходим рано утром к автобусу и едем в небольшой лесок, переложить товар поудобнее, для торговли в следующем гарнизоне.

Резкий визг колёс, и как из-под земли выезжают две «девятки», номера заляпаны грязью.

Выходят человек пять конкретных рож. У одного «калаш», другой с «макаровым».

Остальные с ножами.

– Приехали…

– Выгружайте товар на землю, машину оставляйте и уёбывайте на хуй!

– Даём вам три минуты, время пошло.

Рожи нехорошо улыбаются, а самый здоровый у дальней «девятки» досылает патрон в патронник «калаша» и снимает с предохранителя.

Раздаётся характерное клацанье затвора.

Ближний бандюк подходит ещё ближе и хочет пырнуть ножом прямо в брюхо.

Отмахиваюсь рукой…

Два пальца, как обрезало – кровища хлещет.

Бандюк делает шаг назад…

В это же мгновение Стецько ныряет под сиденье, выхватывает «лимонку», выдергивает чеку и швыряет под колёса дальней «девятки».

– Ложись, – орёт Степан…

Мы с ним падаем на землю, сильный взрыв…

«Девятку» подбрасывает, она переворачивается на бок.

Отовсюду страшные крики, быстро вскакиваем в автобус, Стецько мгновенно заводит.

По газам, машина рвёт через лесок прямо на трассу.

Выезжаем на дорогу, за нами никого нет. И уже спокойнее едем в сторону автобана.

Всё произошло настолько быстро, что не заняло и десяти секунд.

А тогда казалось – вечность, особенно после клацанья.

Нас спасло, что это была «лимонка», а не «Ручная граната дистанционная» или РГД. Ф-1 предназначалась для обороны и бросалась из окопа или укрытия.

Осколки рассыпались по радиусу, а мы были в центре круга. Наш автобус и был нашим укрытием. А бандюки счастливо попались на радиус.

С таким расчётом и покупали, хотя можно было взять РГД, но эта граната могла накрыть тебя самого.

Так ручная противопехотная оборонительная граната спасла нам жизнь.

Возвращаемся в гарнизон, и в медсанчасти знакомый фельдшер делает мне перевязку и накладывает швы.

Руки перевязаны, пальцы вроде целы – следующий месяц мои порезанные пальцы лечат в других гарнизонах и медсанбатах Западной группы войск.

Слух среди «лесников» разлетается моментально.

Стецько и я чуть ли не народные герои, мстители и борцы за справедливость.

Повезло нам, чего кривить душой.

Не знаю, что случилось с теми бандюками, только нас пронесло в тот раз, и таких жёстких наездов больше не было.

Красная ртуть

Самая лучшая торговля проходила в выходные дни в больших гарнизонах. Людей было много, особенно солдат, которые, выпив водки, вели себя нагло и развязано.

Несколько здоровых детин, славяне и явно из разведроты, наезжают и просят подарок или продать видик за бесценок.

Стецько уже наготове, а я заряжаю два газовых револьвера патронами и взвожу курки.

Как только первый боец пытается спиздить часы, причём в наглую.

Он немедленно получает от Степана страшной силы кросс, прямо в челюсть.

Нокаут.

Человек десять солдат бросаются на нас одновременно.

Стреляю с двух рук, по македонски – прямо в лицо, с расстояния один метр.

Оба солдата падают, как подкошенные.

Рядом другие «лесники», конкретно бояться ввязываться – «своя рубашка ближе к телу».

Один солдат бьёт Стецько сзади по голове тяжёлой трубой, но задевает только по касательной. Степан падает, получает удар ногой по лицу.

Но мастерство не пропьёшь! На морально-волевых он встаёт, и успевает провести ещё два-три страшных апперкота, прямо в нос.

Кровь хлещет, боец падает, как срубленная трава-мурава.

Меня берут в кольцо человек пять и хотят забрать «видики» и «мубы», но достаю из-под сиденья новую «лимонку».

Успели пополнить запас буквально на днях, очень вовремя.

Хватаю за чеку и прижимаю ко лбу ближайшего пьяного сержанта.

Здоровый жлоб дышит перегаром, но очко не железное – у него тоже не две головы.

Стецько орёт очень громко:

– Товар положили на место, и пошли отсюда вон!!!

Солдаты подбирают двух нокаутированных или контуженных от газа – непонятно, но не столь важно.

Я отпускаю сержанта и убираю Ф-1.

Перепуганные «лесники» быстренько уезжают, а мы остаёмся собирать разбросанный товар и приводить себя в чувство.

Буквально через десять минут появляется полковник, с ним два автоматчика.

Полкан брызжет слюной:

– У двух бойцов сломана челюсть, а у одного сотрясение мозга!

– Ваши документы!

Показываем ему израильские паспорта, полкан в шоке – пытается читать слева направо, да куда там!

– У нас украли два видеомагнитофона.

– Вот моё официальное разрешение на торговлю.

– Предлагаю всё завершить миром и не вызывать немецкую полицию.

– А для тебя, товарищ полковник, небольшой подарок – автомобильный магнитофон с авто реверсом.

Полкан явно добреет и отсылает автоматчиков обратно в часть.

– Но как же так, ребята? – зачем вы покалечили наших детишек?

– Ни хуя себе детишки!

Показываю большой синяк под глазом у Стецько…

И свои перебинтованные пальцы.

– Руку поранили, только что перевязал.

– Миру мир – войне пиписька.

– По рукам?

Полкан уходит довольным. Возвращаемся в Берлин.

В этот гарнизон решили больше не ездить, себе дороже.

Ведь в других частях было намного лучше, главное попасть внутрь.

Под Дрезденом, в лесу, стояла большая «китайская» мотострелковая дивизия.

А одним из полков командовал наш «друг» – полковник Новиков Владимир Петрович.

Чел был, каких мало.

Пропускал нас внутрь части в любое время дня и ночи и не пускал наших конкурентов.

В свой кабинет Новиков провёл спецсвязь, по которой общался со своей любовницей – официанткой из офицерской столовой.

Таим образом, была осуществлена круглосуточная телефонная линия «командир полка – любовница из столовки».

Мало того, провёл телефонную линию и в её комнату общежития для вольнонаёмных, где Маруся проживала в отдельных апартаментах.

Об этом знал весь полк, и даже жена Новикова.

Денег он брал в разумных пределах, торговля шла хорошо.

Но, помимо этого, мы привозили перманентные подарки для Маруси из немецких магазинов.

Да не китайскую «шнягу», а настоящие французские «Шанель номер пять» из настоящего немецкого магазина.

Владимир Петрович не гнушался ничем, солдаты полка убирали урожай на полях немецких фермеров, рыли канавы для прокладки кабеля немецкими строительными фирмами.

Новиков очень любил деньги и свою Марусю.

Однажды он пригласил нас к себе в кабинет, и, налив по полтинничку коньячку, предложил «бизнес».

– Вот вы тут, со Степаном, ерундой страдаете – это разве деньги!

Новиков махнул стопку и смачно подцепил лимон кончиком штык-ножа.

– Есть тема.

– Красная ртуть – сделаю по дешёвке, всего за несколько сотен тысяч марок.

Мы со Стецько многозначительно переглянулись:

– Надо подумать.

После этого в каждый приезд он спрашивал:

– Надумали про красную ртуть?

Еле отбрехались:

– Такой важный вопрос нужно проработать очень тщательно!

Никакой красной ртути не существовало в природе, мы это хорошо понимали.

Но Новиков думал по-другому.

Скоро его полк вывели в Россию, а мы переместились в другое «хлебное» местечко.

Возле Йены расположился большой «китайский» полк.

Начальником штаба там был Боря Кубасов. Полковник, да ещё и у жены папа – генерал-лейтенант в Генштабе.

Боря решал все вопросы в полку, а его жена Галя работала директором школы для детей офицерского состава.

Школа была на удивление большая. Всё, как в Союзе, даже юные комсомольцы и пионеры.

Галя тут же купила у нас норковую шубу, а Боря предложил замутить бизнес с Москвой.

Мы решили его поддержать.

– Вот тут Йена, вот тут Москва.

Стецько выкладывал на столе Бориной квартиры схему из китайской косметики.

– Миллион туда, миллион сюда.

– Деревянными, что ли? – недоумённо спрашивал Боря и озабоченно чесал репу.

Косметика плавно передвигалась из одного угла стола в другой.

Стецько щиро улыбался.

– Марки. Западногерманские. Ага.

От таких космических прожектов мутило в головах, а Галина уже звала на кухню.

Махнуть водки «Смирнофф» – для поддержания грандиозного торгового начинания.

Постепенно Борина квартира наполнялась офицерами с жёнами, начиналось застолье по случаю окончания учебного года в школе.

Все приходили с подарками, аттестаты зрелости были точно такие же, как в Союзе.

Степан не пил, как всегда – да и дома его ждала красавица жена.

Но вот Галя берёт меня на отвод и шепчет в ухо, прижав к стенке возле входа в туалет.

– Ты очень понравился моей подруге.

– Она работает завучем в нашей школе.

Алиса, а так её звали, мне давно приглянулась.

Она часто приходила, когда мы торговали возле офицерских домов, и очень выразительно смотрела в мою сторону.

– Но у неё же муж! – он всё время с ней…

– Боря сейчас отошлёт его на дежурство, – Галина заговорчески подмигивает.

– С тебя косметика в подарок.

– Да хоть три!!!

Через некоторое время мужа Алисы неожиданно вызывают в часть на ночное дежурство.

А у нас продолжается банальный выпивон и бытовое блядство.

Алиса была девушка хоть куда, а у меня, после «Смирноффа» настроение поднялось во всех смыслах этого слова.

Стецько уходит спать в офицерскую гостиницу, а Алиса тащит меня за руку в соседний подъезд.

Там её квартира. А муж не придёт до обеда.

Риск был, но мы вдвоём уже плохо соображали и быстренько выскочили из Бориной хаты.

Хозяева проводили нас до порога.

Галя делала глазами страшные «маяки».

Боря ехидно хихикал и важно напомнил:

– Главное – это «бизнес» с Москвой.

– Ну да, понял…

Но ноги уже несли меня и Алису навстречу друг другу.

Навстречу объятиям, поцелуям и прочим утехам любви – далеко не плотской.

Общежитие

Народ в общежитие на Шпандау проживал разный. Со всех концов Советского Союза.

В основном молодые семейные пары, в районе тридцати – тридцати пяти лет.

Жизнь в общаге была бурная, почти все мужья были «лесники», а жёны сидели сутками дома и охуевали от безделья и тоски.

В таких случаях почти неизбежен адюльтер и супружеские измены.

Одна из молодых жён пользовалась успехом у чужих мужей. И большим успехом.

«Итак, она звалась Татьяна».

Дошло до того, что одного мужа жена заперла в комнате на ключ, чтобы не убежал на свидание к Татьяне.

Общага была всего двухэтажная и он, открыв окно, спрыгнул со второго этажа.

Неудачно, и сломал обе ноги. За это его немедленно прозвали Парашютист или Десантник.

Другие мужья и жёны решили не отставать от Десантника.

Молодая особа по имени Дашка очень любила потрахаться, пока её муж торговал в «лесах».

За это её прозвали Дашка-ебанашка.

Когда мужья возвращались с торговли, то нужно ещё было найти свою вторую половину.

Общага-то была не маленькая, человек на двести.

Малолетние детишки лет десяти-двенадцати от роду на этом неплохо зарабатывали.

За плату в несколько марок от них можно было получить подробную информацию.

В какой комнате сейчас чужая жена, с кем и даже, сколько палок успели ей поставить.

Вплоть до количества выпитого спиртного.

Так шустрые детишки делали свои маленькие деньги.

Некоторым это выходило боком.

Дашка была настолько ебанашка, что привела чужого мужа прямо к себе в комнату.

Когда вернулся законный супруг и ключом открыл дверь, то она без тени сомнения заявила:

– Голый чел в постели?

– Да он даёт мне уроки немецкого языка по теме «Анатомия»!

Самое интересное, что муж поверил. Всё общежитие было шокировано такой беспрецедентной ложью.

На общей кухне женщины шушукались, хотя и сами были не без греха.

Бурный роман с Алисой только набирал силу, поэтому весь этот разврат был мне не очень интересен.

Все новости узнавал от соседа по комнате – Владимира Семёновича Гетмана.

Гетману было чуть за семьдесят, но, несмотря на огромную разницу в возрасте, мы с ним сдружились.

«Общак» хранился у меня, потому что Владимир Семёнович был почти всегда дома.

А жена Степана не любила долго сидеть в общаге и часто ходила по магазинам.

Перебинтованными пальцами я не мог считать купюры и доверял этот важный процесс Гетману.

Разложив на газетке скомканные марки, он по-банковски складывал их в пачки и перетягивал резинками.

Затем всё это торпедировалось в «котлеты», для новых ковровых закупок «шмидео», «шняги» и «муб».

В соседней комнате жила симпатичная особа Ольга.

Когда я приезжал с торговли, она частенько заходила в гости.

Покурить, выпить и пожрать.

Ольга очень любила халяву. Ну, очень. Несмотря на то, что жила с немцем и проблем с деньгами не испытывала.

Меня неделями не бывало в общаге, а когда она заходила в гости, то слышала от Владимира Семёновича:

– Андрея нет, выпить нет, сигарет нет, и кушать тоже нет!

Ольга фыркала и обиженно уходила. А Гетман учил меня жизни и давал очень ценные, и как оказалось правильные, советы:

– Жену надо искать среди знакомых женщин, их подруг или сестёр.

Нашим любимым блюдом была жареная картошка с луком, которую готовил лично Гетман. Этот важный процесс он никому не доверял, даже мне.

Под это дело, выпив по паре рюмок водки, он продолжал:

– Смотри, там ты точно найдёшь себе жену.

И прав оказался, прав на все сто процентов.

Алиса познакомила меня со своей подругой, а к той как раз в это время приехала родная сестра с Украины.

По приглашению, погостить на пару недель.

Так я встретил свою любовь. Это моя жена Люба. Моя Любовь.

Гетман мог одной фразой убить наповал, настолько тонким чувством юмора обладал.

Одна молодая жена всегда курила тонкие и длинные сигаретки Очень часто выходила под лестницу общежития, где была курилка, и важно дымила – выпуская тонкую струйку дыма под потолок.

Сигаретка элегантно лежала между пальцев и чуть дрожала.

У неё были кругленькие и пухлые щёчки, всё время чуть надутые, как у хомячка.

За глаза все называли её Хомка.

Муж не торговал в армии, и они мечтали уехать в Канаду – в Германии им не нравилось.

Когда Гетман узнал про это, то многозначительно сказал:

– Хомка ещё в Канаде сигаретку не курила!

Это мгновенно разнеслось по общежитию, женщины смеялись и многозначительно переглядывались на кухне.

Мимо ковылял Десантник на костылях, Татьяна подмигнула ему своим блядским взглядом.

Парашютист посмотрел на свои загипсованные ноги и тяжело вздохнул.

Все бабёнки дружно засмеялись:

– Кому война, а кому мать родна.

А вот подруга Хомки, которую звали Стелла Замахала, могла дать прикурить многим современным светским львицам.

По жизни Стеллу всё замахало.

Всё – кроме денег.

Муж замахал, Германия замахала, общежитие замахало, дети замахали, соседи замахали.

Настоящую её фамилию никто и не вспоминал. Так она и осталась в народной памяти, как Стелла Замахала.

Её же саму, и не только её, регулярно «махал» Изя по прозвищу «Сперматозавр».

Изя был немереный детина, лет под сорок, и жил в Германии более двадцати лет.

Денег имел достаточно, чтобы купить Замахале и ей подобным сумку «Гуччи» за тысячу марок или шикарное платье от «Версаче».

Многочисленные так называемые жёны из молодых семей, отвечали Изе взаимностью, а он банально их ёб, как сидоровых коз.

Воистину – «Сперматозавр». Мужья ничего не могли дать этим молодым особам, а он мог и давал.

Так рушились молодые семьи в эмиграции.

«Где тонко, там и рвется».

Аксиома.

Но нам со Стецько от этого была польза, как не странно. Один из магазинов, где можно было взять товар для гарнизонов, «держала» жена Изи.

Она была старше его лет на десять и безумно ревновала мужа.

Степан бессовестно подбивал меня на коитус с Риммой, в интересах совместного бизнеса и получения льготных цен.

У Риммы были «бомбовые» и недорогие кроссовки, как раз для «китайских» полков.

Но я мужественно держался, Римма была похожа на породистую кобылу, и я где-то даже понимал «Сперматозавра».

Римма пыталась всяческими путями выдавить из нас информацию:

– Кого конкретно ебёт Изя?

Но не могли же мы ей сказать:

– Он перепробовал почти всех.

Делал умный вид, и схватив Римму за необъёмную жопу, по капле выдавливал ей истории про неверных жён.

С каждой каплей информации она чуть-чуть снижала цены на кроссовки.

А Изю «Сперматозавра» через несколько лет взорвали в Днепропетровске.

Он поехал туда делать бизнес и вложил большие деньги.

В один прекрасный день «Жигули» вместе с ним взлетели на воздух.

Не удивлюсь, если Стеллу это тоже замахало.

Такие были времена.

Но и в общаге были свои герои. Кирилл Маманов прибыл из Баку.

Всех, кого не успевал попробовать Изя или Парашютист, он прибирал к рукам.

Маманов был на постоянной «мурке» и всё время гнул пальцы веером. А в то время это было очень модно и барышни слушали его, как завороженные.

Из десяти слов Кирилл врал одиннадцать, но делал это настолько убедительно, что число его «побед» росло, как на дрожжах.

Однажды Маманов обкурился «дури» до такой степени, что уснул у Замахалы прямо в постели.

И она не могла его никак разбудить, как не старалась. Убежала в другую комнату, к подруге.

Когда вернулся муж, то обнаружил обкуренного в умат Маманова.

Скандал был грандиозный, он бегал за Стеллой с ножом.

Насилу его утихомирили.

Иногда мы брали Кирилла на торговлю.

Едем по бескрайним полям германщины. Небо высокое и чистое, облака в форме причудливых игрушек словно подмигивают нам своими большими и молочными глазами.

Воинская часть очень далеко в лесу, поэтому надо проезжать мимо полей и пашен.

Высоко-высоко в небе наматывает круги сокол. И как будто следит за нашим автобусом.

Маманов многозначительно поднял палец вверх и, глядя на сокола, сказал:

– Полюет!

Сокол тоже хотел жрать, очевидно мышку-полёвку.

В одном из дальних гарнизонов частенько ночевали у одного молоденького лейтенанта.

Он был тоже из Баку и Маманов ему безбожно врал про возможные и даже невозможные виды бизнеса.

Рассказывал и про широкие перспективы послеармейского сотрудничества.

Лейтенант и его жена слушали Маманова, открыв рот.

Но Кирилл очень часто обкуривался «дури» на торговле до потери пульса.

Он обладал удивительным чутьём и находил своих земляков с «травой», где угодно.

После таких выкрутасов мы со Стецько перестали брать его в «лес».

А лейтенант ещё долго спрашивал.

– Где же Кирилл Маманов?

– Почему больше не торгует с вами?

В конце концов Степану это категорически надоело, и он сказал лейтенанту:

– У Маманова оказался дядя в Нью-Йорке и он уехал жить к нему.

– И теперь Маманов открыл свой собственный кинотеатр на Брайтон Бич.

Молодой лейтенант поднял палец вверх, точь-в-точь как Маманов, и сказал:

– Голова!

Квартира

Через некоторое время фрау Мюллер заселила в общагу цыган. «Пропал дом».

Цыгане срали на пол прямо в душевой и пиздили коврики для вытирания ног.

Надо было срочно съезжать с общежития на квартиру.

Стецько к тому времени жил в двухкомнатной квартире в центре Западного Берлина.

Заплатил маклеру немалые деньги, с жильём были просто катастрофические проблемы.

За нормальную квартиру в центре города и с приемлемой квартплатой маклера брали немалые деньги.

Даже с деньгами найти жильё было очень и очень проблематично.

В городе был квартирный бум. Желающих много, а жилья мало.

У владельцев недвижимостью и домами дела вершили секретарши, которые наживались на этом.

Да и с немецким языком у многих «лесников» были проблемы.

Попасть на приём к владельцу жилья было практически нереально.

Но и платить маклерам и секретаршам безумные деньги не было никакого желания.

Складываю свои пожитки в сумку «спортивку», и с кроссовками через плечо наперевес пытаюсь прорваться на приём к владельцу большого и многоэтажного жилого дома.

Секретарша и маклер, которые «делают» квартиры в этот дом, не пускают меня дальше коридора.

Тогда я прячусь в туалете, и дождавшись обеда, когда вся эта кодла уходит перекусить, буквально вламываюсь в кабинет владельца недвижимостью.

В большом кабинете, за большим столом сидит маленький и седой человечек.

Он похож на гнома из сказки.

Его еле видно из-за кресла.

Он поднимается и грозно спрашивает:

– В чём дело?

Пытаюсь что-то сказать на своём тогда ещё ужасном немецком, как Гном спрашивает:

– Ты говоришь на иврите?

– Конечно!!! – буквально взрываю воздух оглушительным криком.

Гном приехал из Израиля почти пятьдесят лет тому назад и заработал на недвижимости состояние.

Он расспрашивает про причины моего отъезда с исторической Родины.

Рассказываю ему свою историю, не без приукрашивания.

«Ради красного словца не пожалеешь и отца».

– А почему у тебя кроссовки за плечами, и что это за сумка?

– Так ведь цыгане живут и нас в общаге, вот и ношу всё своё с собой…

Если у Гнома и были сомнения, то подробности про жизнь с цыганами их развеяли.

Он так растрогался, что ментелем выписал мне ордер на квартиру, который я подписал, не глядя.

Когда вышел из кабинета, то увидел перекошенное от злобы лицо секретарши и маклера.

От недополученной прибыли у них свело зубы.

Но мне было глубоко насрать, и через неделю я вселился в однокомнатную квартиру почти в центре города.

Небольшая, но зато своя!

С энтузиазмом начал ремонт и отправился закупать мебель и всяческие стиральные и посудомоечные машины.

Турист с Украины попался очень толковый, и пока мы со Степаном торговали в «лесах», буквально за месяц сделал косметический, но очень уютный ремонт.

Через месяц из мебельного магазина привезли огромный кожаный диван чёрного цвета.

И два таких же кресла.

В углу я поставил большой телевизор «Сони» с максимально возможным экраном.

Холодильник «Бош», о трёх камерах, важно гудел на кухне.

Посудомоечная машина пристроилась в углу, как бедная родственница.

На новоселье пришли Стецько с женой и Владимир Семёнович.

Гетман оглядел небольшую квартиру, забитую мебелью с большими электроприборами и мрачно пошутил:

– «Сбылась мечта идиота».

– Я – идиот!

А тот из нас, кто хоть немного не идиот, пусть первый бросит в меня камень.

Новые времена стремительно надвигались, и я оказался к ним готов.

Мама

В полшестого утра зазвонил телефон. Ох, и не люблю я эти утренние телефонные звонки.

– Мама умерла… завтра похороны…

Папа звонил из Москвы. Мама давно и тяжело болела, и, несмотря на лекарства, которые передавал, сделать ничего было нельзя.

Морально давно был к этому готов, но смерть всегда приходит неожиданно.

Надо было поставить российскую визу и купить билет на самолёт.

Как назло, Степан был с женой на Украине, нужна была машина, и помощи ждать было практически неоткуда.

По пути в российское посольство случайно встретил на улице одного из родственников Сухаря – «лицо кавказской национальности».

Тенгиз оказался настоящим человеком, и ту помощь, которую он мне оказал в тот день, невозможно описать даже словами.

Ему я благодарен на всю жизнь. Тенгиз возил меня целый день на своей машине, отбросив все дела.

Сначала поехали в российское посольство. Там была огромная очередь, но Тенгиз договорился с земляком охранником и меня пропустили.

Консул оказался золотой человек, дай Бог ему здоровья.

Нужна была заверенная телеграмма от врача, но её не было.

Консул поверил на слово.

– Но с условием!

– Ты должен привезти из Москвы копию свидетельства о смерти.

Затем он вызвал секретаршу:

– Срочно напечатайте визу на машинке!

Я остался ждать, через пятнадцать минут документ был готов.

Виза выглядела, как портянка, и разворачивалась на три части.

Тенгиз быстро завёл свой «Опель», и мы поехали в турбюро.

На наше счастье, был билет на самолёт до Москвы – вечерний рейс.

Тенгиз отвёз в аэропорт и проводил до стойки регистрации. Мы обнялись на прощание.

Был вечер, а поздно ночью меня встретил в Шереметьево Гера Патлатый.

На другое утро маму похоронили.

«Амаретто»

После похорон сделал папе приглашение в немецком посольстве, он стал собираться на переезд в Германию.

На постоянное место жительства.

Гера пригласил к себе в «офис». Шёл 1993 год, Гера Патлатый был крутым «бандюком» и входил в состав Солнцевской ОПГ.

Большой «офис» на Ленинском проспекте забит компьютерами и «братками».

Гера познакомил меня со всеми.

Рожи конкретные – называли Геру не иначе как Батя или Пахан.

Патлатый предложил поставлять алкоголь к нему на «фирму» и обещал наладить беспроблемный сбыт.

Мы ударили по рукам, и я улетел в Берлин – готовить первую фуру ликёра «Амаретто» для поставки в Москву.

Первая и как оказалась последняя фура с ликёром прибыла в Москву поздней осенью.

Но за это время доллар в России так стремительно взлетел вверх, что продать «Амаретто», даже по закупочной цене стало практически нереально.

Но Гера не унывал и пригласил меня отужинать в ресторан «Олимп», который находился прямо на территории стадиона «Лужники».

Кабак оказался непростой – почти весь забит «братками» и «лицами кавказской национальности».

Через некоторое время за столик подсел знакомый Патлатого.

Он пообещал за небольшой процент уговорить какого-то «коммерсанта» купить весь товар.

Весь ликёр хранился у Геры на складе, склад был на территории «офиса».

Не прошло и недели, как подъехала фура от «коммерсанта» и весь ликёр перекочевал туда.

Вместо марок или долларов нам заплатили рублями, и Гера отправил меня в ближайший обменный пункт, дав двух охранников с «волынами».

После всех подсчётов образовался минус в несколько тысяч марок.

Патлатый сказал:

– Ты ещё хорошо отделался.

– Предлагаю съездить «отдохнуть» в подмосковный дом отдыха!

– Я «угощаю», – подмигнул Гера.

Там я познакомился со Светланой из Пензы и у нас закрутился бурный роман.

Светлана родилась со мной в один день и была моложе ровно на десять лет.

Гера, как всегда, предложил мне:

– Женись!

Дело в том, что примерно пятнадцать лет назад встречали Новый год дома у Патлатого.

Вместе со своей будущей первой женой. Рано утром Первого января он спросил: – Понравилась девушка?

И, не дождавшись ответа, сказал ту же фразу: – Женись!

Но теперь дело обстояло намного сложней, Света была замужем. На следующий год она приехала в Германию по приглашению и прямо в койке сказала:

– Сделай мне предложение!

– Нет, не могу…

Отказался, элементарно струсил – может, и зря…

После отдыха в Подмосковье вернулся в Берлин.

Что дальше стало с Патлатым и жив ли он теперь – не знаю.

Следы Геры затерялись в лихих бандитских девяностых.

Магазин с патронами

В 1994 году войска из Германии вывели, и мы остались без работы. Но ненадолго.

Стецько начал ездить на «поволжских немцев». В то время они тысячами приезжали на историческую Родину и первое время жили в общежитиях.

Работа была похожа на торговлю в армии, только вместо «шмидео» и «шняги» Степан возил им ковры, видеокассеты с советскими фильмами, гречку, сгущёнку, сухую горчицу, хозяйственное мыло и многое другое, чего не было в Германии.

Особой популярностью пользовались аудиодиски с записями песен Шуфутинского, Тани Овсиенко, Любы Успенской, Розенбаума и Алёны Апиной.

Работал он уже без меня и довольно успешно.

К тому времени многие бывшие «лесники» набили денег и понаоткрывали магазины и магазинчики в центре города, около вокзала «Зоологический сад».

На улице имени философа Канта.

Конкуренцию составляли турки, которые открыли такие же точно магазины на несколько лет раньше. Они уже «набили» клиентуру и получали почти всё напрямую из Азии.

Основной товар, который продавался – это вся та же «шняга» и газовые пистолеты с патронами.

Также появились и другие «темы».

Фотоаппараты «Поляроид» и кастрюли.

Кастрюли из блестящего металла, со стеклянными или железными крышками.

Упакованы они в красивые картоны, в углу стояла фантастическая цена в немецких марках.

Почти весь товар делался в Китае, на Тайване, в Гонконге.

Также большим спросом пользовались «ключи». Большой пластиковый чемодан с набором автомобильных отвёрток, насадок, ключей и прочих приспособлений.

На вид красиво и практично, а практически – одноразовое говно, до первого серьёзного ремонта машины.

Все «ключи» гнулись в руках, как пластилин.

Но цена на товар была настолько дешёвая, что оптовики скупали всё – и в больших количествах.

Основной контингент покупателей – поляки и прибалты.

Дальше это уходило на огромные рынки Польши и стран Балтии, оттуда благополучно в Россию и на Украину – к конечным покупателям.

Газовые пистолеты, патроны, «Поляроиды» – делались в Германии, поэтому стоили дороже, и приобрести всё это для магазинов в больших количествах было довольно проблематично.

Тут и проявились мои недюжинные способности и скрытые таланты.

К некоторым моделям газовых пистолетов подходили патроны с мелкой дробью.

Дробовые патроны выпускались во времена ГДР и сейчас гнили на складах оружейных фабрик.

Дело в том, что патроны с мелкой дробью были запрещены на территории Германии, а вывозить на экспорт – пожалуйста.

Обман галимый.

Как от газовых патронов, так и от патронов с мелкой дробью толк был одинаковый.

Ноль целых, хуй десятых.

Но покупателей из Польши и Литвы это мало интересовало. Пока народ в России в этом разобрался, прошло несколько лет.

Выручила советская смекалка, полученная в комбинате по ремонту квартир и в кооперативе у Войченко.

Немецкий язык знал уже неплохо и, сделав нужные бумаги, поехал прямо на фабрику в район Дрездена.

Директор оружейной фабрики оказался не простым челом, во времена ГДР учился в Москве и хорошо говорил по-русски.

Он не очень-то поверил бумагам «на экспорт», но несколько банкнот достоинством в тысячу марок сделали его сговорчивее.

После загрузки коробок в машину директор пожелал нам:

– Счастливого пути в Москву!

– Прошу меня не забывать!

– Я бы тоже просил «не забывать!» – шурши у меня в карманах каждый день по три «косаря» марок.

Продать патроны в «русские» магазины было делом нехитрым, и жить после этого стало намного радостнее и веселей.

Магазин без патронов

Один из самых успешных магазинов «держал» Геша Модус. Геша приехал из Днепропетровска в одно время со мной, но за счёт удивительной работоспособности и «мёртвой» хватки уже твёрдо стоял на ногах.

Основная жизненная философия Геши укладывалась в нехитрую фразу:

– Деньги давать и в жопу целовать никогда не поздно.

Модус продавал всё – кастрюли, «Поляроиды», «шнягу». И, как настоящая капиталистическая акула, не мог пройти мимо патронной и пистолетной «темы».

Геша был «с лицом добрячка». Он всё время сладенько улыбался и говорил в полголоса.

Частенько выйдя на ступеньки своего магазина Модус складывал ручки на животе и одобрительно смотрел в сторону снующих туда-сюда поляков и прибалтов.

Однажды Модус перекупил у турок целый контейнер автомобильных насосов.

На насосы был большой спрос, и все оптовые покупатели бегали, как ошпаренные.

– Насосы есть? – буквально выдыхал проходящий мимо поляк или прибалт-оптовик.

– А что разве ни у кого в городе насосов нет? – спрашивал Геша, и добро щурился по-ленински.

Ага, сейчас. Цену он загибал такую, что поляки отбегали в сторону.

Но пробежав ещё с два десятка таких же магазинов и не найдя насосов, покорно несли к Модусу в магазин немецкие марки в малых и крупных купюрах.

Геша торпедировал лавэ в «котлеты» средних размеров и перетягивал их резиночкой.

Вот с таким «волком» свела меня судьба.

Время от времени Модус покупал у меня патроны с дробью, но потом ему это надоело, и он решил всё подмять под себя.

– Купить оптом абсолютно весь «арсенал».

После бурного торга в подсобке его магазина, циничная сделка была завершена рукопожатием.

Но Геша не рискнул держать товар в магазине и предложил хранить патроны у меня в подвале.

За это он был готов заплатить, а сами «маслята» просил приносить ему частями, по требованию.

Мало того, за отдельную плату разрешал продавать теперь уже его товар, и в другие магазины. Ведь с этого он тоже наживал деньги.

Постепенно Геша предложил ещё поучаствовать и в его бизнесе.

У Модуса был товарищ из Ташкента, которого все называли Чурбан.

Звали его Юра и на Чурбана он ничуть не обижался. Юра закончил семь классов и с трудом писал и читал по-русски.

После школы папа дал ему большой «колидор», и он шёл по нему до сих пор – гордо и смело.

У Чурбана был магазин прямо на границе с Польшей. Все дальнобойщики покупали тот же самый товар у него, ведь въезд в Берлин большим «фурам» был запрещён.

С грамотой у него была беда чёрная, поэтому он до сих говорил «канкулятор» и «Роберт».

Так он называл детские игрушки «Роботы», которые в большом количестве скупал у Модуса.

Многие дальнобойщики были из Прибалтики, где был бум на каталоги фирмы «Квелли».

Каталог выходил два раза в год – толстый и красивый, считалось престижным иметь его на журнальном столике в гостиной или прихожей.

Вот этот бизнес и предложил мне Модус – полную долю на каталоги, которые Чурбан готов покупать тысячами два раза в год.

Каталог стоил не мало, но как его достать, да ещё и в таких огромных количествах.

И поехал я в город Нюрнберг, где был склад и типография этих каталогов.

Познакомился с одним очень приличным немцем.

Начальник склада по хранению каталогов. Там была хитрая и непонятная система, по которой он мог списывать их как использованные или подарок клиентам фирмы «Квелли».

У начальника было бельмо на глазу, и мы с Модусом прозвали его Одноглазый.

После недолгих, но очень культурных переговоров Одноглазый согласился банально пиздить каталоги в промышленных объёмах.

Он даже дал мне свой домашний телефон.

– Не из-за денег, а потому что вы мне очень симпатичны, господин Андрей, – вещал Одноглазый.

Я не спорил, и в качестве аванса, засунул ему в карман пару сотен марок.

Одноглазый покраснел, как Альхен, но деньги взял.

Через неделю, взяв напрокат фуру, приехали с Модусом в Нюрнберг.

Под покровом ночи, открыв склад, Одноглазый сгрузил несколько десятков паллет с тяжёлыми, как моя жизнь, каталогами «Квелли».

Немецкие автобаны – лучшие в мире.

Модус ехал очень быстро и к утру мы были на польской границе.

Рядом со своим магазином уже ждал Чурбан.

Он решил пересчитывать каталоги, а когда мы ему сказали:

– У немцев всегда и всё точно, – то Чурбан заорал:

– Это лоховская!

– Меня не разведёшь!

И стал вскрывать запечатанную и тяжёлую евро паллету.

Хватило его только на одну, после чего он махнул рукой и отсчитал нам деньги.

Модус сладенько улыбнулся и сказал своим тихим голоском: – Спокойной ночи, брат.

В Берлин мы вернулись только утром, и Геша предложил: – А может отдать тебе деньги «потом»?

Пришлось пригвоздить его негодующим взглядом к водительскому сиденью. Только после этого, тяжело и по-стариковски вздохнув, Модус отсчитал мою половину.

Не любил он расставаться с деньгами, ох не любил…

Прибалты и «ключи»

Количество прибалтов – оптовиков росло не по дням, а по часам. Они приезжали за «ключами».

Модусу надоело перекупать контейнеры у турок, и он предложил:

– Достань «ключи» напрямую.

– Я знаю, у тебя получится, – и с надеждой вздохнул.

Подговорил Стецько, которому Модус обещал заплатить, и поехали на юг Германии.

Там находилась фирма, она изготовляла «ключи» в Китае, на своей собственной фабрике.

Хозяин фирмы оказался очень приятным и почтенным господином.

Работа за наличные деньги сулила ему обширные перспективы обогащения и приумножения капитала.

Для подкрепления дружбы и сотрудничества герр Вольф предложил:

– Загружайте немедленно несколько десятков картонов с «ключами»!

– С удовольствием!

Прямо в новенький «Мерседес» Степана Стецько.

Стецько очень недоволен, машина просела под тяжестью груза.

Но вовремя вспомнил про обещанный Гешой гонорар.

Цену герр Вольф дал такую:

– Мама не горюй!

Тут же отзвонился Модусу – тот радостно заорал в трубку:

– Заказывай десять контейнеров!!!

Герр Вольф с уважением проводил до самых ворот фирмы:

– Я лично буду прилетать в Берлин за наличкой.

Показалось, что на прощание хозяин смахнул скупую немецкую слезу.

А ведь не производил он впечатление сентиментального человека, никак не производил…

Машина села на жопу от перегруза, и мы отправились домой.

Модус встречал нас, как родных, сложив ручки на животе – и улыбался во всё своё «лицо добрячка».

Денег он Стецько заплатил, как обещал – а за перегруз машины и амортизацию платить категорически отказался.

– Но мы же не договаривались, – тихонечко сказал Геша.

С тех пор Степан невзлюбил Модуса. И часто припоминает эту историю, хотя прошло много лет.

Помимо «ключей» прибалты покупали различные «головки» для разборки двигателя и карбюратора.

Весь товар поставлял герр Вольф. Он был очень рад совместному сотрудничеству и, переупаковывая толстые пачки налички у Модуса в магазине, приговаривал:

– Я всего лишь маленький поставщик господина Модуса!

Геша улыбался своей тихой улыбкой, прикидывая в уме барыши – нынешние и будущие.

Постепенно я познакомился с прибалтами поближе. Многие оптовики были симпатичные барышни из Вильнюса и Каунаса, и у нас завязались тёплые, даже дружеские отношения.

Барышни доверяли мне суммы немалые, и я лично закупал различный товар в многочисленных русских и турецких магазинах.

Весь товар нужно был свозить к автобусу «Икарус», он парковался недалеко от магазинов, под мостом.

Все магазинщики меня знали, и давали товар со скидкой – заработок был нормальный, но как довести такое количество под мост?

Тогда я брал железную тачечку, на которой возили тяжёлые кастрюли и «ключи», и в несколько десятков приёмов свозил этот груз под мост.

Но тачечку надо было где-то брать, ведь у меня не было своего магазина.

А сами магазинщики использовали их в любую минуту и повсеместно.

Некоторых давила элементарная жаба, от того, что я забирал у них заработок.

Поэтому тачку мне не давали, а посылали на хуй.

В одном из магазинов, работала семейная пара с Питера.

Это были злейшие конкуренты Модуса, постоянно «ломали» друг другу цены и переманивали клиентов.

Вовчик по прозвищу «Одеколон» – работал раньше парикмахером, и его супруга Марьяна – «шановна пани».

Могла запросто дать в морду или послать по матушке.

Они всегда давали мне тележку, лишь бы поднасрать Геше.

Весь в поту, как тягловая кобыла, свозил картоны под мост, где уже ждали прибалты – оптовики.

Надо сказать, что конкурирующие магазины, на что только не шли, чтобы переманить клиентов на свою сторону.

Модус покупал водку и закуску, и поил и кормил поляков и прибалтов до опупения, пока те не падали под прилавок.

Вовчик «Одеколон» был похитрее и просто продавал товар ниже закупочной цены.

Этим он «прикармливал» клиентов, чтобы получить от них прибыль, но чуть позже и за счёт других товаров.

Про Марьяну – «шановну пани» даже ушлые поляки говорили:

– Очень «мундра»!

Однажды в русском ресторане, где гуляли одновременно несколько владельцев магазинов, она устроили драку.

Полезла на разборки к Модусу, еле её оттащили.

Вовчик не мог с ней справиться, а Марьяна, уже уходя, разбила стеклянную дверь и запачкала норковую шубу.

Ёбнулась прямо в лужу возле ресторана.

Геша тихо улыбался, глядя на этот бардак, а на утро все знали, почему магазин «Одеколона» закрыт.

– Слыхали?

– Вова «Одеколон» всю ночь отстирывал шубу, рыдая горькими слезами.

Многие владельцы магазинов так ненавидели друг друга, что не могли и думать, чтобы купить товар у конкурента.

Тогда на помощь приходил ваш покорный слуга.

Всегда готов помочь, тем более в таком сложном бизнесе, как оптовая торговля.

Чтобы прибалтийские барышни не ушли от меня к Модусу или «Одеколону», приходилось идти на всевозможные уловки.

Приглашал девиц в гости, был ещё не женат. Брал с собой Стецько, он уже развёлся.

Устраивали пьянки-гулянки и танцы-шманцы до упада.

После такого ангажемента барышни не хотели, да и «морально» не могли брать товар у магазинщиков.

Только у меня.

– «Как честный человек, я обязан на вас жениться» – но этого не сделал.

Хотя одна барышня из Вильнюса была очень настойчива, и требовала в категорической форме:

– Немедленно познакомь меня с папой!

Папе тогда было всего под восемьдесят, и он иногда помогал мне «покараулить» товар.

Чурбан покупал товар у Модуса, а я у турок.

Но Чурбан об этом не знал.

Магазин турка находился на другом конце Привокзальной улицы, и Чурбан не успевал туда дойти или доехать.

У турок «Роберты» стоили дешевле, чем у Модуса – и я решил на этом «сыграть».

Юра быстренько согласился купить почти полконтейнера этих игрушек.

Назначаем встречу у нейтрального магазина, оставляю папу сторожить товар, а сам на тележке вожу картоны с другого конца улицы, и складирую их около дороги.

Но Юра Чурбан решил меня перехитрить и пришёл на «стрелку» на час раньше, дабы проследить, откуда я привожу товар на тачечке.

Но не тут-то было, я пришёл на два часа раньше, и пока папа стоял на охране имущества перевёз все картоны к нейтральному магазину.

– Это лоховская! – заорал Чурбан.

– Ты ведь возишь товар от турок и продаёшь мне.

– Ну, и?..

– Дал слово – держись!

От каких конкретно турок, Юрчик так и не узнал, поэтому пришлось расплатиться согласно предварительной договорённости.

Ему стало стыдно перед папой, в Ташкенте уважали старших.

Белые грибы

За трудами и заботами на улице Привокзальной не забывалась и личная жизнь.

К тому времени Люба стала моей женой, и поехали к её сестре, с которой меня когда-то познакомила Алиса.

Ехать километров четыреста от Берлина, почти на чешской границе.

Рано утром за грибами, в пять часов подъём и по заветным местам, пока немцы срезать не успели.

Иначе только и будешь находить белые кругляшки от свежесрезанных белых.

Но до этого замечательный завтрак.

Брынза.

Пятьдесят процентов овечья, пятьдесят процентов козья. Не знаю про Россию, но в Германии она продаётся повсеместно.

Завариваешь крутым кипятком, затем даёшь отстояться минут десять.

После воду сливаешь, придерживая вилкой, чтобы брынза не упала в раковину.

Далее наливаешь ароматный кофеёк из кофейной машины – автомата в большую кружку и закусываешь всё пиршество брынзой, которая тает на языке, при этом сохраняя свой свежайший вкус.

Вкус горного воздуха, свежего молока и лучших времён, наступление которых обещал Остап Бендер.

Итак.

Ножичек вострый наперевес, и пошёл шерстить боровички-белые.

Вот он красавец, на триста грамм, чуть-чуть зарылся в мох, да листиком берёзовым прикрылся.

Но у нас не забалуешь – опаньки и в лукошко.

А радость такая от находки накатывает, как будто Алекс «коням» со штрафного в самый угол положил.

Душа поёт!

Там их можно, если повезёт, за два-три часа штук сто, сто двадцать срезать.

И, бывает, до того обнаглеешь – даже подосиновики красноголовые не берёшь.

Белые красавцы, ядрёные – шляпка ярко коричневая, ножка как тумбочка.

Размером сантиметров пятнадцать-двадцать, да с сеточкой узорчатой на ноге.

Когда жарить начинаешь, то запах такой – «Шанель номер пять» скромно откуривает писю с особым цинизмом.

Лучку побольше, маслице постное – чтоб аж шипело и скворчало.

Сковородка огромная, как сомбреро – с верхом корячится и зазывно просит откупорить «Абсолют» запотевший однолитровый.

Ну, а дальше, как пойдёт…

Главное – с картошечкой молодой, с укропчиком, не переборщить.

В меру её, в меру – чтоб вкус свежих белых грибочков не отбила.

Пока суд да дело, и грибочки ещё жарятся, можно и пива холодненького из холодильника откупорить.

Вообще-то белые грибы – удовольствие не из дешёвых.

От маленькой баночки в 250 грамм маринованных белых в шикарном «КаДеВе», до одного килограмма свежих грибов в «Метро».

Другое дело, что это дорого для экономных и практичных немцев, которые зачастую предпочитают лисички, в основном из-за цены.

Белый гриб называется по-немецки «Штайнпильц» – Каменный гриб.

Не теряет цвет, очень прочный и стойкий. Попадаются червивые, но редко.

Среди бюргеров пользуется заслуженным уважением и любовью.

Практически во всех ресторанах выше среднего есть в меню в различных ипостасях.

Например – парная телячья отбивная на гриле с гарниром из свежих, с прожаренной хрустящей корочкой молодых белых.

Берутся именно молодые белые, примерно пять-семь сантиметров.

Цена порции может доходить до тридцатника евро, что по берлинским ценам немало.

И приятного аппетита, как говорится!

Однажды в «Хилтоне»

На вешалке целых два халата, махровые и белые – расписные с вензелем и даже профилем гламурной Пэрис Хилтон.

Идём в сауну, до футбола ещё восемь часов.

Попарились, поплавали в бассейне. А халаты забыли на мраморной скамейке.

При выписке говорю:

– Оба халата остались в сауне, возле бассейна.

Дежурный вытянулся, да как рявкнет по-немецки:

– Яволь, майн герр.

Сказать, что мы растерялись – не сказать ничего.

Дело было во Франции, где категорически не хотят и не могут говорить даже по-английски, не говоря уже про немецкий язык.

Не коллаборационисты они – националисты галимые.

А дальше на ломанном английском добавляет:

– Включено-с в стоимость двухместного номера.

– И так во всех отелях сети «Хилтон».

И тут же любезно предлагает нам два запечатанных в целлофан халата:

– Можете забрать домой как подарок.

Нетрудно догадаться, что мы не особо сопротивлялись.

Один и сейчас гордо весит на вешалке и совершает перманентные вылазки с хозяином в немецкую сауну.

Об этом напишу немного позже.

Прошло пару лет. Старая добрая Англия.

Опять играет «Спартак». Опять мы в «Хилтоне».

Бассейн и сауна явно похуже, джакузи работает по непонятному таймеру, а не от ручной кнопки.

Про ледащих мамуль даже стыдно говорить, во Франции с этим делом:

– Ой-ля-ля! – в смысле есть на что посмотреть.

Но не буду углубляться, а то уже «вижу», как за пером и бумагой дружными рядами потянулись «кобелирующие личности» из числа литературных критиков.

При выписке гордо демонстрируем два халата, белых, как «снежок» на подоконнике голливудской звезды.

Дежурный, ни слова не говоря, нажимает кнопку – появляется секьюрити и два дюжих «бобби».

Один из «бобби» нехорошо улыбается, как Азазелло при встрече с дядей Берлиоза из Киева.

Насилу разобрались.

– В Англии всё по-другому.

– И Франция нам не указ!

– «Хилтоны» – все разные по экстерьеру.

Халатики мы вернули, скотланд-ярдовцы ретировались, дежурный смандячил страшный кисляк и с улыбкой Малюты Скуратова сказал:

– Ай эм сорри…

Но тапочки запечатанные оба раза подрезал, чего уж там.

Квалитет, правда, оказался не очень.

Но, как известно – «дареному коню в зубы не смотрят».

Франция

За полгода до Миллениума пьяные болельщики сборной России по футболу неслись на польском микроавтобусе по «Шамз Элизе».

Из окон развевались российские триколоры и охрипшие от крика глотки в который раз вопрошали культурно-невозмутимых лягушатников.

– Это вы чемпионы мира?

– Нет!!!

– Это мы чемпионы мира, сосать вам, не пересосать!!!

Мадам и месье сокрушённо покачивали головами и говорили:

– Ой-ля-ля…

А начинался день тревожно, казалось, ничего не предвещало нашей великой победы.

Уже с утра в районе Стад де Франс было оживлённо, большая часть местных искала билеты. Но их не было, ни билетов, ни афроарабов спекулянтов, и никаких спекулянтов вообще.

Отчислились в пригород Парижа, в отель, где жила сборная.

На наше счастье в парке прогуливался генеральный директор Российского футбольного союза Тукманов.

Пришлось напомнить Александру Вячеславовичу о его кратковременном пребывании в «Спартаке» и общих друзьях – торпедовцах Пригоде и Жупикове.

Вместе вспомнили и посмеялись над легендарной фразой Василия Жупикова:

– Бабки не платят – за сборную играть не буду!

Прослезившись, далеко не сентиментальный генеральный директор, отсыпал нам целую пригоршню билетов по сто пятьдесят франков за штуку.

Но денег не взял, как не настаивали.

А настаивали мы не очень сильно, дорогие друзья, как не трудно догадаться.

В начале второго тайма было довольно неуютно. Французские болельщики откровенно издевались, показывали факи и брызгали в нас «Кока-колой».

Сидевший неподалёку старый коллаборационист нагло предрекал на пальцах три – один.

После игры спросил у него:

– Ну, мон шер ами ля гранд папа?

Старая сволочь нашёлся и мрачно изрёк:

– А ля гер ком а ля гер.

Как в воду смотрел – на три года вперёд и товарищеский матч с лютой дракой в подтрибунном помещении, где будущий тренер «Спартака» Валерий Карпин отвесил смачных тумаков наглому Зидану.

Когда Валера вбил третий гол, как огромный русский хуй в узенькую писю французской мамзельки, то на секторе начались просто истерика и фанатизм.

Места были точно по центру поля, и глумились мы на славу.

Всего человек пятьдесят русских, не больше. Рядом сидел теннисист Чесноков и какой-то важный папик – депутат из «семьи» Ельцин-Дьяченко – это было понятно по обрывкам фраз.

Он стал звонить по мобиле и истошно брызгать слюной:

– Всем по ордену!!! – кричал папик.

Прямо маниловщина какая-то.

После финального свистка пустились в пляс и дружно пытались спеть гимн Родины ещё раз, как всегда, в старой редакции и под личным дирижерством Героя России Чеснокова.

А затем выпили столько, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Остаюсь при своём мнении – это один из самых великих матчей в истории сборной России, несмотря на итоговое поражение от хохлов.

– «Мы увидим всё небо в алмазах» – верю, что Чехов не обманул.

Блаженно улыбаюсь, от нахлынувших приятных воспоминаний.

Через полгода наступал Миллениум – решили встретить его в Париже.

Супруга была счастлива, а Стецько и его тогдашняя пассия Елена с удовольствием согласились составить нам компанию.

Купили путёвки в «русской» туристической фирме и в католическое Рождество наш автобус взял курс на Париж.

Но в «русской» турфирме всё оказалось через жопу.

Просто обман.

Миллениум нам предложили встретить на «Шамз Элизе» с бокалом шампанского в руке.

– Никакого ресторана!

– А как же наши вечерние платья? – кричали женщины.

И были правы на сто процентов.

Кроме перспективы встретить двухтысячный год на улице, нас заселили в ужасный гадюшник, который не тянул даже на одну звезду.

Это была первая и последняя поездка с «русской» турфирмой.

У Елены оказалась подруга в Париже, которая и дала полезный совет:

– Надо ходить по всем барам и ресторанам при отелях и спрашивать:

– Есть свободные столики?

Шёл мокрый дождь, температура чуть выше нуля – норковые шубы женщин представляли жалкое зрелище, натуральные облезлые крысы.

Да и мужские кашемировые пальто превратились в тряпки.

Но делать нечего, и часов за шесть до наступления Нового года мы со Стецько выдвинулись в район центральных улиц.

Везде и повсюду не было не то, что столика, но и не одного свободного места.

Все нормальные люди позаботились о резервации заблаговременно.

А если и были свободные места, то цена за человека колебалась от трёх до десяти тысяч франков.

– Миллениум!

Время неумолимо двигалось к двенадцати, Степан сквозь зубы ругался матом, и мы окончательно вымокли.

Уже казалось, что придётся пить шампанское на улице.

Зашли в отель «Меркурий», недалеко от центра.

Мест в ресторане не было, но улыбчивый портье предложил:

– Загляните в бар отеля и спросите там.

Слышим какой-то шум.

Благообразный француз суёт бармену кредитную карту и что-то эмоционально объясняет на языке Дюма и Мольера.

Наконец скандал улажен, и мы занимаем место благообразного месье – напротив бармена.

Он говорит по-английски ещё хуже, чем мы, но благодаря азбуки глухонемых проясняем ситуацию:

– В уютном и красивом баре отеля встречают двухтысячный год?

– Да.

– Но!

– В программе только напитки, без ограничений.

– Водка, коньяк, ликёр, шампанское, пиво, кола, минералка и всё что вам угодно.

– Никакой еды – под утро торт «Птичье молоко», и тоже без лимита.

– Вам повезло – месье отказался от четырёх мест, вы можете их выкупить.

– Оплата предварительная и только по кредитной карте.

Кредитка с собой, повезло нам – хоть напитки без еды, зато праздник встретим в уютном баре.

Женщины ждут нас, платья блестят – мы со Степаном надеваем костюмы и галстуки.

В баре полно людей, публика – французы.

Никакой молодёжи. Только средний возраст.

Все чинно пьют из фужеров и рюмочек.

Ага. Только не мы.

Надо отбиваться за входной билет цены немалой:

– Официант!

– Бутылочку водочки, бутылочку коньячка, бутылочку шампанского и запить.

Прямо ресторан «Плакучая ива» и Геша Козодоев.

Да и Стецько чем-то неуловимо смахивает на Горбункова Семён Семёновича.

Пили настолько вдумчиво и основательно, что к утру количество пустых бутылочек за нашим столом приятно ласкало глаз.

Весёлые танцы, салют над Эйфелевой башней – полная программа входа в новое тысячелетие была выполнена нами под перезвон шампанского в бокалах и коньячка в рюмках.

– Бом-бом-бом – часики бьют…

Бармен торжественно вносит несколько десятков тортов «Птичье молоко».

Торт такой вкусный, что невозможно оторваться. Его много – хватает на всех с избытком.

Но Степан Стецько не таков!

Уединившись за дальним столиком, он методично уничтожает немереный поднос с тортиком, запивая всё это шампусиком из большой пивной кружки.

Рано утром возвращаемся в мерзкий отель и быстро засыпаем.

Под вечер Степану становиться совсем худо – у него пищевое отравление.

Нет, нет – не алкоголем.

Несколько килограммов кондитерских изделий не выдержал даже его безразмерный желудок.

Выходим проветриться на улицу.

Стецько «пугает» каждый придорожный куст. Ближе к ночи его немного попустило.

А мы и поныне вспоминаем эпохальный Новый год.

И торт.

Торт в шесть кило, который смог съесть только он – мой товарищ Степан Стецько.

Комсомольцы

Постепенно вся работа сошла на нет. Поляки и прибалты набили денег и сами стали ездить в Китай – заказывать контейнера со «шнягой» прямо на месте.

Народ в России разобрался, что газовые пистолеты – обман населения и только пугач, не более.

Каталоги перестали интересовать – товар из «Квелли» всего лишь ширпотреб и ничего более.

Жизнь вступала в новую стадию.

В Берлине, как грибы после дождя, открывались многочисленные «офисы». Для работы требовались менеджеры со знанием компьютера, английского, немецкого.

«Офисы» вели торговлю с Россией и Украиной в больших, иногда промышленных объёмах.

Это был абсолютно другой бизнес – более прозрачный и официальный.

Один из таких «офисов» находился недалеко от дома, буквально несколько остановок на метро.

Хозяева его – бывшие «комсомольцы» из Москвы, занимались поставкой высоких технологий для оборудования доменных и мартеновских печей, агрегатов для электростанций.

Вот в такую серьёзную фирму и забросила судьба.

Сначала взяли на испытательный срок, а затем, после окончания компьютерных курсов, стал полноправным менеджером – с нормальной зарплатой.

Работы было столько, что целыми днями сидел у компьютера и не разгибался.

Обрабатывал заказы.

Они в большом количестве поступали от московских компаньонов.

Бывшие «комсюки» так поставили работу, что товар шёл в Россию и на Украину к ним же.

Это были их фирмы, но по другую сторону границы.

Главный компаньон – Артур был чем-то неуловимо похож на героя русской народной сказки и совсем не обижался, когда мы называли его Колобок.

Второй совладелец был высокий и худой – типичный Дуремар – продавец пиявок.

Артур много говорил по мобильному телефону и счета приходили на страшные суммы.

Нет худа без добра – зато имел большие преференции от немецкого оператора мобильной связи «Водафон».

Однажды под Новый год вручил мне пригласительный билет на две персоны в ВИП-клуб для «платиновых» клиентов «Водафона». Сам он не жаловал такие мероприятия, с удовольствием пошёл вместо него, прихватив с собой Стецько.

Небольшой бар уютного ресторана в центре города, вход строго по пригласительным.

– Вы будете регистрироваться для участия в розыгрыше праздничной лотереи?

Вопросительно смотрю на Стецько.

– Да, мы будем! – говорит Степан.

Разрешено участие одного человека и он называет мою фамилию.

На билете пишут фамилию и бросают в барабан.

Садимся за столик. Кругом одни знаменитости, начиная от Бориса Беккера и заканчивая Францем Беккенбауэром.

Они тоже клиенты «Водафона».

Длинноногие девицы разносят на подносах всевозможные деликатесы и спиртное.

– Что-то порции больно маленькие, – сокрушается Стецько.

Но нас поняли, и девушка зачастила в нашу сторону.

Через часок мы в хорошей кондиции, и вот-вот должен начаться розыгрыш лотереи.

– Степан, пошли домой, – мычу я.

– Никогда и нигде ничего не выигрывал, даже рубль в советские времена.

Но Стецько проявил поразительную настойчивость, и мы остались. Главный приз – гоночный велосипед цены немалой.

Он висит под потолком бара и привязан цепями для пущей важности.

Вся мелочёвка уже разыграна, гости затаили дыхание и ждут.

– Кому же достанется главный приз?

Клоун, который вёл лотерею, суёт руку в барабан и вытаскивает пригласительный билет… с моей фамилией.

Что тут началось!

Я закричал, как подорванный – все подходят, поздравляют, фотограф усаживает рядом с какой-то моделью и начинает фотографировать во всех ракурсах.

И так, и эдак.

В это время велик снимают с потолка, и под звуки марша Беккер и Кайзер Франц вручают мне гоночный аппарат.

Радости нашей нет границ.

– Вы завтра заберёте или сейчас упаковать? – спрашивает участливый клоун.

– Конечно, сейчас!

Сгружаем велик в «Мерседес» Стецько и едем домой, благо дело не очень далеко.

Поздно ночью веселье продолжается дома почти до утра.

– Мы обмываем велосипед!

Наутро счастливый прихожу на работу и рассказываю всем, как я первый и последний раз в жизни выиграл в лотерею.

Колобок и Дуремар искренне радуются, и мы отмечаем это дело бутылочкой водки.

С Колобком нас связала и личная дружба, после работы частенько оставались в офисе выпить по двести граммов «Абсолюта» и поговорить за жизнь.

На следующий Новый год Артур дал мне два пригласительных в российское посольство.

– Мама дорогая!!!

– Такой красоты не видел нигде.

Кругом мрамор и золото, и байка про унитазы из благородного металла кажется былью.

Стол а ля фуршет.

Поросята и осетры, фаршированные белыми грибами.

Расстегаи, уха и ещё всякая всячина – спиртное льётся рекой.

В углу зала небольшая очередь. Один чел печёт блины, а другой кладёт в них чёрную икру ложками.

Причём кладёт от вольного. Хочешь – чел нагрузит тебе в блин одну ложку, хочешь – пять.

Выражение лица у него отрешённое, всё по барабану.

Взяв по три-четыре блина, все гости с завидным упорством повторяют экзерсисы с чёрной икоркой.

Вскоре чан с икрой пустеет, взамен выносят другой – ещё больше.

Гости продолжают отбиваться, мы со Стецько тоже.

Не стесняясь ни грамма, вместе с нами мечет икру бургомистр Берлина герр Воверайт.

Водка не успевает подаваться снующими официантами.

Играет оркестр, какой-то солидный дядя танцуют «камаринского».

Наконец выносят огромный торт, на него уже никто не может смотреть. Поздним вечером возвращаемся со Степаном домой, идём пешком.

Первый и последний раз в жизни наелся впрок на два дня вперёд, только пил чай с сухариками.

Вот что икорка животворящая делает!

Интересно, что же тогда подают в Кремле на Новый год?

Не могу даже и представить…

Вот тут, как снег на голову, на меня и свалился Белкин, он позвонил из Москвы, а как нашёл мой телефон – ума не приложу.

За те более чем двадцать лет, что не видел Белкина, с ним произошли разительные перемены.

Из студента-распиздяя Плехановского института он превратился в солидного банкира, директора одного из филиалов не последнего банка города Москвы.

Белкин прилетел в Берлин и мы пили целую ночь.

Под утро, ещё пьяный, сказал жене:

– Скоро мы будем есть икру ложками!

В офис пришёл ещё пьяным и сказал женщинам из бухгалтерии голосом фельдкурата Каца:

– Однажды один человек нажрался и попросил его не будить.

И захрапел прямо на диванчике, возле кабинета Колобка.

Днём пришёл Колобок и благородно отпустил домой – отсыпаться.

На другой день познакомил его с Белкиным. Перспективы совместного сотрудничества представлялись просто грандиозными, кредиты и новые электростанции должны были расти и строиться как на дрожжах.

Меня обещали не забыть и, когда провожал Белкина в аэропорт, то смахнул скупую мужскую слезу.

От нахлынувших чувств – в свете лучезарных перспектив.

Но «человек предполагает, а Бог располагает», в чём я убедился очень скоро.

Буквально через неделю грянул гром. Рано утром, прямо дома, финансовая полиция арестовала Колобка и Дуремара.

За неуплату налогов. Подробностей мы так и не узнали, но немцы вменили им оплату за товар через третьи страны, якобы в обход законодательства.

Меня и женщин из бухгалтерии таскали по допросам, но поняв, что мы не в курсе дела – отстали.

Фирму закрыли, а «комсюки» отправились в Моабитскую тюрьму, по следам Юлиуса Фучика.

Кто знает, соблюдай они его завет – «люди, будьте бдительны!» – может, всё было по другому.

Белкин явно расстроился и дал мудрый совет:

– Не переживай и попытайся найти новое место работы.

Мусара у немцев вправду злые, как собаки.

Уже после отсидки на местной киче «комсомольцы» рассказывали, что приём у них очень жёсткий, а разбираются уже потом.

Зато Артур набрал три килограмма веса и рассказывал:

– Кормят очень хорошо, как в цэковском санатории времён застоя.

– Можно заказывать меню на два дня вперёд.

– Например, обед из трёх блюд.

– Супчик рыбный из свежей сёмги.

– Баранинка парная на косточках с картофелем фри, к ней салатик из свежих помидорчиков и острого перчика.

– Пирог с пылу с жару со сливками и свежей клубничкой.

– Плюс фитнес-зал с настольным теннисом и душ с сауной два раза в неделю.

После таких рассказов закрадывалась подлая мыслишка:

– Может, есть смысл дать полицейскому капралу поджопник и отдохнуть на казённых харчах месячишко-другой?

Заплатив бешеные деньги адвокатам, Колобок и Дуремар вышли на волю примерно через год и навсегда уехали из Германии.

Бокс один

Еду утром на работу, сажусь в автобус около вокзала «Зоологический сад». Смотрю, прямо из «Макдачной», где обычно харчуюсь на выездах с Собачником-малобюджетником, вываливается толпа «на цветах» рыл в пятьдесят.

Весь моб на цветах «Тоттенхэма». Ребятки сильно пьяны, а ведь только утро, и слегка обшарабанены лёгкими наркотиками.

Красномордые хари, лет под сорок – справляют малую нужду возле забора знаменитого на весь мир Берлинского зоопарка.

Всё как положено – шестиконечные звёзды и прочие дела, ласкающие взгляд настоящих русских патриотов и фашистов.

У одного чела на жопе эмблема «Арсенала», а у другого на ялде.

Песни поют:

– Имели мы всех в рот и в зад, с особым цинизмом.

Привычные ко всему немцы тихо дуреют от такого раннего зажигания.

Ну, я грешным делом обрадовался:

– Неужели приехали «Спартак» поддержать против «Челси» на турнирах ветеранов по мини-футболу в Хемнице и Цвикау?

– Нет!

– Мы фанатеем за Поветкина и ездим повсюду на его бои.

– Уверены – скоро Саша и Кличко побьёт!

Моё лицо начинает медленно превращаться в бритую «пелотку».

– Где «Тоттенхэм, а где Поветкин?

– Да и парень он чисто русский, с Курска.

Перцы чего-то долго тёрли про «шит ниггер», но так толком ничего и не понял, ввиду очень специфического английского и бурной жестикуляции разнузданных болельщиков.

Зато когда ребятки узнали, что буквально завтра днём матч «Челси»—»Спартак», то очень оживились, стали совать номера мобил:

– Сбрось эсэмэску, когда «Спартак» порвёт эту срань.

– У нас завтра рано утром планер на Лондон.

– А так с удовольствием бы съездили в Хемниц за «Спартак» поболеть!

Зал «Темподром», поздний вечер того же дня.

На самом верху дружно кричат болельщики «Тоттенхэма». Переполненный дворец гудит, как улей.

Там и сям снуют почтенные «папики» с молодыми девками «от кутюр».

Но вот гаснет свет и музыка гремит так, будто артиллерия Первого белорусского фронта начинает свою «разминку».

Дымооператор с добрым лицом рейхсфюрера Генриха Гиммлера пускал «попсовый» дым аккурат на наш первый ряд.

Три шикарных шмары в выпуклых полковничьих погонах на кителях и фуражках над волосами «блонд» остервенело махали российским триколором.

Под любимую песню патриотов «Мы славяне!» на ринг вышел Саша Поветкин, в чёрном халате, расшитым золотом, на спине российский орёл, как будто только выпорхнувший из кабинета Владимира Владимировича.

Эдди Чемберс, под музычку рэп, вышел вторым, скромно потупив глаза – чернорумяные щёки хитро говорили:

– Саня, сейчас получишь пизды.

Так оно и вышло.

Гимны играли живьём девчата на скрипках и виолончелях, очень трогательно.

Спели со Стецько:

– Союз нерушимый…

Смахнул ностальгическую слезу и дунул сопливым носом в одноразовую салфетку из ВИП-буфета.

Отбились со Степаном так, что ели доползли до ринга.

Стецько хотел уничтожить всех устриц, как торты в Париже.

Но вовремя одумался.

Видно хорошо, не хуже чем по телевизору. Рядом Колюня Валуев, с надбровными дугами размера «архипелаг ГУЛАГ», даёт интервью.

Леннокс Льюис комментирует для американского телевизионного канала:

– Уверен в победе Саши!

С первого же раунда негр стал методично бить Саше в репу, джебы доходили до Поветкина, как письма-повестки из военкомата.

Точно и в срок.

Во втором раунде негр дал Саше под глаз, гуля выросла прямо на глазах, негр долбил и долбил Сашу по балде, прошли пару кроссов – Поветкина болтнуло не по-детски.

Руки негра вылетали то там, то сям – Поветкин не знал, что делать.

Он вчистую проиграл первые четыре раунда, и казалось, поймал «зайчика».

Но не тут-то было. Бой захватывал публику всё больше и больше.

В зале полно русских, мы со Стецько сорвали глотки, орём, как скажённые.

Стецько ещё и подсказывает:

– Саша! Опусти руки!

Вроде услышал и как даст негру правым кроссом, а вдогонку и джеб – точно в лоб.

Негр слегка просел и понеслось!

С девятого по двенадцатый раунд преимущество у Сашка – он методично набирает очки, но Эдди временами взрывается.

У Санька на лице возникает вторая гематома, размером с болт.

Но и у негра всё лицо ободрано, как липка.

Размашистый мордобой продолжается. К концу Санёк активнее и под занавес мощным хуком бьёт негру между глаз, как флагшток «звёздно-полосатого» в лунный грунт.

Мнения разделились – большинство считают, что Санёк выиграл по очкам. Так и есть, все три судьи дают победу курскому пареньку.

Классный бой, но Степан говорит:

– Поветкину надо менять манеру боя и тренера – в первую очередь. – Нужен тренер-американец, иначе Кличко просто вобьёт Поветкина в ринг. Так думают профессиональные боксёры, я же скромно помолчу – больше шансов остаться в живых.

Бокс два

«Макс-Шмеллинг-Халле» почти полон.

Там и тут мелькают рыл сто «бомжей» на цветах «Зенита». Они прямо из Монако приехали поддержать Колюню Валуева.

Сидели как раз у прохода, откуда выходили бойцы. Руис прошёл почти незамеченным.

Но тут гориллообразной походкой закособочил Колюня.

Вдруг как стрельнет над ухом, нырнул под стул:

– Это бьют из гаубицы прямой наводкой!

– Мои друзья «Настоящие русские патриоты», прямо от Бранденбургских ворот.

– Ага!

– Это всего лишь салют, в честь Валуева.

Пока в темноте доставал лицо из-под стула, уткнулся в какую-то биксу.

Вся на коксе и коротком платье от «Шанель».

Мелькнула срамная мысль про ту ещё «пелотку», да рядом муж-боксёр, кулак размером с мою башку. А вдобавок как полыхнёт пламенем из сопла – и так раз пять подряд.

Стоявшая рядом почтенная бабуля даже не шелохнулась. Видна старая закалка работника рейха где-нибудь в районном отделении гестапо.

Потом грохнуло ещё раз из гаубицы, на этот раз точнее – видно, пристрелялись по моей лысой голове.

На верхотуре худосочные девицы, как из застенков Лубянки, лабали «Янки – дудл» и Гимн Родины.

Скрипки пищали, «кокс-пелотка» шмыгала носом в такт, бабуля сжатыми губами подпевала:

– Дойчланд, Дойчланд убер а-алес.

Колюня начал с места в карьер, как правым, так и левым джебом. К концу раунда часть лица Руиса заметно покраснела.

Дальше Колюня пытался работать двойками, правый – левый и ушёл. Пару раз получилось.

Пол в центре ринга был мокрый, и на нём попеременно пизданулись и оба боксёра и рефери, который смачно сел на жопу, видимо, отбив себе копчик.

Ближе к середине стало видно, что Колюня наелся по самое не балуйся, да и Руис тоже.

Валуев зачем-то стал разрывать дистанцию и делать движения корпусом.

Со средней дистанции Руис достал Колюню и разбил ему нижнюю губу.

Натянутый почти под мышки бандаж Руиса не давал Колюне возможность работать по корпусу. А завершил всё это дело хлёсткий удар прямо в лобешник, от которого у Колюни возникла небольшая шишка.

Но к этому времени джебы сделали своё дело, а заплывший глаз и кровоточащая бровь Руиса просили:

– Папа, отпусти нас с миром в сортир для гигиенических процедур.

Получив предупреждение от судьи, Колюня присел на нервяк и стал суматошно молоть воздух. Руис прыгнул, чуть не достал подбородок Валуева.

В момент приземления Колюня хотел его поймать, но опять промахнулся.

Танец гопака шёл к концу, как и весь бой. Последние раунды остались за Руисом.

Авторитетная боксёрская тусовка считала:

– Руис, по крайней мере, не проиграл.

У судей и Дона Кинга другое мнение.

Махнув брильянтовой запонкой размером с добрую конскую залупу, Кинг выбежал на ринг с кучей флажков всех стран и народов.

Саша Поветкин сокрушённо качал головой, глядя на Колюню.

Зал оглушительно свистел. Руис из своего угла делал реверансы во все стороны так, как будто выиграл бой.

Золотой дождь из пушки сыпал на ринг, «кокс-пелотка» улыбалась, бабуля вспоминала молодость и бравого штурмбанфюрера из соседнего района.

Кличко может спать спокойно.

Новая модная стрижка Валуева ему ничем не грозит.

Ульянов и дядя абб

У великого люксембургского Герцога всё в порядке, даже когда жара надвигается прямо в башню, как проклятый кризис нынче, не иначе как инсинуированный сионистским лобби с обгаженных СМИ Родины Капитолийских холмов.

Так думал и думает сейчас в ту пору ещё начинающий топ-менеджер всемирно известной корпорации дядя абб. В огромных диоптриях на сложносочинённых щщах, он казался ботаником.

Ботаником – из плесневелых нор академика Мичурина, который ещё вчера пытался скрестить свинью с конём, а выдал на гора новый вид мёда из шляпы гриба подосиновика.

Молодёжная сборная громила подданных страны банков и оффшоров, а наш скромный друг, но уже вполне сформировавшийся «Настоящий русский патриот» громил местный вискарь.

Стакан за стаканом. Выливал содержимое внутрь желудка, и заставлял работать малые и большие круги кровообращения, как станок для производства «квотеров» в казначействе Форт Нокс.

Ваш покорный слуга и Удалый пытались угнаться за ботаником, но где там – вискарь таял, как мороженое пломбир в руках юной десятиклассницы на качелях Сокольнического парка.

Надо заметить – я тоже был «хорош» и стал комментировать действия не команды, а Газзаева – тренера-пса.

Бегая вдоль бровки, пёс страшно шевелил усами и заставлял и так мёртвых соперников с ещё большой тоской поглядывать в сторону раздевалки.

Но я не унимался, а продолжал глумиться с отборным и витиеватым матерком.

Наш друг дядя абб безудержно икал и смотрел на пса недобрыми запотевшими диоптриями, тогда ещё не оправленными в платину от «Дольче и Габбана».

После финального свистка вся диаспора ушла опустошать буфет, а пёс погнался за мной, на ходу доставая из ножен кинжал и крича благим матом:

– Зарэжу!!!

Пробежал он всего лишь десять метров – его мастерской подсечкой, которой позавидовал бы олимпийский чемпион Карелин, сбил с ног дядя абб.

Затем он наступил ему ногой на горло и сказал магическое:

– Отсоси у красно-белых!

Пёс урыл задним ходом, Удалый присел в тревожном книксене, а я, перепуганный насмерть, смылся в туалет – справлять малую и большую нужду одновременно.

Ещё более талантливым показал себя Ульянов на миланском «Сан-Сиро» в конце девяностых годов.

Сидим на стадионе и культур-мультур пьём водку из полуторалитровой бутылки по методу Удалого.

Из бутылки выливается фанта и доливается 1, 4 литра жидкости имени Менделеева. Получается цвет, как у фанты. Открывать пузырь и пробовать культурные итальянские стюарды не стали.

А зря!

Подходит, ну как подходит, как Варенуха в кабинете у Римского, Ульянов.

Дружелюбный Удалый протягивает ему бутылку.

Тот делает глоток, которому позавидовал бы и Колюня Валуев.

Бутыль заметно полегчала, а Ульянов икнул и посмотрел на меня сквозь непьющего Собачника – малобюджетника.

– Мне сказали, что ты из Берлина и тоже болеешь за «Спартак».

– Тоже? – удивился я.

В эту минуту Иван Саморано присел на плечи Вадиму Евсееву и забил гол.

В следующую секунду Ульянов повернулся и произнёс историческую фразу:

– В начале второго тайма гол забьёт Дмитрий Аленичев, после сольного прохода, в ближний угол.

Затем допил остатки из фляги Удалого и ушёл кимарнуть в перерыве.

Вот это уровень предвидения – на все времена, прямо таки Нострадамус – Ульянов!

Той же зимой «Спартак» играл в Мадриде против «Реала» и сделал я короткую рекогносцировку местности.

Недалеко от стадиона «Сантьяго Бернабеу» – удивительный «Макдональдс».

Быстренько посмотрел меню и заглянул лицом некоренной национальности в тарелки почтенных донн и кабальеро.

Креветки на гриле, фишбургер из меч-рыбы, салат из морепродуктов – размером с легендарную борсетку литератора Хукела.

Репертуар для «Макдачной» просто наилучший, не считая холодного супа «гаспаччо» – острого, как нож и холодного, как лёд.

На десерт – напиток «Смирнофф плюс» – немного водки и тонизирующая шипучка.

Вот такая необычная «Макдачная».

Думаю даже дядя абб, не говоря уже про Ульянова, не погнушаются там откушать скромным ужином наперевес.

Пугачёва

Берлин, снова зал «Темподром». Уважил жену и пошли на концерт Пугачёвой, благо дело имелись контрамарки.

Интересного мало, как поёт Новиков:

– Примадонна на эстраде сучит ляжками, а за ней нарцисс под блестяшками.

Но!

Прямо рядом сидел знаменитый немецкий дизайнер и гей Вольфганг Йоп, с любовником и русской переводчицей.

В руках она держала огромный фирменный пакет с кишками, подарок для Аллы.

Размер пакета – ещё тот, и целых две китайских полосатых сумки – «мечта челнока».

Все обнюханные до предстательной железы и шейки матки, включая певицу.

Весь концерт эта троица так плясала и пела вместе с Пугачёвой, что зал тихо охуел от такого драйва.

Причём дизайнер готов был совершить половой акт прямо в зале, но любовник чуток застеснялся.

Короче, гранд-шкандаль, мама не горюй!

Когда их пытались унять, Вольфганг Йоп громко матерился по-немецки, называя почтенную публику напропалую пидарасами, что по меньшей мере странно.

А лет дяде немало, под семьдесят.

По окончании концерта Йоп сорвал с себя лапсердачок, а под ним маечка – вшивник с замысловатой эмблемой, в виде красного дракона в трёхцветном обрамлении.

А попросту логотип футбольного клуба «Эйнтрахт Брауншвейг» из одноимённого города, где он родился.

Помнит дизайнер про любимый клуб, хоть и пидарас.

Лихтенштейн и сон болельщика

«Вчера товарищ Брежнев принял датского посла за голландского».

Леонида Ильича давно нет с нами, но дело его живёт и процветает.

Шикарная «Бентли» дяди абб припарковалась прямо возле отеля, где жила сборная России по футболу.

Оттуда вальяжной походкой олигарха вышел сам владелец авто и моё наглое лицо некоренной национальности.

Подбежавший портье спросил:

– Кто владелец машины?

– Да это же сам Роман Аркадьевич Абрамович – ответил я, не моргнув глазом.

Тут же сбежался весь отель, но дядя абб ушёл в этот момент по нужде и пропустил апофеоз.

Халдеи, кандюки, портье и прочая челядь выстроились в длинную очередь за автографами и я сказал:

– Сейчас придёт сам Аркадьевич и всем подпишет!

Но самый старый и опытный шеф-повар, а он бросил трюфеля на кухне в пизду и тоже прибежал дивиться на «Бентли», вдруг додумался:

– Да сегодня же первое апреля!

Все дружно посмеялись и разошлись по мраморным комнатам и закоулкам.

Когда дядя абб вернулся из клозета, лишь лёгкая пыль столбом напоминала о вавилонском столпотворении, которое было пять минут назад.

Затем поехали обозревать замок Великого Князя и тихо ужаснулись – из охраны никого, если не считать бабушку-консьержку на входе.

– Их Величество дремлет, и вообще неприёмный день сегодня.

Ещё что-то злобное добавила, упомянув при этом всю лихтенштейнскую мать.

Видно сильно её достали русские в тот день…

Прямо за замком шумел водопад и падал вниз стремительным анусом в три наката.

Грохот воды и холод так утомили что, поехали поесть сосисок-гриль на стадион.

В программке к матчу гимн России написан на трёх языках – русский, немецкий и даже латиницей.

Наши болельщики зажгли два фаера – мусора не подошли. Начальник местной полиции рассказал много интересного.

Они никогда и никого не арестовывают на футбольных матчах, а фаера на его памяти зажгли в первый раз.

– Красиво!

И это говорит полицейский, если бы не форма, напоминает регента церковного хора.

После игры, пристроившись за автобусом сборной, возвращаемся в шестиз-вёздный отель.

Едем в лифте.

Прямо над золотой панелью, жирным чёрным фломастером написано такое родное, до боли знакомое простое русское слово «хуй».

Интересно, может это Аршавин написал?

Опустошив, как голодающий Поволжья, ужин-буфет из морепродуктов и напугав сортир, ушёл отсыпаться…

И приснился мне сон спартаковского болельщика.

Красная площадь. Демонстрация трудящихся.

На трибуне стоит руководство и машет «шляпами», «шляпы» достают прямо из ширинок.

Из недр мавзолея слышится приятный тенор с лёгкой картавинкой.

– Но я верю, что день настанет, и «Спартак» чемпионом станет…

Внизу мавзолея два солдата охраняют вход. Один из них в бейсболке и со стрижкой «грива у цыгана», второй обрит наголо и с усами.

Тот, что в бейсболке, читает про себя «Устав караульной службы», визави балагурит и веселится, вовсю нарушая этот устав.

Во главе демонстрации стос рахитичного вида – это маститый литератор Хукел. На руках у него ребёнок, на дитятке распашонка с надписью «ЯРусский», в руках игрушечная снайперская винтовка Драгунова.

Ребёнок поёт песню.

– Мы к вам приедем, мы вас…

Далее лёгкой припрыжкой идёт самый многочисленный из всех родственников Ульянова – Пашка-Америка.

Перед собой он катит детскую коляску. В ней два близнеца – это говорящие головы матёрого футбольного обозревателя и известного комментатора телеканала НТВ Плюс.

Обе головы отрублены, но продолжают вещать, как в романе Беляева.

В центре демонстрации – немецкий танк «Тигр» с дизайном от «Дольче и Габбана», прямо на броне, восседают спартаковские болельщики «средней руки».

Один из них по-ленински щурится, другой ёрзает лицом и блестит лысой башкой.

Тот, что в очёчках, поедает шпроты прямо из баночки, второй налегает на спагетти-болоньезе с этикеткой «ва фан куло».

Внутри бронированной машины слышен звон бокалов и крики «мерда», наверх идут чёткие доклады в виде команд.

– Азохен вэй и танки наши бистры…

Следом идёт огромная толпа гопников, её возглавляет Колюня Валуев. Гопота несёт огромные булыжники – орудие пролетариата, на каждом булыжнике старославянской вязью написано «Стадион Спартак».

Замыкает демонстрацию бровастый симулянт с лицом некоренной национальности. На нём поповская ряса, под ней виднеется маечка с надписью «Гапон», на голове ермолка.

К чему бы это, дорогие друзья?

Марсель

Захожу в «Альди», а там немец интеллигентный на очёчках рыжих от «Картье» спрашивает вдруг:

– Вино красное пьёте?

– С какой целью интересуетесь?

Вижу, у него в тележке целых семь пузырей розового французского вина.

– Я тут специально, не поленился.

– Очень хорошее вино, рекомендую!

Ну, семь не семь. А три бутылки взял – на пробу.

И сыра любимого датского, вонючего, как «пелотка», прихватил несколько пачек.

Налил дома стаканчик, сырок на вилочку – рай, друзья – просто рай на земле.

Вкусно так, что, как говорил рядовой Хатамов у нас в роте:

– Лучше, чем ебаться…

И бьёт по голове – хоть и градусов немного.

Вот приговорил бутылочку под сырок и думаю:

– А зачем мне всё это надо?

– «Спартак», выезда?

– Надо здоровье и сердце беречь, ага.

А внутренний голос говорит:

– Иди ещё выпей – всё будет хорошо.

Так и сделал…

До скорой встречи в Марселе, возле миски с супом «Буйабес».

Рейс с пересадкой, и вместо Брюсселя авиакомпания «Брюссельские авиалинии» посадила самолёт в Остенде.

Якобы из-за тумана.

Специальный автобус до Брюссельского аэропорта пришёл слишком поздно и ехал слишком долго, попал на регистрацию за одну минуту до отлёта последнего в этот день рейса на Марсель.

Бельгиец на регистрации не хотел тормознуть планер и сказал:

– Вы опоздали по своей вине и улетите только завтра.

Зря он это сделал. Пришлось тогда ему сказать:

– Вам лично, а также бельгийскому королю Бодуэну и всей его королеве-матери сильно не поздоровится, если я прямо сейчас же не улечу в Марсель.

– Знаменитое дело «бельгийских педофилов» покажется вам штрафом за неправильную парковку! – и сунул аккредитацию на матч прямо в дебильное лицо.

Стос перекосил морду и спросил:

– Бежать можете?

– Конечно, нет!

Что тут началось – мама мия! Вдруг пригнали микромобиль с мигалкой и мусорской охраной.

Со скоростью пожирания устриц Ульяновым в марсельском порту был доставлен прямо на взлетно-посадочную полосу и по специальному трапу сгружен на борт к ебеней королеве-матери.

Борт плавно взлетел, я дремал, заботливо укрытый пледом – и пускал вонючих «шептунов» на всю авиакомпанию «Брюссельские авиалинии».

В отеле, где жил «Спартак», пытался всучить свою книжонку Титову.

Возмущённый Егор сказал, как отрезал.

– Ты не видишь, ми кушаем!

И только когда прозвучал магический пароль.

– Я от Ульянова, насчёт мебели – капитан внял моим мольбам.

Тут же торжественно был подписан экземпляр, прямо на полу, в коридоре возле номера.

Мимо прошёл Виталик Платонов, в шикарном «Рэдисоне» он умудрился снять и забронировать все рестораны. Голодные гости отеля ходили нежрамши и синюшные от голода, пока «Спартак» питался шесть раз в день.

На ВИПе марсельского стадиона «Велодром» дядя абб дул в уши перепуганному Шавло:

– Это Андрей из Берлина – он написал «Наш ответ Чемберлену».

– Чего, чего?

– Так я и говорю, – молвит не совсем трезвый дядя абб

– Наш ответ Рабинеру!

– А-а-а… – и Шавло ищет мобильный.

Надо получить у Арнольдыча указание:

– Чего делать-то?

Но красавица жена осторожно дёргает его за рукав и Шавло призадумался:

– Давай книжку для контроля и проверки субординации…

Олигарх дядя абб смотрит на меня, но книжек «Просто wasy и Спартак» больше нет.

Все розданы настоящим русским патриотам с камарильей.

Шавло хмурится, глядя вдаль.

Мы уходим в буфет – отбиваться Божоле и фуа-гра.

Почтенные папики и худенькие тётеньки в норковых манто мечут харч, как в последний раз.

Высокая подача вина льётся рекой, любимое бухло олигарха «Сосикая» – в последнюю минуту выдул одутловатый папсик с лицом Саркози.

Но это лишь его троюродный брат.

Дюжие амбалы оттеснили нас вглубь зала…

После матча афроараб торговал «дёнер-кебабами» прямо возле «Велодрома». Окинув цепким взглядом покупателя, тут же складывал ему цену.

Плюс-минус пять евро.

Интересно, во Франции есть ОБЭП?

Портье нашего отеля, араб-алжирец, окончил Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Специальное подразделение.

Говорит по-русски.

– Пил ли водку в Рязани?

– Мусульмане не пьют!

– А три рубля шестьдесят две копейки – дороговато было…

Бутылку пива для Ульянова открыл глазом.

Совсем поздно ночью Ульянов захотел подкрепиться, и мы решили купить «Дёнер-кебаб» в ларьке у афроарабов.

Рядом трётся молодняк в спортивных костюмах с добрыми лицами гопоты и высохшие от лютых ветров норд-оста пожёванные биксы.

– Замажем на угощение, что ширевом торгуют, – говорю я и вспоминаю:

– Ширево и порево – это, братцы, здорево!

Ульянов крутит пальцем у виска и ласково молвит:

– У тебя крышу снесло от звёздной болезни и жахлой книжонки.

– Ребята просто тусуются и смотрят, кому бы дать пизды, без истерик и фанатизма…

Но спор принимает.

Через пару минут рядом тормозит «бэха» и кекс, весь на спортивном «найке», отдаёт «чек» прямо в руки водителю и тачка быстро отчаливает в сторону центра.

Пришлось Ульянову платить за еду и пиво – спор он проиграл, как и наш любимый клуб.

Эта же самая стюардесса на обратном рейсе Брюссель – Берлин снова укрыла меня пледом и принесла пивка. При этом тёрлась сладкой «пелоткой» об руку и углублённо блестела декольте.

А у меня обнаружился «спермотоксикоз», как у камер-юнкера младшего придворного звания в пору поллюций и революций.

Острава

Мрачный и пепельно-горький пердяевский городок Острава глядел во все свои польско-моравские щщи.

Серые облупленные здания и худосочные цыгане на цветах радуги, кружившие вокруг нас, как герои Киплинга, заставляли субтильно ежиться и тревожно вглядываться в ночную синь.

В сини блестели, как зажженные фаеры, мутные глазки выездюков Великого Клуба.

Они хлопали в такт проходящих мимо чешских омоновцев с огромными дубинками наперевес в форме хуя из книги рекордов Гиннеса.

Омоновцы проявили великодушие и разрешили бесплатно посрать в вокзальном сортире.

Сине-бритые затылки польских «качков-маргиналов» также не добавляли оптимизма.

Прокозлячая «келбаска» в буфете Главного остравского вокзала напомнила о пельменях серого цвета застойных семидесятых.

– Вот он, запах Родины! – подумал я, вгрызаясь в ещё недавно блеявшее невинное животное.

Рядом пристроился унылый Довженко, он пытался догнаться безалкогольным пивом.

Но Ульянов уже бегом бежал в спасительное купе ночного скорого поезда Острава – Прага, зажав билет в мозолистой руке.

Другой придерживал кепку «Китай – моя любовь» от «Дольче и Габбана» цвета «мать сыра земля».

Где-то далеко на вокзале остались гопник Гангстер со своей очаровательной спутницей, пьяный в гавно его друг Алексей, Алёшенька, сынок и другие антисоциальные элементы из числа юной поросли пятой волны.

Огромный стакан в пять литров с «Бехеровкой» цвета мочи полковой кобылы ещё долго колыхался и дрожал в неокрепших руках жителя дальнего Подмосковья.

Собачник – малобюджетник скупил все двойные розы «Банник»—»Спартак».

Его ждал табаш в пять накатов, выдвинулся в сторону Варшавы с пересадкой на семи «собаках».

И официантка.

Официантка, которая за кнедлики на шкварках и гуляш с пивком пыталась дать нам сдачи.

Вместо двух тысяч крон – сначала две, затем двадцать, потом двести – и лишь после безумного крика на чешском языке.

– Цо, чешска курва, охуела! – правильно сложила за обед.

В пивной «У Гуса», не Хиддинка…

Глоба и Швеция

Павел Павлович Глоба давно живёт в Берлине. Недавно с ним познакомился. Можно по разному к нему относиться, тем более, что многие считают его аферистом.

У меня на левой руке несколько родинок в форме созвездия Большой Медведицы.

Когда Глоба увидел, то оживился весьма и сделал совершенно неожиданное резюме.

– Нужно больше доверять интуиции, а не разуму.

– И будет Вам счастье…

Доверился интуиции, и первый раз в жизни пошёл на совершенно безнадежное мероприятие. Результат поразительный!

Итак, покупка клубники по интуиции.

Купил надысь клубнички местной, из под Бранденбурга.

Продаётся по всему Берлину в специальных красных киосках, свежая каждый день.

Вкусная, как чёрная икра!

Такое симпатичное двухкилограммовое лукошко, с таким же Красная Шапочка ходила к бабушке.

Старушка-процентщица скидку сделала, и взял, на жабу, две корзинки плетёные.

Дражайшая супруга обрадовалась, и приговорили клубничку почти в один присест, даже не заметили.

Ну, у меня-то закалочка старая, с советских времён. Только и сходил в туалет «по Малахову».

А жена покрылась пятнами по всему телу и зуд начался.

Быстренько идём к кожнику – тут недалеко.

Седенький профессор Хофман только крякнул, да вдруг как пизданёт по-русски:

– Вы слишком много кушать!

Я чуть со стула не упал от смеха, да и жена тоже.

– Герр профессор – поклонник фильма «Ширли-мырли»?

– Нет.

– Папа был в плену и научил немного по-русски.

Когда буквально перевёл, то он тоже ржал в голос.

– А говорят у немцев нет чувства юмора!

– Сейчас!

Герр Хофман расчувствовался, и вместо того, чтобы почём зря гнать меня в аптеку с рецептом, достал гидрокортизон из шкафчика.

И почёл краткую лекцию про концентрацию мази на сантиметр поверхности тела:

– Всё хорошо в меру.

Мазь жене к утру помогла, а я вспомнил Глобу.

При следующей встрече набрался наглости и спросил про московский «Спартак».

Он уже давно составил «Натальную карту» команды по просьбе одного очень богатого болельщика.

За основу был взят год, месяц, число, время и место основания клуба Патриархом и тогдашним Первым секретарем ЦК ВЛКСМ.

Денег это стоит немалых, Павел Павлович ничего бесплатно не делает. Естественно он ничего не стал говорить, что в «Натальной карте».

Футболом Глоба интересуется только с точки зрения заработка от богатых клиентов.

Единственное, что удалось из него выудить, методом удушения:

– Очень скоро ваши мучения закончатся, и в самое ближайшее время команду ждёт подъём и…

– «А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и ввек не догадаться».

– Осторожнее в Швеции! – вдруг сказал Глоба на прощание.

Накануне отлёта в Гетеборг пошёл прогуляться по центру Берлина, в район Кудамм.

Идёт навстречу мальчик лет семи от роду в спартаковской шапочке от Собачника-малобюджетника.

Честно говоря, удивился не по-детски.

– Мальчик, ты в Берлине живёшь?

– Да…

– А родился где?

– Тоже в Берлине, – отвечает мальчик с небольшим немецким акцентом.

– Родители твои давно в Германии?

– Давно-о-о…

– Из Москвы небось?

– Не-а, из Днепропетровска…

И под занавес мальчик выдаёт информацию:

– Кони, сосать!

– Егор Титов – наш капитан.

– Веллитон – хороший, хоть и негр.

Нет, я конечно в семь лет тоже кое-что знал.

Например, что Никита Сергеевич Хрущёв, помимо кукурузы, сеет ещё и разумное, доброе, вечное.

Что Каудильо – фашист, а Гилю Хусаинова чуть не убили в Испании, но Долорес Ибаррури его спасла.

Вот такие болельщики растут в дальнем зарубежье.

В Гетёборге в отель заехал заботливый Ульянов и, как друг, решил подвести в аэропорт.

Ага – подвёз, сука!

Тока не в «Сити Аэропорт» – оттуда рейсы на Берлин, а в «Международный».

Расстояние между ними – ерунда, километров двести, не больше.

– Держи сто крон на такси! – сказал участливый Ульянов.

Блеснул полированной, как шар, плешью и ушёл отбивать толстую, как член, пачку «Такс-фри», перетянутую резинкой, украденной прямо из рецепции отеля.

Милая шведская семья объяснила таксисту куда ехать, и через два часа, отдав много евро, а не крон, сидел в «Сити Аэропорт».

Прижимая к груди единственный, потрёпанный экземпляр своей первой книги, которую привёз Пашка-Америка.

После матча мог лишиться и этого экземпляра.

Команда выходит к автобусу, Егор Титов идёт с мамой.

Ульянов тут, как тут.

– Егор, это Андрей из Берлина, он написал книгу.

– Я тебе про него рассказывал.

– Мама!!!

– Он мне это в десятый раз рассказывает.

– Я что, похож на человека, у которого проблемы с памятью?

Ретируюсь бочком, прижимая книгу поближе к сердцу.

Ульянов даже не покраснел, а вернулся в буфет.

В перерыве матча буфет был подвергнут нашествию гостей из России.

Ульянов и Довженко так метнули харч, что Шавло и пресс-атташе только успели поглядеть на пустые тарелки.

Рыбка и тефтельки съедены в один присест.

Пашка-Америка схомячил пирог размером с автомобильную покрышку и примерно такой же толщины.

Якобы непьющие болельщики так заливали дармовой вискарь, что бармен-негр не успевал наливать.

При этом вся братия запивала ещё и пивком.

– А чего?

– Дармовое дело!

Скромно откушивал зелёным яблочком, второе съесть не успел.

Раздался дикий крик:

– Симулянты Швецию объедают! – Ульянов вырвал яблочко прямо из рук.

И сожрал его вместе с косточками в два больших и жадных укуса.

От халявного бухла эта шобла весь второй тайм не вылизала из сральника.

Громкий пердёж отдавался на ВИПе гулким эхом.

Лощёные шведы недоумённо оглядывались по сторонам…

– Это мои друзья!

С тех пор стал читать все прогнозы, которые пишет Глоба.

Прага

Пока Юлия Владимировна Тимошенко боролась с «кишеньковыми прокурорами», я продолжал неравную борьбу с Ульяновым, который позорил «Злату Прагу».

После поездки на историческую Родину Ульянов потерял ориентацию, под маской добропорядочного человека вскрылась злобная личина двурушника.

А всего лишь год назад…

Чехия.

Поздно вечером стоим с Ульяновым возле отеля в городке Либерец и беседуем на свежем воздухе.

– А ведь Мартин Иранек – местный уроженец, играл за «Слован», у него тут дом.

– Угу.

Вдруг со страшным визгом подкатывает шикарная жёлтая «Ламборджини». За рулём Иранек.

– Мартин! Подвези до Главного вокзала.

– Да не проблема…

Спартаковский защитник говорил по-русски практически без акцента.

– А тачка-то двухместная.

– Хуйня!

– Меня тут каждая собака знает, а начальник полиции вообще мой друг.

Лезем в тачку.

Ульянов – стокилограммовый, сука, на колени примостился… и с ветерком до вокзала со скоростью сто восемьдесят километров в час.

Благо улицы пустые, но менжа пробила реально.

Правильно Николай Васильевич Гоголь говорил:

– «И какой же русский не любит быстрой езды?»

Так что ментальность у Мартина Иранека правильная – дух спартаковский присутствует, да со шквалистым ветром ещё.

Да и сам я в Праге тоже был «хорош».

Сидим в ресторане, едим гусиные шкварки, которые так здорово описал Гашек в бессмертном романе.

Ульянов поперхнулся большой порцией вискаря, когда увидел счёт.

Взглянул на бумажку только наискосок, и через десять секунд сказал:

– Тут лишнее евро.

От такого правильного ответа Поташов и Друзь стыдливо откуривают одну писю на двоих.

Когда Довженко досконально проверил счёт, то оказалось, что вписана лишняя бутылочка воды – её не стал пить Собачник – малобюджетник, в целях экономии…

Можно попить дармовой воды в отеле, из-под крана.

Если, конечно, она там есть, и её не успели выпить лица некоренной национальности.

Меня вывели под руки, так пива перепил:

– Больно всё вкусно!

Время – час ночи, и прямо посреди Праги до нас доебалась одутловатая мамуля с золотыми фиксами, синюшным лицом и полтавским акцентом.

За умеренную плату были обещаны все прелести анального и орального секса.

– Всего пять минут ходьбы, и презервативы у нас последней модели!

На резонный вопрос:

– У всех африканок СПИД! – не менее резонный ответ:

– А у нас украинские презервативы!!!

Я рыгал, икал и пускал ветры, как фельдкурат Отто Кац. Затем ретировался в отель.

Ни свет, ни заря – самолёт на Берлин.

Замечательный «Рэдиссон» – в четыре утра можно попить кофейку, поесть свежих булочек и круассанов.

Промелькнула гаденькая мысль – разбудить компашку и дать ей «отбиться».

Представил кислое, спросонья, лицо Ульянова и решил:

– Сожру всё сам!

Дорога предстояла длинная и ночка в Праге была лунная…

HD-телевидение и вувузела

Приближался день открытия Олимпиады в Ванкувере. Вся Германия замерла в ожидании.

И вот наконец-то включили HD-телевидение через сети самого большого кабельного провайдера «Кабель Дойчланд».

Причём два государственных канала ARD и ZDF торговались до последнего, как базарные бабки – хотели всё платным сделать.

Срубить денег с «Кабель Дойчланд», а те с пользователей.

Но вмешались папики – политики и, погрозив своей двуствольной саблей, сказали:

– Вещать бесплатно.

Ещё не всё.

Оба канала можно смотреть только через телевизор «Фулл HD».

А кабельный HD-ресивер нужен обязательно.

Стал узнавать про свой «Сони Бравиа», ведь в паспорте написано – «Фулл HD».

От многочисленных даунов-имбецилов различных сервисных служб слышал только одно:

– Вам всё равно нужен кабельный HD-ресивер, потому что он не интегрирован в телевизор.

И услужливо тулили адресок, где его купить.

Ага. Сейчас.

Точно сказал Владимир Владимирович Маяковский:

– «У советских особенная гордость:

– На буржуев смотрим свысока».

По гарантии пришли домой два немца из фирмы «Сони».

Обновить программное обеспечение.

Вставляют флэшку сзади «ящика» в специальный слот – и через пятнадцать минут всё обновлено.

Задавил в себе патологическую жабу и дав чирик «на чай», тихонько спрашиваю:

– Как смотреть HD через кабель по «Сони Бравиа»?

Ошеломительный ответ!

– Сделай тупо поиск цифровых бесплатных каналов через меню.

– И будет тебе удача, касатик!

– Как же так, ведь в моём телеке нет интегрированного HD-ресивера?

Немец смеётся:

– Это специальный ход, чтобы бабла срубить с людей в легкую.

– Делай, как я сказал!

И ушёл, прихватив с собой «чаевые», и напарника – тоже не олигофрена.

Наступил долгожданный первый день Олимпиады.

Делаю поиск каналов… и чудо… ARD и ZDF в HD-изображении!!!

Картинка и звук такие – что можно упасть с дивана.

Видно, как медленно сползает сопля у немецкого горнолыжника в Ванкувере и падает на землю с грохотом, распылив зелёно-салатовые брызги.

– Друзья, просто давайте на чай!

– Тогда хрустящие зелёные бумажки с надписью «100 евро» не обойдут вас по жизни стороной.

Хотя моим соседям повезло гораздо меньше.

Лето 2010 года.

Чемпионат мира по футболу в Южной Африке.

Интересную историю поведал немецкий комментатор. Уэйн Руни пришёл в кабак поужинать.

Халдей приносит счёт на тридцать паундов… и тут Руни достаёт заботливо вырезанную из газеты, скидочную карту на пятнадцать процентов.

Требует у кандюка перерасчёт. И это человек, который получает сто тысяч паундов в неделю.

Вот что кризис с людьми делает!

Да и теннисистки тоже не «подарок».

Когда в Берлине много лет назад прошёл первый теннисный турнир «Берлин Оупэн», на него приехала Курникова.

Но не одна, а с мамешницей. Маменька – ещё та! Была аккредитована тренером.

Сама Анка исправно махала ракеткой и подзадоривала многочисленных педрил – извращенцев в париках – косах и с огромными хуями наперевес.

Пила минералочку и бросала пустые фляжки в их сторону.

Те были без трусов, но в юбках и бежали наперегонки, тряся ялдой и мудями.

В это время… маменька орала на перепуганного главу пресс-центра, интеллигентного немца при гаврилке и очёчках.

– Почему, мать твою, бутерброды с рыбкой только красной?

– Где с белой, как прописано в договоре питания, брутальное твоё ебало?

Не успел дослушать про Руни и вспомнить Курникову-мать, как сосед-маргинал вывалился с балкона.

У него HD-телевидение и он перепутал реальность с виртуальностью.

Вувузел было в Берлине достаточно – как сюда попали, неизвестно.

После гола Озила, он, сука, так дунул в вувузелу, как немка курит писю по самое не балуйся в фильме «Дас ист фантастиш!»

Пьяным и дуракам везёт – этаж всего третий и упал соседушка в кусты. Колючек там немеряно, видно, жопу конкретно пропитало иголками.

Причём упал вместе с вувузелой, но её, падла, не сломал.

Быстро встал, видно, гэдээровская закваска, и, как ни в чём не бывало, вернулся домой досматривать футбол по HD.

Сказать, что остальные соседи охуели – не сказать ничего!!!

Народ повылазил на балконы, но увидев, что маргинал самостоятельно идёт домой, чинно вернулся к телевизорам.

После победы сборной Германии на улицах вакханалия.

Немцы дуют в вувузелы, гудят клаксоны, мелькают выставленные из кабриолетов напоказ голые жопы с английским флагом.

Германия ждёт Англию… или наоборот.

Хельсинки два

Сто лет Финской федерации футбола, и, как по заказу, решающий матч против сборной России.

Для финнов «Игра столетия» – первый раз за сто лет шанс куда-нибудь попасть.

Все билеты на игру давно проданы. Только из Питера получили почти двадцать тысяч заявок.

Ажиотаж страшный. Просто страшнейший.

Последняя финская победа над Россией – на Олимпийских играх в Стокгольме в 1912 году со счётом 2:1.

Они шутят, что на матче был Ленин. Отец-основатель современной Финляндии – её независимости.

Кто его знает, а может и правда был – вместе с Троцким.

Говорят, что после проигрыша нашей сборной Ленин кричал с трибуны:

– «Проститутки!»

А Троцкий сказал:

– «Футбол вне политики».

Отсюда пошло знаменитое ленинское выражение:

– «Эта политическая проститутка Троцкий».

Надо же!

Заселился в тот же самый «Хилтон», где много лет назад лично познакомился с Гладиатором.

Ульянов решил меня разыграть и подписал автографом новую книгу маститого литератора Хукела собственноручно.

Вручил книжку Пашка-Америка, на голубом глазу:

– Это он тебе лично подписал!

Вручение проходит в ресторане, где Пашка-Америка поедает порцию капусты с морковью.

Диета и поддержка фигуры – дабы не отстать от поджарого родственника Ульянова.

Но, увы и ах, ему это не грозит. Из-за огромного мамона не может сходить в туалет по малой нужде.

Банально не видит «прибор».

Наш диалог с Хукелом по мобиле. Литератор на летней рыбалке.

– Дим! Ты мне автограф на книгу писал?

– Андрюх, не помню – может и писал.

– Но там много – почти рассказ.

– Да?

– Тогда, наверное, не я…

Подсаживается Виталик Платонов. Он успел до матча выпить с Абрамовичем, а затем с Мутко.

Вот это уровень, вот это высокая подача горячительных напитков!

Однозначный герой выезда – Довженко. После участия в передаче «Давай поженимся» популярность его не знает границ.

А начиналось всё просто.

Наш двурушный друг, поблёскивая очёчками, заносит глубокую корзинку с парной клубникой в приёмную продюсера Эрнста.

– Я, это, Константин Львович – во-о-о-т… на передачу хочу…

Смахнув локон с плеча, Эрнст снимает трубку:

– Исаак Абрамович – этого, с ленинским прищуром, на передачу «Давай поженимся» – срочно!

И вот, в компании милейшей «Бесприданницы» Ларисы Гузеевой скромный друг женится.

– Скоро, скоро, скоро на Первом канале!

– Уйдёт ли Дима Билан досрочно курить писю?

После игры добираюсь в отель на трамвае. Возле универмага «Стокманн» около полуночи очень много людей.

Сначала увидел толпу мусоров во всеоружии, затем два моба – наш и финский.

Видно, что «махач» был лютый и кровавый, у многих лица разбиты в кровь.

Кто-то лежал на асфальте, кругом камни вывороченные.

Но из окна много не увидишь и не поймёшь. Утром посмотрел авторитетную финскую газету.

Обложка и большой разворот на две полосы. Цветные снимки, с уклоном на окровавленные лица. Тридцать пять человек госпитализированы, девятнадцать арестованы.

Камни в полицию кидали и наши и финны. На фотках всё подробно и конкретно.

Драка продолжалось примерно пятнадцать минут. Наши многие на «цветах», метелили финнов сильно.

Из-за чего всё началось, так и не понял. В той же газете цветной вкладыш на пятнадцать страниц, всё про матч.

– «Хорошо, Россия!» – заголовок первой полосы вкладыша.

«Шиза» на матче была просто сумасшедшая, наших полстадиона. Не знаю, о каких семи тысячах пишет пресса.

По мне, так все семнадцать тысяч.

Огромный баннер с Ильёй Муромцем был очень красив.

Фаера и дымовухи кидали прямо в полицейских. Пытались кого-то забрать, но «сектор» не отдал.

Невооружённым взглядом видно, что ребятам комфортно играть в таких условиях.

Хельсинки не понравились, слишком серый и унылый город. После ведущих европейских столиц явно не уровень.

А ведь в восьмидесятых Финляндия казалась настоящей Европой.

Поменялась вся жизнь, поменялся и я.

Турнир по мини-футболу

Ветераны футбола играют во Дворце спорта города Цвикау. Сборная мира, «Челси», «Спартак» (Москва), берлинская «Герта».

У нас выделяется Валерий Карпин. Лучший бомбардир и лучший игрок турнира.

Многие профессионалы считают, что он и сейчас в порядке.

Отто Рехагель, например – тренер сборной мира. Король Отто высокого мнения о Валере.

Отто – мужик весёлый. Любит пивка попить, но без фанатизма. Тут-то я ему рыбу и подарил.

Геша Модус привёз из Днепропетровска леща вяленого – свежайшего и малосолёного с очень вкусной икрой. Прямо таяла на языке.

Презентовал на глазах у Валеры Карпина, который много чего повидал за свою карьеру – но и он был поражён.

Герр Рехагель взял леща и на наших с Карпиным глазах… как бахнёт им по барной стойке ВИП-буфета.

У меня лысина испариной покрылась, а у Валеры кудри стали потихоньку распрямляться.

Отто ещё пару раз стукнул и начал тут же чистить, приговаривая:

– Так лучше икра отходит.

– Меня ещё Романцев научил!!!

Но вернёмся на поле. Синтетика постелена прямо на бетон.

После первого матча все ребята в кровоподтёках и ссадинах.

Игра идёт пятнадцать минут грязного времени без смены ворот. Вратарь и четыре полевых игрока.

Постоянные замены, как в хоккее.

Мы единственная команда без тренера.

А зачем он таким ребятам, они умеют в футболе всё!

Но как спартаковцы играли – стеночки, забегания.

Пяткой в ворота – чуть не жопой.

Знаменитая спартаковская карусель времён раннего Романцева.

Сидел на первом ряду и всё время подбадривал ребят смехуючками.

Иногда они острили в ответ.

Особенно Карпин и Попов. Немцы просто ошарашены такой спортивной наглостью.

Отдельный разговор – подруги и жёны наших ребят. Писаные красавицы и ходячий выездной филиал «картье-шопард».

Всё было культурно, даже спагетти болоньезе, пять тарелок которого сожрал рыжий Кирьяков.

Кто-то громко сказал:

– Слышь, мусорок, как мы твою сборную мира отымели.

Входит Дмитрий Радченко.

– Говорил я ему, дураку, надо «договариваться» – а он упёрся.

Виктор Онопко не успокаивается:

– Да ему лишь бы пожрать на шару – так и в сборной всегда было – одно слово, «немец»…

Спартаковцы обращаются к Радченко:

– Давай за наш столик, сейчас Кирю прогоним, а то всё сожрёт.

Все ржут в голос.

Киря хмурит лицо, но идёт накладывать новую порцию макарон, недовольно бурча под нос:

– «Мясо», блядь, и тут достало…

После финального матча Карпина награждают призами.

Справа бургомистр Цвикау. А слева тёлка, ну как тёлка? Местная звезда – мисс Цвикау-2008, удивительной красоты, но…

Самый конфуз – по ходу она несколько раз меняла наряды, а на награждение вышла в шикарном платье и чёрных колготках в крупную клетку.

Но по запарке надела колготки на голое тело.

На платье – разрез до жопы, и когда вручала Валере цветы – платье распахнулось…и под ним блеснула бритая «пелотка», во всей своей красе и аппетитности.

Но Валерчик, как истинный джентльмен, прикрыл даму и отвёл бегом в подтрибунное помещение.

Сидел прямо у бортика, всё видел – очень симпатичная мисс Цвикау.

Видели и зрители на трибунах и смеялись, а потом разразились аплодисментами.

Вот такие у нас спартаковцы, дорогие друзья.

Чемпионат Европы по футболу 2008 года

В «Русском доме» после победы над греками в Зальцбурге выступал «Камеди Клаб».

Билеты дорогие – несколько сотен евро с человека.

Набилась гламурная пиздота и скоробогачи с дамочками на лёгком коксе, причём почти все.

Реплики в зале дадут фору резидентам Клуба.

– Дорогой, а кто этот душка, что забил?

– Павлюченко из «Динамо»?

– Что ты, зая?

– Это же наш Серёжа Семак из ЦСКА, а сейчас он в аренде у «Торпедо»!

В это время в горной деревушке живут на постое выездюки.

Ульянов, Довженко, Пашка-Америка и примкнувший к ним ваш покорный слуга.

Глухая австрийская пердь, стрекочут цикады, пронзительный запах свежего дерьма и гнилого сена.

Огромный комар сидит на носу у Пашки-Америки и пьёт кровь с особым цинизмом.

Пашка-Америка – опухшее и одутловатое от бесплатного харча лицо.

Оно обожралось халявного «Чиваса» и масляной гречневой кашки с парной печёночкой, которую приготовил добряк Довженко.

Лицо писало на горной лужайке возле домика, где жили выездюки.

При этом лицо так пукало и журчало мотнёй, что проходящие мимо интеллигентные австрийские мамулечки-красатулечки с криком:

– О, майн Готт – убегали с сочной лужайки, как ошпаренные.

Затем лицо шло смотреть концерт гламурного Зверева, отгоняя всех от телика сраной метлой.

Вообще он малость припух от горного воздуха, это настораживает – ведь до возраста папика ещё ой-ёй-ёй…

Довженко с ленинским «…батенька…» заварил чаёк «Улун» с таблетками «сливка» вместо сахара.

Но не успел предупредить:

– Это для очистки желудка!

Ульянов со зверским лицом выпивает всё залпом, а заварку выгребает прямо из моих рук.

При этом лицо доброе, как у питекантропа.

После победы над шведами Ульянов смандячил страшный кисляк.

Печали его не было границ. Сославшись на больной глаз, ушёл спать и мрачно предрёк:

– Сборная проиграет в четвертьфинале.

– С чем мы его и поздравляем!

В Базель он не поехал:

– Такого города нет на карте.

Автор учебника по географии готовиться совершить выбегание из гроба.

Я пытался заказать такси на четыре утра. При этом так орал в трубку, что горные орлы с окрестных вершин совершили «перелёт Суворова через Альпы» и сели напротив домика выездюков со стеклянными глазами.

И срали от страха огромными кучами горного орлиного кала.

От таких истошных криков приехало целых три такси и один автобус, но на два часа раньше, чем надо.

С бодуна Пашка-Америка платил за всё это безобразие.

Перед игрой со шведами порадовал моб рыл в пятьдесят, на сложносочинённых щщах и маечках с надписью «Сибирь».

Далее написаны имена – Колян, Вован, Пахан, Братан…

Пацаны заряжали так, что вздрагивали двуствольные шведские стюарды:

– Россия, Россия – только вперёд!

– Швецию в жопу, Голландию в рот!

После матча со шведами дорога от стадиона «Тиволи» пролегала мимо бардачевича.

Негритянская бикса выставила бритую манду прямо в окно второго этажа и орала:

– Эй, руссо, давай-давай!

– Сто евро, и пизда ебай!

Оказалось, вышибала учил русский язык ещё в ГДР и научил её этим незамысловатым стишкам.

Самое интересное – после этого туда ломанулось человек десять русских из Сибири с надписями на спинах – Колян, Вован, Пахан, Братан.

В Базеле было жарко и нечем дышать.

Голландцы спали прямо на улицах в мешках, рядом они же дружно гадили по большой и малой нужде, предварительно «дунув».

Запах «шмали» стоял даже в ложе прессы.

После матча обкуренный голландец сидел на траве возле спального мешка и совершенно голый.

При этом пытался забить «косяк» ялдой, обе руки были перебинтованы по самые пальцы.

Детина так жалобно выл, что проходящий мимо Пашка-Америка не удержался и помог ему забить «мастырку» с козью ногу.

Гуманист.

Вот и пришла обещанная «ответка» Ван Бастену за 1988 год, она всегда приходит… рано или поздно, в том или ином виде…

Поесть в городе негде, местные олигофрены закрыли кабаки в день матча – с двух до шести и сразу после игры.

Пили в отеле ужасную водку «Карамазов» и пиво… с яблочным пирогом.

Рано утром встретили чёрных «бикс» из бардачевича. Отработав «смену», они шли домой и поздравили нас с победой.

Теперь про то, что творилось в пресс-центре после матча с Голландией.

Ошарашенные лица журналистов со всего мира.

От стука клавиатур и гула звенит в ушах.

Голландцы с потерянными лицами, ничего не понимающие степенные немцы.

Весёлые англичане из таблоидов – они подмигивают со словами:

– Макларен – не окончательный «ванкер».

Вдруг оживление, мон шер ами Мишель аки стрела хотел промелькнуть, но был взят в кольцо.

Микрофоны суют почти в лицо президента УЕФА, папики всех мастей и ориентаций надрывно привстают на цыпочки и снуют локтями в полуинтеллигентные морды пишущей братии.

Вдруг!

У Мишеля звонит мобила, она у него всегда в руке, все видели по телику.

Он делает жест рукой:

– Это Пеле! – все примолкают…

Тут я, самым наглым образом оттолкнув слащавого папика, выдвигаюсь к лидеру могучей ассоциации на длину лица Ульянова.

И говорю на чистом английском:

– Передайте Королю футбола, что Бразилия уже в полуфинале Чемпионата мира по хоккею с шайбой.

Взрыв смеха.

Мишель улыбается – Пеле тоже. Меня оттеснили подоспевшие секьюрити.

В Вене, перед полуфиналом с испанцами, решили перекусить. Ульянов предложил малобюджетную тошниловку:

– Пива и водки побольше, а цена – реальная!

Но интеллигентного вида Довженко сказал:

– В Вене надлежит есть «Венский шницель».

Приятный ресторанчик, местное пиво. Ну и шницель – размером с тарелку.

Культурного человека завсегда видно, к Ларисе Гузеевой на передачу просто так не позовут.

Эссе

Ностальгия. В Базеле жарко. Душно. Нечем дышать.

Город весь на оранжевом, русских почти нет. Когда шли на «Сант-Якоб», вспомнился матч пятилетней давности.

Та же удушающая жара, матч-нерв с хозяевами, судья-испанец.

Перед игрой позвонил Довженко:

– Как настроение?

– Мы выиграем.

– Ты неадекватный человек!

– Посмотрим…

В Базеле очень жарко. Очень душно. Совсем нечем дышать.

Наших за воротами тысячи две, тут же начинают скандировать:

– Все голландцы пидарасы, хей-хей…

И так почти всю игру.

Ложа прессы над скамейками запасных, видно хорошо.

Какой-то инстинкт выработался за много лет на стадионе – понимаешь:

– Вот он кураж, вот она чудо-игра!

– Наши бегут – мяч стелется.

Голландцы какие-то обескураженные, может, смерть дочери Булахруза так повлияла – не знаю, но в начале второго тайма его меняют.

Над полем поднимается сжатый воздух, он плотен и густ, игроки – как в мареве.

– Наверное, старушки в Доме престарелых умерли от марева.

– Удивительно – ведь пенсионеры живут прямо в здании стадиона.

Тут Торбинский забил гол, и у меня началась тихая истерика, которая не окончилась даже с финальным свистком.

После гола Аршавина понимал:

– Да, это свершилось!

Но не верил до конца.

Свисток – у меня немой крик, как у Майкла Корлеоне в «Крёстном отце»-3. Непередаваемая радость, воздуха нет вообще – руки дрожат от волнения, минералка льётся мимо рта…

В Базеле очень-очень жарко. Очень-очень душно. Абсолютно нечем дышать.

Но мы дышим, мы дышим этой Победой, мы будем ждать новых Побед и когда-нибудь мы вдохнём самый большой глоток самой большой Победы.

А иначе зачем жить?

Ностальгия.

Австрия один и два

Летние сборы «Спартака» в районе Инсбрука. Местный уроженец Мартин Штранцль нарасхват, много интервью. Видно, что в Тироле его сильно любят и уважают.

Малик Фатхи шутит и улыбается, нашлись общие знакомые по Берлину. Пару дней на сборах его навещала мама, но к моему приезду уже уехала.

Жёлтую «Ламборджини» из Либерец Иранек таки продал, но как катал меня и Ульянова Мартин не забыл, поржали…

Отель просто классный, с огромным бассейном, джакузи нон-стоп. Пять саун различных видов.

Недалеко славное озерцо, где надысь рыбачили спартаковцы.

Питание класса люкс – от парных кроликов со сладкой морковкой до вкуснейшей форели со специальными австрийскими горными травами.

Торты всех мастей пекутся тут же, на месте. Свежие соки и вкуснейшее кофе – без границ.

Хозяин отеля – владелец местной команды «Нойштифт» и большой любитель футбола.

Относился с большой симпатией к «Спартаку», ездил на все тренировки и матчи.

Добрейшей души человек и юморист.

В городишке Штубиталь их много, особенно водилы маршрутных автобусиков.

Остановка «для своих», проезд за полцены и без билета.

И другие маленькие шалости.

Невольно повеяло запахом Родины.

Кругом дельтапланеристы, шуршат крыльями – чуть ли не по крышам маршруток.

Воздух чистый-чистый, дрожит и светится, как капля прозрачной слезы невинного младенца.

Откуда-то с гор веет лавандой.

Там же ровно через год.

После тренировки руководство играет в волейбол.

Судья – Махоркин.

Если бы не он, то, возможно, и не было бы этого романа. Презентовал мне чёрный шерстяной свитер от «Москино Джинс».

Поэтому я не умер от холода и не замёрз в снежном Нойштифте при температуре чуть выше нуля.

Команду «белых» возглавляет Карпин. Команду «красных» – Родионов.

Заруба идёт по всем правилам, не на жизнь – а на смерть.

Песок летит во все стороны, Карпин и тут, как в футболе, хитрыми ударами ставит соперника в тупик.

Блоки, розыгрыши, «сопли», мячи в падении – весь набор большого волейбола.

Карполь остался бы доволен. Материться ему было бы не стыдно – однозначно.

«Белые» побеждают на тай-брейке.

Отель другой.

Навороченная сауна семи видов, вёдра с водой – как водяная мельница. Ароматные и солевые прибамбасы – лишь малая толика отеля класса СПА.

Румяные и свежие фрукты разложены на всех углах, полотенца в саунах, как тараканы в хрущёвских коммуналках – везде.

Смуглый Зотов растворился в джакузи вместе с рыжим Жано. И только забронзовевший Баженов отбивается по полной программе, не пропуская ни одной, даже самой непонятной сауны или душа Шарко.

Заботливые мамули, а ля мадам Грицацуева, меняют бельё в номерах по два раза в день.

Коммунизм, который обещал Ленин, оказывается, есть!

Первыми на аппетитный завтрак выходят Веллитон и Ибсон.

– Велик, ты сбросил три кило, – говорю я.

– Нет, пять! – отвечает Велик на чистом русском.

От такого ответа я чуть не поперхнулся бутербродом с сёмгой в три наката.

Вообще познания бразильцев в русском неисчерпаемы.

После «обреза» в матче с «Шахтёром» Алекс наградил Баженова таким витиеватым матерком, что Шнур понуро уходит в сторону одиозного мужика с хуем наперевес.

Вечером в воскресенье приезжает группа байкеров «Харлей Дэвидсон».

Парковка заполнена дорогущими мотоциклами.

Солидные дяди на рыжих «бочатах», тёти в цацках от «Булгари».

Без «понюшки» и «ширева» они чинно выпивают и закусывают.

На ужин хозяин отеля включил в меню из пяти блюд даже чёрную икру, неслыханное дело.

Попросил добавки, но получил вежливый отказ.

На танцы дамы – байкеры пришли в мехах и на шпильках. Играла живая музыка, витал запах дорогих сигар и коньяков.

Народ отогревался после неслыханного холода.

Снег тут идёт даже в середине июля, но вот температуру плюс два не припомнят и старожилы.

Ведь Нойштифт – самое холодное место в Австрии.

Но танцев и красивых дам футболисты не видят, руководство тоже.

Отбой, в команде режим.

Здоровый сон и правильный образ жизни приведут к неминуемым победам, дорогие друзья.

Аксиома.

Марибор

Словенский премьер-министр, жахающийся в дёсна на ВИПе стадиона «Народный сад» с брателлами всех мастей – «о цэ дило».

Подробно.

Подходит браток на спортивном костюме «Рибок» и тапках «Найк», блестящих, как корона у нигера на «Роллс Ройсе» в Гарлеме.

Три раза целуются, три раза обнимаются.

Потом другой, с лицом борца сумо, на котлах «Ролекс» с брюликами. Ну и так – пару гопников по мелочам.

Премьер-министр одет в кожаную куртку с «Черкизона», на ногах тапки от «Пачотти».

Но это не всё.

Чуть позже Абрамович здоровался с премьер-министром, при этом словенец усердно тряс кисть Романа Аркадьевича, аки отец Фёдор руку инженера Брунса.

Президент Медведев явно не в своей тарелке, слишком напряжённо улыбался и явно нервничал.

До игры.

В гламурном кабаке «Новый цвет» не менее гламурная Юля Аршавина сотоварищи откушивала рыбку дорадо и широкого лосося в компании свёкра и других родичей.

Юля маленькая и ледащая, её почти не видно из-за стола. Подруги – сдобные, как Пышка из романа Оноре де Бальзака.

При этом одна с косой а ля Тимошенко, другая при сумке «Луи Виттон» размером с голову Валуева.

Мы же скромно ели омаров на гриле. Почему-то вспомнил израильского скорпиона.

Может из-за хвоста?

Пашка-Америка и его свояк из Баку Дмитрий Боцман только успевали заносить хвосты омарам и резать щипцами нагриленные жопы.

Все столики зарезервированы.

Прошло примерно полчаса и прямо напротив нас присаживается Роман Аркадьевич Абрамович с охраной, собственной персоной.

И надо же, чтобы мне приспичило, в один момент с Абрамовичем сходить по малой нужде.

Иду в туалет, а Аркадьевич уже там – руки моет. Один и без охраны.

– Здравствуйте.

– И вам не хворать, – сказал олигарх и улыбнулся.

Простой, как дедушка Ленин. Угу.

Опять до игры.

Ночь. Отель «Хубакук».

Аршавин, Быстров, Денисов, Анюков – играли до двух ночи в «Мафию». Аршавин был страшно азартен и не хотел уходить спать.

До игры, стадион «Народный сад».

Мутко с лицом побитого пса ещё до матча. Рядом – лоснящаяся физиономия магистра Симича – главы Словенского футбольного союза.

Как говорится – найдите десять отличий.

Варшава

Интересно началась жеребьёвка Чемпионата Европы по футболу 2012 года. Диктор в зале объявляет по-английски:

– Просьба всем отключить мобильные телефоны!

Рядом сидят знакомые немцы из «Шпорт Бильд»:

– Зонст – эршисунг!

В переводе:

– Иначе – расстрел! – журналист говорит очень громко.

Зал смеётся, ведь многие понимают по-немецки.

Кресла неудобные, коленки упираются в спинку спереди.

Польская экономия в действии. При этом член сжимается до размеров нанотехнологий.

Какие красивые бабы в Польше! Просто сказка.

Но тут набрали каких-то уродин, причём молодых.

Рожи прыщавые, зубы кривые. По блату, что ли?

Стоят кругом и тупо улыбаются, прямо рота почётного караула, только в юбках.

Маша Ефросинина и польский ведущий выходят на сцену.

В центре зала текст, они его бегло читают.

По-английски, буквы крупные – текст ползёт сверху вниз, чтобы глаза не выдавали по телевизору.

Шоу, одним словом.

Да!

Шары вынесли на сцену за полчаса до жеребьёвки. Англичане из «Сан» и «Миррор» мрачно шутят:

– Теперь точно – горячие остынут, а холодные наберут комнатную температуру.

Новый присный у Фурсенко – какое-то незнакомое «лицо кавказской национальности».

С небольшим акцентом пообещал, что Российский футбольный союз будет заботиться о болельщиках на выездах.

– Как?

– Ну, эт-та, да-а, чартер, например… а-а…

Как говорил Александр Сергеевич Грибоедов:

– «Свежо предание, а верится с трудом».

Поляну поляки накрыли просто шикарную.

Клёцки домашние с капустой просто объедение, да под холодное пивко.

Стал искать открывалку, но нигде не смог найти.

А надо лишь слегка повернуть пробку рукой – и бутылочка «Карлсберга» готова к употреблению.

Кофе «Лавацца», крепкое как шанкр. Пирожные с клюквой и творожной начинкой, можно лопнуть от их вкусности.

Так что – не всё так плохо, дорогие друзья, как могло показаться на первый взгляд.

Дело осталось за малым – сборной России пройти отборочный турнир и попасть в Польшу или на Украину.

Андорра

Интересная страна Андорра, внешне немного напоминает Монако. И народ вокруг интересный, складывается впечатление, что люди родились тут для того, чтобы сытно пожрать, переночевать в гостинице и скупиться в магазине.

Город переполнен гостишками, кабаками, парфюмерными и ювелирными магазинами.

«Шанель номер пять» ломится из всех окон, рыжьё и брюлики, часы «Егер ле Культр» и «Ролекс» – всё это добро сверкает и блестит из окон и витрин магазинов столицы государства.

Цены настолько привлекательные, что хочется всё бросить в пизду и с полосатой китайской сумкой наперевес опустошать окрестные бутики и ювелирки с парфюмерками.

По центру Андорры-ла-Вельи журчит речушка, веет прохладным ветерком и свежим горным воздухом.

Весь городок можно пройти из конца в конец примерно за полчаса. Стадион на самой окраине, если это можно так назвать.

Дорога ведёт мимо парка, где детишки играют и резвятся, рядом прогуливаются огромные собаки бойцовых и прочих пород.

Псы под стать андоррцам – мирные и доброжелательные, вот какой-то карапуз со смешными подвязками на руках гладит мастиффа.

Пёс даже не лает, а преданно смотрит на малыша.

Возле стадиона касса размером с бытовку строящегося стадиона «Спартак».

Со всех сторон наклеены таблички – «солд аут».

Тут же снуют соотечественники на «бомжовских» цветах. Они толкают билеты номиналом в четвертной почти по сотке евро.

Билеты идут на ура.

Стадион забит битком, девочки растягивают флаги двух стран.

Флаг России сначала вверх ногами, затем исправляются.

Эти же девочки подают мячи во время матча, демонстрируя чудеса жонглёрства.

Важно вышагивает новый глава РФС Фурсенко, который в кулуарах Футбольного Союза получил погонялово «человек-стекловата».

Рядом с ним пять-шесть присных, с такими мерзкими лицами, что сразу понимаешь:

– «Это наша Родина, сынок».

В РФС жёсткий учёт и контроль, менеджеры из Питера наводят порядок.

Даже накатать номера на майки доверили… андоррцам, наши сотрудники – не внушают доверия.

Идиоты, бля…

Андоррцы накатали для Павлюченко номер восемь, да ещё на майке с длинным рукавом.

Долбоёбы ещё хуже наших «синяков», пришлось докатывать единицу – так Ромка и вышел на поле под восемнадцатым номером.

Со второго тайма, те ребята, что объели бедного фермера возле стадиона, вооружились ещё и матюгальником.

Яблоки на поле – это цветочки. Лозунги были знатные:

– Аршавин! Кальян стынет!

– Погребняк! Требуй себе замену!

– Быстров! Тут тоже есть Ростральные колонны!

Ребята зажигали, было весело и прикольно. Никаких фашистских лозунгов не кричали, если не идентифицировать предложение Аршавину «дунуть», как рассадник коричневой чумы.

Вратарь Андорры, славный малый с небольшим брюшком, пытался собрать яблоки.

С трибун резонно предположили, что в свободное от футбола время он тоже работает фермером.

На пресс-конференции Дик Адвокат с трудом скрывал радость, видно было, что он очень доволен.

Полностью соответствует своему голландскому прозвищу «Мужик», эдакий мужичок-боровичок.

Одно ухо заклеено пластырем, видно, балуется иглотерапией или подхватил банальный чирей.

У нас сейчас, друзья, всё очень важно в РФС.

Даже чирей Адвоката имеет важное стратегическое значение для попадания команды на Чемпионат Европы 20012 года.

Тем более что он обещал поговорить с игроками по поводу «омерты» для прессы.

А также сказал:

– В следующей игре к трибунам и сектору болельщиков подойдут не два человека, как в Андорре, а вся команда.

Чем всё это закончится и как быстро, мы узнаем совсем скоро.

Пока же сборная Словакии услужливо готовит мыло и вазелин и несёт эти причиндалы в номер Адвоката.

Главный же тезис и постулат никто не отменял:

– Вперёд, Россия – дави врагов!!!

Большой театр

Большой театр недавно приезжал в Берлин с гастролями, причём с оркестром.

Более двадцати лет не был в немецкой столице этот славный коллектив.

Надо ли говорить, что на первом балете «Лебединое озеро» народу набилось, как сельди в банку.

Ваш покорный слуга, вместе с женой, затесался в первых рядах, растворившись серой мышкой среди политиков, артистов, телеведущих и прочей творческой пиздобратии.

Как говорил Аркадий Райкин:

– «Взял билет в серёдку оперы, смотреть театр».

Театр славный, как наш Большой или Одесский оперный.

Только обветшалый и поменьше.

Золотишко облупилось, сортир потрескался, как лицо завсегдатаев ВИП-ложи стадиона «Лужники».

А лавэ на ремонт бургомистр Берлина пидарас Воверайт не выделяет.

Предлагает изыскивать внутренние резервы – ищите в дубле молодёжь.

Музыка проникновенная, аж мурашки бегут.

Одилия – Одетта крутит фуэте, аки Макеев репой в штрафной при подаче корнера.

Маленькие лебеди танцуют свой знаменитый танец, как расчерченная Карпиным спартаковская комбинация при голе в ворота команды Лужкова – друга Воверайта. Алекс – Ибсон – Веллитон – ни дать, ни взять.

Пампам-пампам-пам, парарампам…

Принц изящно выбрасывает ногу, это Роман Павлюченко в штрафной.

Чёрный Лебедь не успевает, как негр из «Челси».

Антракт.

Спускаемся в буфет, весь Овальный зал перегорожен охранниками-мордоворотами.

Таблички везде – «Газпром». Я ещё на программке обратил внимание, что спонсор гастролей «Газпром».

Вдали зала поблёскивает чёрная икра, свежайшая осетрина пускает белужью слезу.

Всё отдаёт пухлым пузырём «Дом Периньон» и безумно дорогим коньяком, который держат на подносах прекрасные девицы.

С ногами, растущими прямо из жопы и огромными ротешниками, заточенными под минет в два хуя, называемый в простонародье «свисток».

В это время прямо из-за правой колонны на сверхсложных щщах и в танкоопасном направлении выдвигается Герхард Шрёдер.

Бывший немецкий Канцлер и член Совета директоров «Газпрома».

Навстречу ему, елейно раззявив мурло, плывёт стос в «бомжовской» розе поверх фрака.

Канцлер смачно приобнял мутика, брезгливо взял за бахрому «бомжовскую» розу и на хорошем русском спросил:

– «Зенит» – чемпион?

– Я воль! – рявкнул мутик.

И отчалил отбиваться дарами моря и «Газпрома».

– «Сказка ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок».

Вообще-то Пётр Ильич Чайковский баловался «под хвост».

– Может зря на балет пошёл и неправильно всё это?

Баня

Каждый Новый год мы со Стецько ходим в баню. Ну как в баню, сауна немецкая, которая закрывается на католическое Рождество.

Поэтому пошли в выходные. Холод ударил в Берлине – минус двенадцать.

Для здешних мест редкость большая.

Как и «бомжи» в бане.

Только зашли – слышим крики и радостный вой, солидные немцы сторонятся бочком, прикрывая на всякий случай жопу или манду.

Всё нижеописанное действие происходит в абсолютном неглиже, в Германии бани общие – и все голые, как правда.

Глядим, четыре «бомжа» лет тридцати пяти, как они тут оказались – ума не приложу.

Скорее всего, приехали по «приглашению» к такому же уроду. Здоровые морды и изрядно выпившие.

Кругом разложены большие «бомжовские» полотенца с эмблемой «Зенита», на плечах у бритоголовых детин «зенитовские» наколки.

Несколько лет назад Удалый подарил спартаковское махровое полотенце. Оно большое и удобное, как раз для сауны. Его и расстелил, аккурат на камушках.

«Бомжи» как-то нехорошо покосились, а самый здоровый сально улыбнулся и цвыркнул зубом, как вампир-наводчик Варенуха.

В частной сауне хозяин разрешает приносить с собой и пить возле бассейна, что «бомжата» и делали, по третьему-четвёртому заходу, судя по всему.

Стецько хоть и далёк от футбола, зато мастер спорта по боксу, а также чемпион Украины и Спартакиады дружественных армий.

За годы совместной работы «лесниками» и дружбы понимаем мы друг – друга с полуслова.

Без всякой преамбулы и эпиграфа самый мордатый «бомжара» говорит довольно громко:

– Ебать «Спартак», ебать – и про москвичей-пидарасов, для связки слов.

Прыгает прямо на Степана, пытаясь попасть ему в лицо, но промахивается – естественно, а взамен получает страшной силы апперкот прямо снизу вверх и по челюсти.

«Бомж» падает в мелкий бассейн и тут же всплывает хуем вверх.

Три других пытаются взять Стецько в кольцо.

– А вот уж хуй вам по всей морде.

Не зря я подрезал много лет назад на мадридском выезде махровый халат из «Хилтона», ох, не зря!

Ещё в детстве в Сокольниках взрослые хулиганы поучали:

– Не можешь драться, сделай что-нибудь неожиданное для врага.

Потом и в армии очень пригодилось.

И лишь только крайний «бомжара» отвлёкся, как накинул ему сзади халатик цены немалой прямо на сраное бомжацкое ебло.

Стецько срезал угол, как учили – и нанёс страшный силы правый кросс в тыкву «бомжа».

Тот осел без признаков жизни – нокаут. Немцы в шоке.

Но двое оставшихся были тёртые калачи, разбили бутылки из-под пива «Балтика» и сделали «звёздочки».

Не тут-то было, дорогие друзья, прошло всего несколько минут, а менты тут как тут.

Целых две бригады, при полном параде и с автоматами. Всех нас, прямо голыми, положили лицом на кафельную плитку.

Мы со Стецько предъявили немецкие паспорта, а «бомжей» забрали в участок.

Все посетители сауны показали, что они первыми напали на нас, а мы только защищались.

Двое нокаутированных очухались, но даже когда их уводили, все четверо орали и угрожали:

– Мы ещё встретимся в Европе!

Так «бомжи» не попарились в баньке, а мы со Степаном удостоились аплодисментов от немецких посетителей.

Особенно усердствовали две аппетитные мамулечки-красатулечки на натуральных сиськах и фигурно бритых лобках.

Но это другая история, и она не имеет отношения к данному повествованию.

Как это было

Страшно болела спина. Боль была такая сильная, что обливался холодным потом.

Скрюченный, как вопросительный знак, ваш покорный слуга безуспешно пытался просунуть голову в открытую щёлку зала.

В зале шло тайное голосование. Решалось – быть или не быть ЧМ-2018 в России.

Наконец дверь открылась и всех стали пропускать, причём строго по одному.

Сажают на заранее отведённые места, а добрые секьюрити с поломанными ушами и кулаками-кувалдами пронзительно смотрят тебе вслед.

Добро пожаловать, дорогой вася! Вот и настал момент, которого ты так долго ждал.

Моё место оказалось рядом с местом Лёши Чернова, это старый знакомый, который когда-то был пресс-атташе сборной России по футболу.

Места хорошие, российская делегация почти рядом.

Наконец выходит Блаттер, зал замер в тишине.

Слышно, как пролетает жирная и назойливая муха.

Откуда она тут, да ещё и зимой, в сытой Швейцарии и богатом и вальяжном Цюрихе?

Но муха меня не слышит, и, совершив круг почёта над головой Аркадича, улетает в небытие.

Воздух звенит, спина болит и хочется пукнуть от напряжения.

Блаттер ещё не успел перевернуть табличку лицом к залу, как каким-то седьмым чувством понял – есть…

Даааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!

Россссссиииииииииииииииияяяяяяяяяяяяяяяя!!!!!!!!!!!!!!!!!

Чернов бросается ко мне на шею, видно, как подскакивает, как в жопу укушенный, Аркадич.

Лицо профурсетко расплывается в дебильной улыбке. Губернаторы и иже с ними орут, как подорванные.

Очаровательная Леночка Исинбаева делает попытку прыгнуть, инстинктивно – но шеста нет.

Мерзкий Шанцев лезет целоваться, Лена подставляет щёчку.

Принц Уильямс нашёл в себе силы и протянул руку Аркадичу.

Вся английская делегация моментально покидает зал.

Под шумок с Лёхой Черновым оказываемся на сцене, и вот мы уже «в составе» российской делегации.

Тут же рядом какие-то ещё непонятные люди, всё, как обычно – халяву любят везде и всегда.

Лифт на верхний этаж в два-три этапа стремительно подбрасывает российскую делегацию в зал ВИП-приёмов Дворца конгрессов.

На столах изысканные вина и лёгкие закуски дивных сыров Пармезан, средней вонючести, ветчинка, как слеза от сёмги, лежащей рядом – хлеб, с таким запахом, что кажется, что в него добавили долю малую ганджубаса.

Все вспоминают аналогичную победу в Гондурасе, а Краснов призывает везде и всегда брать его с собой.

– Я – это фарт, – говорит Борис.

За фуршетным столиком Колосков – подходим к нему.

Объятия и всё такое, только что ему звонил ВВП и лично поздравил с победой.

Колосков вспоминает всевозможные кавьяр-пати, где негры всех племён и народов объедались белужьей икоркой во время ЧМЮАР-2010 и не только.

Очень интересная публика в зале. Президент марсельского «Олимпика» мадам Дрейфус.

Огромная кобыла с 41-м размером обуви, и лицом под стать.

Злые языки шепчут, что по молодости путанила в Питере.

Оказывается, она звонила на мобилы прямо в ходе голосования по турам и получала информацию.

Так это или нет – покрыто тайной и мраком.

Рядом ещё одна интересная фигура, примерно того же возраста – или чуть младше, но с разительно схожей внешностью.

Тоже дама-блонд, отягощенная конской внешностью.

Те же доброхоты сообщают, что это якобы любовница Бекхэма, которая в ходе того же тайного голосования информировала нашу делегацию о результатах.

Хотя Колосков сказал, что с точностью до одного голоса предсказал результаты уже накануне.

Ну и, конечно, Наташа Водянова, её роль представительская, но от этого не менее почётная и важная.

Может эти дамочки и сыграли свою роль, а может, и нет – об этом можно только догадываться.

Народ всё прибывает, многие, вроде меня – решительно не похожи на членов российской делегации.

Мутко уезжает в аэропорт встречать ВВП, а Шувалов приглашает всех в ресторан.

Заказан огромный зал в ресторане почти на сто персон, возле нового здания ФИФА.

Один из самых престижных и дорогих кабаков Швейцарии.

– Российская делегация угощает дорогих гостей в честь победы! – говорит Игорь Иванович, и все радостно грузятся в несколько подошедших мини-бусов «Мерседес».

Охрана только у Шувалова, два человека – с огромным количеством мобильников наперевес.

Впереди машина с полицейской мигалкой, но сначала вся делегация заезжает в отель, переодеться и забрать вещи.

А в отеле! Мама дорогая!

Каких только телекомпаний нет, всё кругом горит и блестит от света прожекторов и ламп.

Начиная от «Аль Джазиры» и заканчивая «Первым каналом».

У всех, причём почти поголовно, берут интервью.

Весь персонал отеля встречает российскую делегацию «бурными и продолжительными аплодисментами».

Цветы, улыбки, всеобщее веселье и поголовная эйфория – как в сказках.

Какой-то дядя суёт мне в руки микрофон, не успел разглядеть, что за телекомпания…

На ломаном английском выражаю свою радость и счастье, помноженное на идиотскую улыбку на моём не менее идиотском лице.

Кажется, ещё немного и я закричу, как мужик из анекдота, покупающий презерватив в аптеке:

– Дааааааааааааааааааа!!!!!!!!! Смотрите все, я ебаться иду!

На не менее ломаном английском дядя благодарит и исчезает – напоследок блеснув софитом, как Дрейфус брюликами в зале ВИП-приёмов Дворца конгрессов.

Вдруг на выходе из отеля кто-то трогает меня за плечо.

Оказалось, что это Матыцин, член СД ФКСМ, несколько раз пересекались на выездах.

Взаимные поздравления и признания в любви к родному клубу.

Шувалов командует – и все рассаживаются по мини-бусам.

Волею провидения оказываюсь в одном автобусе с Шуваловым, Аркадичем, Шанцевым, Исинбаевой, Миннихановым.

Рустам Нургалиевич – балагур и весельчак в хорошем смысле этого слова.

Но об этом чуть ниже.

Аркадич прямо рядом, и не выдерживая, спрашиваю по Жиркова.

Говорит он так тихо, что приходится прислушиваться.

Тихим, почти шепотком – нет, Жиркова мы продавать не будем, а тем более в «Спартак».

Ну, да ладно…

Под шумок Лена стреляет прямой телефончик у Шувалова. У него их очень много, но он находит нужный, а Лена «вбивает» его в память – и Игорь Иванович тоже.

Я бы тоже спросил, да кто ж мне скажет…

Шувалов начинает петь песню Налича, ту, что он пел на «Евровидении».

Автора он не помнит и спрашивает у всех.

Радостно кричу:

– Это Пётр Налич!!!

Мордатый Шанцев осаживает меня:

– Вы тут недавно, а кричите, как у себя дома!

Знал бы он, где мой дом – точно бы охуел Нижегородский губернатор и друг Лужкова.

Неожиданно Шувалов осаживает его:

– А чем вы недовольны, Валерий Павлинович? У нас такой праздник, пусть молодой человек кричит, сколько хочет, да и песня очень душевная…

Все одобрительно подпевают, даже Аркадич тихим шепотком.

Приятно и за «молодого человека», и за посаженного на жопу похожего на бульдога губернатора.

В ресторане всех встречает Краснов и Наташа Водянова.

Столы уже празднично накрыты и оформлены флагами с российским триколором.

Оказываюсь за вторым столом, рядом профурсетко, охрана Шувалова и приехавший по приглашению Аркадича Мераб Жордания – бывший президент Федерации футбола Грузии.

Идёт дружеская беседа про футбол, вспоминаем Дато и команду тбилисского «Динамо».

За первым столом Шувалов произносит тост:

– За нашу Родину!

Все встают, пью под крики и аплодисменты.

Второй тост за лично дорогого ВВП и его вклад в победу.

Аркадич, а он сидит рядом с Шуваловым, тактично отпивает по полглотка.

За третьим столом Наташа Водянова и другие дамы пьют эксклюзивный «Dom Perignon Cuvee Rose».

За наш стол подсаживается президент Татарстана Минниханов.

Они о чём-то оживлённо беседуют с профурсетко, вдруг неожиданно Рустам Нургалиевич предлагает мне выпить.

– За что?

– За, то чтобы всё у нас получилось хорошо в 2018 году.

Знакомимся.

Ни хуя себе, думаю – ещё дожить надо, но охотно выпиваю полрюмочки водки.

Водка, какая-то непонятная – в золотых бутылках, надписи такие ещё не видел.

Ну да ладно, иду в туалет.

Навстречу Минниханов – улыбается и шутит.

Видно, что он уже навеселе.

– Ох, Андрюха – большая ты стерва!!!

– Да и вы, Рустам Нургалиевич, не лыком шиты, – парирую я.

Расходимся довольные.

На столах подача каких-то неведомых блюд.

Порции очень маленькие, всё приукрашено фиговыми листиками, как на античных статуях.

Спрашиваю у Мераба, что это за блюда.

После каждой подачи Жордания поясняет мне:

– Зайчатина в бруснике.

– Лосятина в соусе из трюфелей.

– Вермишель с трюфелями.

– Просто трюфеля.

Первый раз в жизни ем трюфели, вкус очень резкий и перебивает всё.

Чёрная икра лежит на чашках со льдом, удивительно, но все едят очень мало.

Тоже съедаю два-три бутерброда, надо быть в тонусе.

Явно, что много пить и есть тут – явный моветон.

«Тайны мадридского двора».

Проходит несколько часов, Шувалов приглашает всех ехать во Дворец конгрессов на встречу с ВВП.

Полицейский кортёж и мигалки, в автобусе у Шувалова постоянно звонит телефон.

Это Кудрин, Лавров и многие другие. Мутко прямо из аэропорта сообщает, что пресс-конференция ВВП запланирована на десять вечера по местному времени.

В зале уже подготовлены места для российской делегации.

ВВП отвечает на вопросы спокойно и уверенно.

Журналисты не успевают спросить, как ответ почти готов – видно, готовился или ориентируется с ходу.

Кругом охрана, кажется, что она повсюду.

После окончания пресс-конференции вся делегация опять поднимается на лифте в ВИП-зал.

«Я требую продолжения банкета!»

Но охрана уже сменилась, тут наше родное ФСБ – у них мышь не проскользнет.

Нас с Черновым и многих других оттесняют в сторону, и российская делегация, похудевшая вдвое или втрое, поднимается вверх.

Шара закончилась, да и ладно.

Только тут вспомнил о спине и проклятом радикулите.

Всё как будто бы прошло, шесть часов промелькнули, как одна секунда.

Перехожу дорогу, и вот я в отеле.

Не успел дойти до кровати, как ноги подкосились, и я упал в объятия Морфея.

Приятного аппетита! Заключение от автора

– Эх, мужики и прекрасные дамы!

Сейчас только после операции лютой, прямо из больницы.

«Отче наш» прочитал раз сто, наверное.

– А вы говорите…

Больница современная, всё блестит и светится. Врач тоже – от очков до стетоскопа.

Спрашиваю у садюги-хирурга:

– Выпить можно?

– Немного, грамм сто и под «Матиас» филе.

Спинки голландской сельди «Матиас». Так называемая «девственная» селёдка, выловленная в период с октября по июнь.

«Девственной» называется потому, что набрала процент жирности взрослой рыбы, но ещё не метала икру. Это примерно тридцать процентов жирности.

Друзья – вот реальный деликатес, чисто голландское изобретение.

Голландская сельдь не похожа на ту селёдку, к которой мы с вами привыкли с детства.

Она меньше по размеру, не имеет резкого запаха.

Соли в ней мало, а мясо розоватое и такое нежное, что тает во рту, как сливочное масло.

Зелёный лучок, а он сейчас только пошёл на огородах Бранденбурга.

«Абсолют синий» – холодный, пить лучше в рюмках по тридцать грамм.

И чёрный хлебушек, подогретый в тостере.

Как апофеоз – картошечка молодая в мундире, она уже везде есть.

Вот сейчас принял три рюмки – больше нельзя.

Вроде и болеть меньше стало.

Да и роман к концу подошёл, если у вас появился аппетит, значит, вы дочитали до конца.

Ну, хоть не зря писал – бумагу марал.

«Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».

Аксиома.

Берлин, 2012 год (с) просто wasy

Оглавление

Мой детский фотоальбом

От автора

Часть первая Сокольники

  Первоклашка

  Ленин

  Больничка один

  «Чёрная кошка»

  Жвачка и Жопа Сергеевна

  Словесник и химия

  Ленинград один

  «Палка» и палка

  Хоккей

  Нейлоновые рубашки и кепки

  Патриарх

  Тренеры

  «Фантомас»

  Футбольные сборные разных лет

  Будапешт один

  Настоящая правда про жребий и монетку

  Брежнев и Косыгин

  Орехов и Зуев

  Магомаев один

  Магомаев два

  СМЕРШ

  Израиль и характеристика

  Репетитор

  Эссе

  Репетитор Продолжение

  Больничка два

  «Ты уже вытер задницу?»

  Доронина

  «Мосфильм»

  Танцы

  Армейские котлеты

  Стокилометровый марш

  Губа один

  Губа два

  Пётр Петрович

  Ноздрёв

  Дом отдыха

  Новый год и дефицит

  Ленинград два

  Великая американская революция

  «Свободу Анжеле Дэвис!»

  Портвейн и водка

  Свадьба Сидора

  «Капитал» Маркса

  Экзамен простой и государственный

  Ленинский стипендиат

  Культурная программа

  Гандоны как резиновые изделия из страны Рабиндраната Тагора

  Карты, деньги и стволы

  Эссе про интеллигентность

  Комбинат

  Заказ

  Будапешт два

  Хельсинки один

  Барахолка

  Дед Мороз

  Организации

  Кооператив

  Женский „Спартак“ (Москва)

  Вызов

Часть вторая Записки «лесника»

  Будапешт три

  Помойки на дорогах

  Жара

  Ресторан

  Документы для Германии один

  Война и шахматы

  Документы для Германии два

  Валера Малой

  Направление

  Степан Стецько

  «Лесники»

  Бардачевич

  Гранаты той системы

  Красная ртуть

  Общежитие

  Квартира

  Мама

  «Амаретто»

  Магазин с патронами

  Магазин без патронов

  Прибалты и «ключи»

  Белые грибы

  Однажды в «Хилтоне»

  Франция

  Комсомольцы

  Бокс один

  Бокс два

  Ульянов и дядя абб

  Пугачёва

  Лихтенштейн и сон болельщика

  Марсель

  Острава

  Глоба и Швеция

  Прага

  HD-телевидение и вувузела

  Хельсинки два

  Турнир по мини-футболу

  Чемпионат Европы по футболу 2008 года

  Эссе

  Австрия один и два

  Марибор

  Варшава

  Андорра

  Большой театр

  Баня

  Как это было

  Приятного аппетита! Заключение от автора

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно