За эти слова нас никто не накажет

За эти слова нас никто не накажет

За честные "да" и "нет", как, собственно, и за все другое, жизнь человека не наказывает. По моему убеждению, наказание вообще не бытийное, не природное, а искусственное явление, придуманное людьми для социальных манипуляций. Бытие слишком космогонично и бесчеловечно, чтобы возиться с нами, ставить в угол и пороть ремнем.

Даже худшие человеческие деяния вроде инквизиции, террора и войн блекнут на фоне природного хаоса, космических катастроф, рождения или гибели целых миров, нам даже не ведомых. Что же до Божьей кары и Страшного Суда, которыми различные церкви наперебой пугают свои паствы, то для современного человека они - лишь еще один маниакальный, шизоидный страх в коллекции ему подобных невротических переживаний вроде страха одиночества, страха старости, а главное - страха неизвестности.

Если человек духовно и психически полноценен, то его религиозные убеждения, вера и этические нормы связаны не с ожиданием наказания от руки сурового бородатого дядьки, проверяющего, чем это мы занимаемся в туалете а с внутренней потребностью в гармонии и саморазвитии.

Человек существо пограничное. Какая-то часть его души и сознания принадлежит космосу и природе, из великих магических законов которой ему доступен лишь закон о выживании сильнейшего. Другая, большая часть принадлежит социуму, диктующему тысячу правил и ограничений. Мы стоим на сводящей с ума грани страстей и обязанностей, вседозволенности и общественного суда, бесформенных энергий и прописанных законов.

Отчего испытываем мучительнейшее чувство вины и презираем себя за то, что не можем соответствовать двум мирам сразу. Из этого чувства вины, из ощущения собственных несовершенств рождается странный фантом - идея о неминуемости наказания за ошибки и грехи Богом, адом или самой жизнью. И не важно, как человек себя при этом ведет - нагло бравирует отсутствием "страха Божьего", или пытается выклянчить у "высших инстанций" снисхождения, или принимает любое злоключение за карающую руку судьбы. Важно, что мы все готовы к наказанию, просто жаждем его, в надежде, что оно избавит нас наконец от разъедающего душу и волю чувства вины.

Однако трудность и драматизм человеческого бытия отчасти в том и заключаются, что нас некому наказывать. Одно дело шалить и проказничать в редкий миг отсутствия родителей, зная, что скоро они вернутся, отругают, накажут, а потом пожалеют, приголубят, накормят, защитят от всех страхов и проблем. И совсем иное дело безобразничать в полной пустоте, без всякой надежды на внимание свидетелей, судей и защитников. Быть может, и хотелось бы отделаться от чувства вины потерей имущества, болезнями, неудачами и даже пыткой адским огнем, да не получится.

Нет наказания - нет прощения, и добро пожаловать в тихий ад! Но, похоже, мы мучаемся исключительно по заблуждению и привычке, не замечая, что все, что только есть вокруг, все, что мы называем жизнью, пытается избавить нас от пут вины. Через трудности, победы, новые испытания нам даются бесчисленные, ничем нe ограниченные попытки понять и, если надо, изменить себя.

Я верю, что, свободно трудясь и. развиваясь, мы постепенно избавляемся от кошмара вины - паралича, разбивающего нашу душу. И что, когда призрак наказания исчезнет вовсе, на его месте расположатся полезные, созидательные чувства - ответственность, совесть, спокойствие, доверие к себе и жизни.

Поэтому меня почти не пугает мысль, что каждый человек полностью предоставлен самому себе. Мне нравится, что люди могут свободно говорить всему в мире "да" или "нет" - ошибаясь, исправляя ошибки, творя бессчетные варианты своей судьбы.

Ответ

Конечно, легко так гладко рассуждать, когда уже знаешь ответ на свое "да" или "нет". Но, глядя в след удаляющемуся Семенову, я почти похоронила и себя, и свой труд, не представляя, как оправдаться перед Таней и Зоей. Странно, но у нас хватило выдержки продолжить репетицию, а назавтра прийти заниматься как ни в чем не бывало. Несколько дней спустя другая моя подруга предложила нам бесплатна выступить на вечере курсантов пожарного училища. Даже не слушая объяснений, почему работа не может быть оплачена, я рассыпалась в восторгах и благодарностях.

Это было традиционное собрание курсантов и преподавателей по случаю какой-то праздничной даты - с докладами, раздачей грамот и концертом местной самодеятельности, завершить который нам и предстояло.

В актовом зале в ожидании конца затянувшегося мероприятия томились несколько сотен парней. Когда мы вышли на сцену, раздался звук, похожий на треск молнии, ударившей поблизости. Затем, как и положено в грозу, - гром и стон потрясаемых небес. Пока мы танцевали своих "панков", толпа пацанов в форме, забыв о начальстве и субординации, бесновалась в зале. Никто из них не поверил бы, что мои разудалые партнерши - грозные, сексуальные, недоступные - два часа просидели в соседней аудитории, трясясь от ужаса и в тысячный раз спрашивая, с какой ноги выходить, как повернуться и "что же теперь будет".

Три минуты танца пролетели как один неуловимый миг. Мы замерли в финальной позе и не помнили, что сделали, где ошиблись, а в чем были хороши. Зал бешено аплодировал, надо было кланяться и уходить. Переодеваясь и разгримировываясь, Таня и Зоя обнаружили все признаки профессиональной актерской лихорадки. Они не знали, что делать с непонятно откуда взявшимся приливом энергии, хотели повторить номер заново и говорили, что "в следующий раз будет лучше". Магия сцены и успеха, пусть даже не у самой взыскательной публики, околдовала их за три минуты, и они уже ждали "следующего раза".

Очередной случай выступить представился очень скоро - коллеги по недавно оставленному мною Театру Сказки устраивали какое-то представление для спонсоров - и разрешили нам принять в нем участие. Это было испытание больше для меня, чем для Зои и Татьяны. Ведь пришлось работать не только перед зрителями, но и перед профессионалами. И не просто профессионалами, а знакомыми, с любопытством ожидающими, что учудит их сбежавшая заведующая литературной частью. Очень странно, но такие возращения в новом качестве на самые важные места моей прошлой жизни затем происходили снова и снова.

Мы танцевали на грандиозном юбилее моего института для педагогов и студентов. И на сцене ДК имени Горького. И на вечерах газетных изданий, когда-то публиковавших мои статьи. И на мероприятиях питерского СТД, где раньше я участвовала в театроведческих семинарах. Всегда это было чистым совпадением - сама жизнь прибивала меня своей волной к старым берегам, позволяя проложить на них новые дорожки.

В Театре Сказки наше выступление прошло на ура. Потом нас опять позвали "пожарники", так и не оправившиеся от нашего недавнего визита. После чего через друга моего детства Женю Фрадина мы получили первую оплачиваемую "халтуру" - танцевали на палубе корабля. И хоть в плавание нас не взяли - попросили выступить до отплытия теплохода, но зато заплатили. Пятьдесят долларов! После чего в "коллективе" состоялся серьезный разговор - как жить, как репетировать, как добиться профессионализма.

В ответ на какие-то мои замечания Зоя сказала, что мы не решим проблем, пока не бросим все остальное, и что надо либо относиться к балету "240 тонн" как к развлечению, либо, отложив дела и службу, заниматься только им. Было ясно, что человек принял решение и хочет наконец сказать "да". Но сделала Зоя это, как всегда, в своем духе, спросив: "Нам увольняться?" Я не поверила своим ушам, когда услышала, что ответила: "Да". Что я несу? Куда увольняться? На что жить? А трудовые книжки, стаж, больничные - что делать со всем этим? А%? Что будет со мной, когда я не справлюсь, опозорюсь и всех подведу? Но когда первая волна паники, вызванная тем, как стремительно и буквально исполняются мои желания, улеглась, я почувствовала, что события идут своим неизбежно правильным чередом.

Наше пятое в жизни выступление состоялось не где-нибудь, а в зале легендарного Театра Эстрады" Режиссера, отвечавшего за концертную программу на корабле, подкупила бурная реакция публики на наши номера, и он позвал нас сюда, в свой новый спектакль. Все произошло быстрой просто. Мы переодевались рядом с "мемориальной" гримерши Аркадия Райкина и танцевали на сцене, на которой он проработал много лет. А осенью какими-то окольными путями к нам пришло приглашение на первые гастроли.

В Риге проводился большой, пышно обставленный и разрекламированный конкурс красоты среди толстушек. Организаторы решили, что наш номер станет апофеозом шоу. При этом денег дали только на дорогу. Мы вчетвером - девочки, я и Игорь - вместе ночевали табором у Татьяниных родственников. А пятый член нашей делегации Сеня Трессер - президент Санкт-Петербургской ассоциации независимых театров-студий, до сих пор юридически нас поддерживающей, - остановился у друзей. Вокруг нас суетились журналисты, фотографы, мерцали вспышки фотоаппаратов и глазки кинокамер. Зоя, блистая снисходительно-усталой голливудской улыбкой, давала первое в своей жизни телеинтервью, а я лихо распоряжалась техниками.

Глядя на царящий вокруг нас ажиотаж, и впрямь можно было решить, что приехали прославленные артисты, а не бесплатная самодеятельность. Ни публика, ни "красавицы" не ведали, что мы спали вповалку не успели поесть, добирались на площадку своим ходом, бог знает с какой рижской окраины, а за произведенный на представлении фурор получим вознаграждение в виде бутылки "Амаретто". Нам самим все это казалось в порядке вещей, и важно было только то, что после общей репетиции и прогона участницы конкурса смотрели на нас как на великих балерин и упрекали режиссеров за то, что их не научили "так" танцевать. Получалось, что у нас действительно "все есть", "все иначе" и пришло время сказать "мы сделали это!".

Это место - удачная точка для финала сказки или фильма. Однако я не люблю исчерпанных сюжетов. Мне больше по душе кинокартины, где вслед за последней сценой торжества героя и титром "конец" появляется мелкими буквами набранный текст, приоткрывающий завесу над тайной будущего персонажей. И, завершая историю о волшебных словах "да" и "нет", я не откажу себе в удовольствии воспользоваться таким приемом.

Чтобы как-то справиться с финансовыми трудностями, хозяевам нашего подвала однажды пришлось сдать его небольшую часть под склад. Спустя год девушка, хранящая в одной из комнат ящики с пивом, захватила все помещение, окончательно вытеснив из него детей. Потом и ей пришлось уйти, уступив почти разрушенный клуб более крупным коммерсантам. Но и они со временем куда-то подевались. Уже несколько лет подвал пустует, замки на его дверях совсем заржавели.

Актовый зал пожарного училища, в котором состоялся наш дебют... сгорел. Его отремонтировали, и он снова сгорел. Насколько мне известно, зал больше не восстанавливали.

Директор клуба Володя попал под суд по очень неприятной статье. Отсидев срок, он пытался пристроиться в шоу-бизнесе, но безуспешно.

Саша Семенов какое-то время мелькал за кулисами концертных площадок. Выглядел он неважно и появлялся все реже. На смену поколению администраторов-шабашников пришли серьезные дяди, с большими деньгами. Для этих людей, печатающих "звезд" как фальшивые банкноты, мы не представляем никакого интереса.

И невозможно поставить точку. Потому что, пока герои рассказанной истории живы, ее финальный текст им предстоит переписать еще не один раз.

Жизнь
как единственное платежное средство
Список надежд, хронология заблуждений

2 января (1993 год). Позвонили из Риги. Рассказали, что наше выступление на конкурсе до сих пор показывают по всем прибалтийским каналам. После чего, извинившись, сообщили, что концерт, в который нас пригласили, не состоится. То ли денег не нашли, то ли публику не собрали. А может, просто на нас сэкономили. Все одно - никуда не едем и сидим дома без дела.

8 января. Пришли работать в бассейн, а там нет места. Вокруг красиво, как в волшебном сне, - на трибунах сервированные столики, вода эффектно подсвечена и пускает по высокому потолку тысячи солнечных зайчиков. Зато артистам приходится работать за уродливыми стартовыми тумбами, вдали от публики, на двух квадратных метрах. Мы явились после того, как музыканты успели оплести все это крохотное пространство своими бесконечными проводами, подзвучками, микрофонами, и уже негде было стоять, не то что танцевать. Я суетилась, просила подвинуться, поругалась с заказчиком, но изменить что-либо было невозможно. Мы ушли. Без денег. До метро добирались на трамвае, которого ждали почти нас. У метро я не выдержала и от бессилия и злости разревелась на глазах у своих людей. Смешно.

12 января. Ночью должны были работать на презентации концертно-продюсерского центра "Сова". Ребята заплатили нам еще два месяца назад, рассчитывая провести вечеринку в декабре. Но что-то у них не получилось, и все перенеслось на старый Новый гад. И вот ночью, в стужу, Игорь везет меня, простуженную, почти слепую и глухую от высоченной температуры, в Театр Эстрады отрабатывать давно потраченные деньги.

Там мы сидим два часа в ожидании публики. Артисты чувствуют, что задержка - не простая случайность, и волнуются, что им не заплатят: У нас другая проблема: мне совсем плохо. Организаторы приносят ящик шампанского, и люди на время забывают о своих дурных предчувствиях. Мы, как всегда, не; пьем, и потому нам нет никакого облегчения. В два часа ночи раздается команда начинать представление. Мы танцуем "Яблочко" - с прыжками, трюками, присядкой, будь она неладна. В зале - шесть человек! Говорят, что остальным артистам так и не заплатили - сбора-то не было.

18 января. Елена Сергеевна сосватала нас Полунину . Он вернулся из заграницы и планирует провести фестиваль женской клоунады "Бабы-дуры". Только Слава может доходить до таких одновременно простых и новых идей. Собираются все, кто хоть боком причастен к женскому полу и дурацкому делу. Из "наших" приглашены "Колибри", "Комик-трест" и танцевальные коллективы. Говорят, что приедут люди со всего света и "будут несколько дней куролесить на разных площадках;

20 января. Нет времени выздороветь. В поту от страшной слабости я еле дотаскиваю себя, сумку и магнитофон до подвала, а там - надо прыгать улыбаться и входить в обстоятельства. В ТО, что многим родителям больше не по силам платить клубу за своих детей. В то что у Вовы не хватает средств на содержание подвала. Эта, что зарплата у меня будет меньше, а денег за репетиционные часы балета придется отдавать больше.

23 января! Решили, что на полунинском фестивале будем танцевать "Яблочко". Номер, конечно, сложнее остальных. Но, во-первых, матросиками мы классно смотримся, " во-вторых, это единственная наша приличная фонограмма. Репетицию вела плохо. Много говорила. Но люди все равно не понимают, почему мы все время возвращаемся к пройденному, и не замечают, что со временем теряют качество исполнения, опускают нюансы, выхолащивают номера до неузнаваемости. "Панков" пляшем уже как веселый эстрадный танец, где нет ничего загадочного, сильного и пугающего.

25 января. Несколько часов подряд пытались ровно наклониться вбок. Так и не наклонились.

30 января. Каждый день учим по одному движению из "16 тонн". Каждый день забываем то, что выучили вчера. А так как, вычитая один из одного, получаешь ноль, то к разучиванию второго движения мы не приступаем уже почти месяц. В результате, номер, который должен перевернуть всю нашу жизнь, избавить от пародийности, дать возможность поиграть в эротику, женственность, балет и красоту, не двигается дальше первых тактов. Хорошо еще, что музыка дивная и слушать ее по сотне раз в день не надоедает. А вот марш "панков" я уже слышать не могу.

1 февраля. На неделю;
- упражнения на равновесие (центр тяжести, полупальцы, туры, повороту в позах);
- прыжки (на выносливость на владение корпусом в позах);
- Упражнения на разработку коленного сустава и подъема;
- упражнения на работу отдельными зонами тела;
- упражнения на расслаблением жесткую фиксацию.
Кроме того, любой ценой сдвинуть с мертвой точки "16 тонн" и постараться при этом: первое - никого не убить, второе - выжить самой.

23 февраля. Утром позвонил режиссер и сказал, что Театр Эстрады сгорел. Сначала я решила, что это шутка. Потом - что сгорели наши десять концертов" двадцать тысяч рублей, реклама, возможность отработать номера, занять детей, танцевать в нормальных условиях, приглашать гостей... Но достаточно было представить, как там все уничтожено, искалечено, чтобы перестать себя жалеть и ужаснуться общей беде. Похоже, грядут совсем тяжелые времена. Но и полгода назад наши "времена" весили не меньше.

Однако! Какие мы огнеопасные девочки - за короткий срок "под нами" сгорает уже вторая сцена.

2 марта. Встречалась с Полуниным, определи время нашего выступления. Когда Слава глядит тебе в глаза, то кажется, что он думает о том, что не успел додумать вчера. О деньгах никто не заикнулся. Что деньги - люди давно не работали и будут ужасно нервничать.

3 марта. С "16 тоннами" ничего не ясно. Стиль, жанр, образное решение - все разбивается об эмоциональную и физическую рыхлость девочек. Они должны чувствовать себя в этом номере как царицы ночи и выглядеть как огромные сказочные бабочки, а не затрапезные домохозяйки. Эй, граждане, кто-нибудь помнит заклинание, превращающее тыквы в кареты? Может, подойдет и к нашему случаю?

6 марта. Ближе к ночи поехали в Дом кино на открытие фестиваля. Сначала все участвовали в "кавалькаде" невест, потом представляли свои номера. Действие не тянуло ни на капустник, ни на карнавал - сплошная путаница и отсебятина. Когда мы вышли на "сцену", а точнее говоря, на шаткий помоет, то оказалось, что он сооружен из плохо подогнанных щитов, укрытых черной тряпкой.

С первого нашего движения щиты от тряски стали расходиться, но огромные полутораметровой глубины щели заметить было невозможно - их скрывала тряпка. Мы танцевали на этом минном поле "ползком", на Ощупь, проверяя, можно ли поставить ногу. И все равно проваливались. Бедная Танька: влетела в самую большую дыру и чудом не рухнула под площадку" И ради этого мы полгода бились над каждым шагом и жестом? Вокруг полно знакомых из "прошлой жизни". Театроведы и журналисты, сидя за столиками, как на скамейке запасных, интересовались, с какого горя я подалась в клоуны. "Здесь больше платят", - отвечала я шуткой. Она оказалась слишком горькой на вкус, и после ее многократного повторения все происходящее стало походить на кошмарный сон. Хотелось окунуться в гигантский аквариум, стоящий посередине фойе, но он был уже занят - всю ночь в нем плавал какой-то одинокой голый человек (бр-р!), 7 марта.

Продолжается эпопея с напольными покрытиями. Для тех, кому не нравится танцевать на расходящихся щитах, поступило специальное предложение- ровное, гладкое стекло. Именно на нем мы танцевали сегодня ночью "панков" в Зеркальной гостиной Театра "Буфф". Жалкое, уморительное зрелище. Вместо грозных бандиток перед зрителями предстали три шатающиеся, неустойчивые тушки. Чудо расчудесное, что никто не шлепнулся. Немала того! Площадка такой конфигурации, что публика располагается за спинами исполнителей, побокам колонны, а перед, глазами самих выступающих - лишь стена и лицо скучающего звукооператора. Так что увидеть наше с трудом держащееся на ногах трио зрители могли только сзади. И

Почему только люди ходят на эти убогие ночные Шоу? Ведь все артисты работают здесь безобразно - условий-то никаких! Получается все шиворот - навыворот. На "ночниках" - где можно только безобразно халтурить - артисты зарабатывают деньги. А в театрах - где они действительно выкладываются и творят - не получают и гроша. Это ненормальная, призрачная жизнь, в которой день и ночь поменялись местами, где деньги никак не связаны c трудом, а сценический успех - с возможностью работать.

8 марта. Господи! Мы совсем одичали и отвыкли от нормальных условий, настоящей сцены и театральной публики. Весь день я проторчала на пустой сцене концертного зала "Карнавал". Разогревалась, проходила номер с партнершами и просто слонялась за кулисами, как в детстве, в ожидании представления - взрыва красок, звуков, неизвестных энергий, хозяйкой которых вдруг оказываешься на краткий миг. Как и двадцать с лишним лет назад, меня перед началом спектакля настигает это ощущение пробуждения неведомых магических сил. Когда все вокруг - и люди, и предметы - меняет черты и свойства, когда грубо намалеванные декорации становятся прекрасными дворцами, грим и маски - лицами, дешевые блестки - бриллиантами, а Сашка и Машка - Принцем и Принцессой.

Сам спектакль не так ошеломляет и осчастливливает, как эти волшебные подготовительные метаморфозы, превращающие крысу в кучера, а мышей в коней. И будь я на месте Золушки, возможно, и вовсе не поехала бы на бал, а осталась бы со старушкой Феей учиться чудесам преображений и перерождений. Еще до концерта было ясно, что наш балет впервые в жизни оказался в компании очень сильных артистов.

На звездном фоне мы не потерялись, но грандиозного успеха не было. Ибо шоу ужасно затянулось и француженка, работавшая перед нами, всех утомила, а нас "перегрела". У меня кошмарно болели оба колена, и на присядке я боялась, что буквально останусь без ног. Но все закончилось благополучно. Публика аплодировала, коллеги хвалили.

За вечер мы увидели много интересных номеров и коллективов. Больше всего поразили веселые хохлы, отплясывающие в валенках свою украинскую интерпретацию ламбады. Невыносимо смешно и колоритно. Яркая мешанина из жанров, идей и направлений невольно заставила меня подумать о бессовестном убожестве нашего телевидения.

В мире, да что в мире - в нашей стране и даже городе,- столько интересного и чарующего, а в "ящике" - съезды, сплетни и "Санта-Барбара". Миллионы плохо обеспеченных, малообразованных людей, не имеющих шанса выбраться дальше дачного участка, никогда не узнают, в КАКОМ мире они живут - среди каких красот и талантов. (Кстати, о незнании - я и не догадывалась, насколько тяжелы знаменитые полунинские шары, которые "Лицедеи" катают в конце каждого представления. Один такой шарик чуть не размазал меня по сцене. Ели спасли.)

17 марта. Снова позвали в проклятый бассейн. Обещали, что провода уберут. Не верю. Но отказаться не смогла - людям надо на что-то жить? И предложила станцевать на вышках: по одному человеку на каждой. Режиссер аж засветился от радости, а девицы, узнав о моем решении, приуныли. Во-первых, они не умеют плавать, во-вторых, у Зои свои отношения с высотой, а в-третьих, номер надо заново разводить, т. е., считай, учить заново.

Я сделала вид, что не вижу их сопротивления, выгородила зал стульями и начала репетировать.

18 марта. Все падало. Зоя болеет. Таня болеет еще больше. На аэробике мало людей - дорого. У детей и вовсе катастрофа: две лучшие ученицы сообщили, что уходят в Д К Горького. В первый миг чуть не взвыла от обиды. Но потом заставила себя образумиться. Ну не сидеть же талантливым, мною прекрасно обученным детям в подвале всю жизнь, работая по одному концерту в месяц? Пусть учатся. Но одну группу теперь придется распустить. Все сыпется и падает.

19 марта. Вечером должны были втроем встретится на "Петроградской" и отправиться на телевидение снамать номер для конкурса "Пышка-93". Татьяна чудовищно опоздала, я нервничала и опять ревела. На час позже назначенного срока мы пришли на студию, где выяснилось, что нас обманывают - им нужен не танец, а толстые рожи для рекламы конкурса. Мы ушли. Я так больше не могу. Эта ноша не по моим силам, но и бросить ее невозможно. Я говорю себе: "Потерпи еще один денек, и помощь придет". Странно, но "на один день" сил хватает уже больше года.

20 марта. В бассейне встретил" "звезд" - Квашу, Пьеху, Корнелюка, Женю Александрова. "Вот, - говорю девицам, - и они вынуждены здесь дурака валять" на хлеб зарабатывать и на пьяные морды смотреть. Так что нормальной жизни и у них нет". Но девушкам было не до моих просветительных сентенций, они пробовали освоиться на вышках. Зоя "внизу" - на трехметровой, Татьяна - на семиметровой.

Поднявшись на свою десятиметровую высоту, я обнаружила, что, в отличие от нижних вышек, моя площадка почти не ограждена страховочным бортиком и ее края ничем не защищены. Вода внизу мерцает манящим голубым сиянием и, добавляя к высоте еще три метра "глубины", зовет и тянет к себе как магнит. И сладко, и страшно. После репетиции мы еще больше тревожились - как выходить, как спускаться и главное, как работать, не видя друг друга? Скоро выяснилось, что беспокоились не зря.

Поднялись это мы под стон и вой хмельной публики на свои места, встали в позы, а Александров возьми да и запусти фонограмму черт знает с какого места. Как отработали - не ведаю. Как спускалась- но помню. Кто-то из артистов сказал, что зрелище было Шикарное, но не хватало финального прыжка в воду.

И впрямь глупость какая-то - три толстухи у всех на виду долго-долго поднимаются наверх, в вышине немного дергаются, а потом спускаются задом дольше чем плясали... Да, прыгнуть было бы неплохо. Но и за" сделанное впору орден давать. Зоя, бледная от напряжения, после номера не ругалась и не жаловалась, но молчала так звонко, что я поняла: эти вышки она мне долю незабудет.

30 марта. Показала Игорю "16 тонн". Его зацепило: "Это же что - то совсем другое, не похожее на асе остальное". Aral Значит, получается."

1 апреля. Ездили в компании "погорельцев" из Театра Эстрады работать в Петрокрепость. Думала, что будет праздник, путешествие и хороший зал. Но погода ужасала серостью и сыростью. В автобусе было жарко, воняло соляркой и вопило радио. А в зале оказалось холоднее, чем на улице. Пришлось отправиться гулять. Среди деревянных и каменных бараков красовался сброшенный из другой галактики голубенький особнячок со своим личным, чистым тротуаром, искусственной пластиковой травой и вывеской "БАНК". За ним тянулись сараи, избушки, грязь, болото, а дальше - Ладога, мокрый и холодный конец света. К нашему возращению сцена так и не прогрелась.

Температура была такой низкой, что сводило мышцы, и после номера мы не только не вспотели, но даже не согрелись. Зал веселился и аплодировал. Нас не хотели отпускать. Кланяясь в шестой раз, я боялась, что мы в своих купальниках покроемся инеем. Обратно ехали одной большой семьей - травили байки и сплетничали.

2 апреля. Мы ничего не успеваем. Спрашивается - а куда спешить, ведь нет ни работы, ни денег, ни перспектив. Отвечаю - они никогда и не появятся, если мы будем годами репетировать один номер. Пришлось ввести в обиход два правила: себе составляю поминутное расписание на день, левочкам - "дневник" заданного на неделю с последующим разбором и отчетом. Сия бухгалтерия хоть и выглядит ужасно нелепо, но помогает работать осознаннее и эффективнее.

3 апреля. Проблема с фиксацией под. Толстое тело иначе смотрится. Большие животы "съедают" руки и ноги, сливают тело в бесформенный ком. Чтобы эту кашу-размазню превратить в изящную графику, нужны специальные позы, положения корпуса и рук. Пришлось некоторые "хореографические" вещи из "16 тонн" убрать и работать не балетмейстером, а скульптором - лепит" девушку без весла.

8 апреля. На завтра:
13.00-13.20: шаги по кругу, упражнения "взять - отдать";
13.20-1340: туры, повороты, шены;
13.40-14.00: полька, вальсовый ход и галоп;
14.00-14.10: перерыв;
14.10-14.40: "Яблочко";
14.40-15.20: "тонны";
15.45-16.00: растяжка.
С 16.00 до 19.00 два детских урока, с 19.00 до 21.00 два урока аэробики.

А сегодня можно гипнотизировать телефон в надежде, что позвонят и наконец предложат на выбор - работу, деньги или мгновенную, легкую смерть.

10 апреля. Все-таки сняли на телевидении "Яблочко". С трудом и скандалами. На вахте поклонники "запрещенной" передачи Невзорова устроили что-то наподобие баррикады и все ходы перегородили плакатами с мистическим требованием "Верните наши 600 секунд!". На, студии у всех заговорщицкие лица, а происходящее напоминает дворовую игру в шпионов. Нам объявили, что времени на грим, разводки и дубли нет. Показали краж за которые нельзя заходить, отказали в разумной просьбе убрать из - под ног везде преследующую нас тряпку, сказали, что репетируем, а сами снимали... Единственными профессионально думающими людьми в этом бардак были Таня и Зоя.

19 апреля, Пусто, Работы нет. Надо нажать и на себя! и на людей. Но чем? Месяц я уговариваю себя зайти в "Канкан" но до смерти не хочется работать кабаке, Пусть он рядом, с домом." репетиционным залом, пусть на нем блестит вывеска "кабаре" и говорят, что там даже есть сцена. И все равно кабак, а не театр. Кстати, позвонили Фиссоны. Сказали,чтаеегь'возм0жноетьза "хорошие" деньги поехать в Германию. Что за Германия такая? У нас и паспортов-то нет.

21 апреля. Немец, о котором говорили Фиссоны, пророчит нам великий успех. Взяв в руки наши фотографии - снятые, кстати, на самые что ни на есть распоследние деньги, - не хотел с ними расстаться и умолял разрешить снять копии. Узнав, что все упирается в паспорта, он сказал: "Мы дадим вам хорошие деньги, вы купите на них чиновников". Я заметила, что нам нужны не чиновники, а паспорта. Он ответил, что это одно и тоже. Оказалось, что все-таки это не одно и то же. Получить взятку желающих хватает, а вот документы сделать за несколько дней никто не берется.

22 апреля. Немец торопит. Нужно время оформить визы, для этого надо хотя бы знать номера паспортов - через неделю!!! А мы попали в самое пекло - только что начался обмен старых загранпаспортов на новые.
И полчища челноков, артистов, бизнесменов и самих чиновников наперегонки спешат получить заветный пропуск заморский рай. "Что вы хотите, - отвечают мне, - только что сам мэр Собчак потерял паспорт, так мы и ему; делали новый неделю!" - "Господи, зачем Собчаку паспорт? - y него к так все есть. А нам заплатят кучу марок, и мы сошьем обувь и костюмы к самому прекрасному номеру л а свете. И когда вы, Анатолий Александрович, его увидите, он вам так понравится, что вы еще будете гордиться, что уступили нам свою очередь".

23 апреля. Работаю как всегда, а поздно вечером и утром, открыв записную книжку, обзваниваю всех подряд в надежде найти человека, способного помочь с паспортами. В результате с изумлением обнаружила, что некоторым звоню уже по третьему разу. Из сознания выпадают целые куски дня. Я не иду по следу, а ползаю на брюхе, абсолютно не чувствуя запаха. Игорь погоняет - и не разрешает прекратить бесполезные поиски.

24 апреля. Я стала заговариваться. Свидетели уверяют, что это выглядит забавно - как будто сломанная игла проигрывателя хаотично скачет по пластинке. Все наши старания, муки, терпение - все напрасно. И эта тусклая, вязкая мысль не так нестерпима, как другая - о том, что где-то есть море, пальмы и звери... Тихая, спокойная жизнь на солнечном берегу, и белый волан со свистом приземляется у чьих-то ног.

25 апреля. Наперекор всему, и прежде всего собственным убеждениям, договорилась о просмотре в "Канкане". Я не позволю своему детищу развалиться ни потому, что у меня есть принципы, ни потому, что у нас нет необходимых бумажек - будь то деньги или паспорта. Живой не сдамся.

26 апреля. Таня не пришла, и просмотр не состоялся.
Зато состоялась встреча с представителями какой-то "левой" турфирмы, обещающими выправить паспорта за три дня. Что за афера! Нас наверняка обманут - или фальшивку подсунут, или просто деньги отнимут. Игорь настаивает, что надо рисковать даже такими сумасшедшими деньгами.

28 апреля. Позвонили "аферисты" и сказали, что два паспорта готовы. "Опаздывает", как всегда, Татьяна -я у нее нет питерской прописки, и оформление затягивается на день. И что? Этому надо верить?

30 апреля. Ближе к вечеру отправились за паспортами. Я прятала выданные немцем доллары то в кулаке, то в кармане и все боялась их отдать. Меняли деньги на документы, как в кино, - синхронно, озираясь по сторонам. Потом каждый долго разглядывал свою добычу.

Невозможно представить, что получилось, - никто не верил. Никто, кроме Игоря. А вдруг они все-таки фальшивые?

1 мая. Показались в "Канкане". Условия престранные - звонишь в шесть вечера, и тебе сообщают, есть работа или нет. Наберется народ в зале - позовут и заплатят, а будет клиентов мало - не позовут ине заплатят, хотя и прождала весь день. Сцена маленькая. Выхода ждешь на кухне или в коридоре, по которому бегают официанты с подносами. Когда танцуешь, чувствуешь запах с кухни и видишь, что лежит на тарелках у сидящих за первыми столиками. Хозяин заведения, Неверов, оправдывая свою фамилию, смотрит на всех тихо и устало. Оба мы взяли паузу, чтобы подумать. Он - о запрошенной сумме, я - о своей капитуляции. (До отъезда в Германию все останется как есть.)

10 мая. На последней репетиции подводили итоги последних четырех месяцев. Сорвавшихся выступлений оказалось на порядок больше состоявшихся, а из одиннадцати отработанных концертов почти половину мы станцевали бесплатно. Несмотря на опостылевшее безденежье, я предложила Тане и Зое большую часть немецкого гонорара отдать на костюмы для "16 тонн". Девчонки молодцы! Ясно, что они мечтали хоть раз подержать в руках вознаграждение за свой каторжный труд, но у них хватило сил без упреков и жалоб отказать себе даже в этом.

11 мая. Едем! Едем! Мы увидим дальние страны! Мы сошьем костюмы! Мы будем танцевать в "Канкане", у нас будут постоянная работа и заработок, я потрясу мир любовным стоном - танцем "16 тонн"... Едем! Теперь все будет хорошо!

"Хорошо"

Вести рабочие дневники меня приучили в институте. Пока я была театроведом/я записывала в них впечатления от книг, спектаклей и фильмов. Превратившись в актрису и хореографа, я продолжаю вести тетради по привычке, фиксируя все стороны жизни коллектива. Так" заметки сохраняют важные частности и подробности организуют волю и сознание пишущего, а главное - прекрасно заменяют любого психотерапевта. Перечитывая страницы двух - трехлетней давности, получаешь ответы на все "почему да отчего?", "кто виноват?" и "что делать?".

Ты замечаешь, как изменился сам, как изменился мир вокруг, насколько ты отклонился от некогда выбранного, курса, каким путем и с какой скоростью движешься. Сейчас, из другого века, из другого тысячелетии мне странно читать эти тексты, полные жалоб и надежд. Все иллюзии, наивные расчеты, скрытые мотивы в них видны как на ладони. И в первую очередь поражает заявляющая о себе в каждой строчке простодушная вера автора в спасительную силу одноразового чуда, будь то гастроли, постоянная работа или деньги.

Теперь, зная последующие события, не перестаю удивляться, как послушно и буквально, пункт за пунктом, кто - то в очередной раз исполнит мои требования. Появятся и "дальние страны", и костюмы, и постоянная зарплата в "Канкане", а наш коронный номер "16 тонн" лишь сцене одного только Мюзик-холла мы исполним почти тысячу раз. Однако что касается утверждения "все будет хорошо". У жизни ну меня оказались очень разные представления о том, что такое "хорошо".

Мы вернулись из Германии счастливые и окрыленные. И сразу же начали регулярно выступать в "Канкане". Благодаря ежедневной работе мы постепенно приобретали сценический опыт и, кроме того, начали получать скромные, но постоянные гонорары. Но ни этих, ни привезенных из поездки денег на роскошные и богатые костюмы не хватало. А нужны были только такие - сказочные - наряды, украшающие царские тела, полные неги, чувственности и вызова Мое упрямство не было блажью или прихотью. Мы создали номер, который открывал перед нами новые творческие горизонты, и я не собиралась добровольно отказаться даже от гипотетического шанса выйти из подвала и ресторана к настоящей, театральной публике.

Требовалось раздобыть еще как минимум пятьсот-шестьсот долларов. По тем временам это была уже серьезная сумма. Нам же она казалась огромной. Со слезами, обидами и разочарованиями я заново прошла все знакомые по "паспортной истории" круги депрессии и отчаяния. Но на сей раз кошмар длился не неделю, а три месяца. Я заперла себя в проблеме как в клетке, ничего не соображала и даже если бы захотела все бросить, то не смогла бы, потому что уже не видела ни дверей, ни запоров своей темницы.

Меня выручил хозяин "Канкана" Володя Неверов. Наплевав на все интриги, советы и даже собственные интересы, он добавил недостающую сумму с условием, что мы, по-прежнему получая зарплату, как минимум год будем работать в его шоу. Но спустя пару месяцев на варьете обрушились финансовые беды, штат артистов сократили до самого минимума, и мы с нашими потрясающим номером и только что сшитыми нарядами оказались обузой. Неверов просто отпустил нас. С костюмами. Без обязательств и расписок.

Мы получили свободу и костюмы, но потеряли работу и зарплату, и все предстояли начинать заново. С тех пор это ошалелое разглядывай" разбитого корыта в нашей биографии повторяется постоянно. И все время думаешь, что не хватит сил поднятая и никогда не наступит "хорошо".

Потребовалось почти десять лет, дабы понять, что никаким одноразовым подвигом, верным решением или денежным взносом невозможно превратить всю оставшуюся жизнь в нескончаемый уик-энд. Что призыв социалистических времен выполнить пятилетку в четыре или три года абсурден и вреден не только в экономическом, но и бытийном плане. Что каждый отпущенный день приходится именно проживать - а не экономить, превращать в заначку, брать или давать в долг. И что в этом и заключается главная "хорошая" для человека сторона бытия. Хотя сам человек редко и неохотно соглашается с таким порядком вещей. Почему? Возможно, потому, что в детстве почти всем нам взрослые обещали нечто другое.

Жизнь оптом, со склада на склад

В зависимости от возраста нам говорили, что, если:
кушать кашу и не шуметь,
слушаться старших и никуда не уходить без спроса,
прилично учиться в школе,
поступить в институт,
удачно выйти замуж или жениться,
устроиться на престижную работу,
правильно вложить деньги и т. п.,
то "все" будет "хорошо".

Ж. тридцати годам, в глаза не видя обещанное "хорошо", мы отправляем на его поиски уже собственных детей, отрывая их от природы и всего живого. Не от красивых пейзажей и чистого воздуха, а от самого бытия, спокойного и полного в нем воплощения. Мы не желаем знать, что все вышеперечисленные уловки, за которые мы пытаемся выкупить у жизни "хорошо", для нее даже не фальшивая монета, а полное ничто.

Такое же ничто, как расчет муравьев на то, что, построив муравейник по специальному плану, они навеки обезопасят себя от дождя, огня и человека и "все" будет "хорошо". С детства мы готовимся к грандиозной сделке: в обмен на съеденную кашу, послушное поведение и отличный аттестат надеемся получить избавление от жизни: смерть или старость, рай или пенсионные радости, но в любом случае - покой и отсутствие проблем.

Но наша меркантильность не вызовет у "высших сил" никакого ответного интереса. Им просто нечего дать нам взамен - в природе нет завтра, нет "плохо" и "хорошо" и вообще нет никакого склада будущих ситуаций, испытаний и наград. Попытки жить впрок, на черный день, могут вполне показаться "удачными" или же "безуспешными", но при этом они с бытийной точки зрения абсолютно бессмысленны, а их результаты случайны, как выигрыш в казино.

Мы не знаем, каким будет строй в нашей стране через двадцать лет и даже в каких границах она будет существовать. Мы не знаем дождливое или засушливое предстоит лето и не знаем, на чей дом рухнет захваченный террористами самолет. Мы даже не знаем точно, удастся ли сегодня при всех стараниях приехать на работу вовремя. Но при этом мы знаем, что будет "завтра" и что его, при определенной ловкости, можно сделать "хорошим"! Чудеса, да и только!

1 день - 1 у. е.

А если все не так? Вдруг TV, что нам представляется ценой, - все эти каши с пятерками - и есть жизнь? А часы, дай, годы, которые мы воспринимаем как жизнь, наоборот, - цена? Тогда можно перестать запихивать в себя остывшую овсянку, и начать есть с аппетитом, и только когда хочется. Можно учить физику просто потому, что она интересна, и танцевать из чистого удовольствия.

Представьте себе, что на всем, что мы делаем, зарабатываем и покупаем, висят особые, неснимаемые ценники. Хрустальная ваза - 5 дней жизни, телевизор - 30 дней жизни, просмотр по нему сериалов и футбола-8786 дней жизни, руководящая должность - 4568 дней жизни, ссоры с тещей - 608 дней жизни, деньги - 11876 дней жизни... За многое ли мы действительно хотим платить такой валютой? Но ведь платим! За все: за блистательную карьеру или нищету, за любовь или одиночество, за труд или безделье, за творческие взлеты или обывательскую скуку - мы платим одной и той же монетой Жизнью. Здесь нет никакой разницы в цене геройства и предательства, счастья и торя, никаких льгот, скидок и кредитов. Жульничество настолько невозможно, что за него даже не придумано порицание.

И мы никогда не знает, сколько в нашем "кошельке" осталось лет. Все, что нам дано, - решать, на что потратить сегодняшний день.

Но мы отказываемся от этой единственной! реальной возможности и кладем едва народившееся "Сегодня" на жертвенный алтаре бога жадности и страха, именуемого "Завтра". Мы не живем, а "наживаем".

Наживаем карьеру, деньги, вещи, страхи и усталость: больше вещей - больше страхов и усталости. И при этом, совсем не "нажив" гармоничных отношений с миром и самими собой, утрачиваем даже память о том, как в детстве - или позже, в момент всепоглощающей влюбленности - умели действительно жить - чувствовать огромность, бесконечность одного неповторимого дня, вмещающего в себя знакомства с бесчисленными мирами, нескончаемые приключения и открытия.

Покупатель всегда прав

Вернуться в это блаженное и абсолютно естественное состояние нам, ненасытным покупателям старости, очень трудно. Тем интереснее хоть однажды рискнуть сыграть игру с жизнью, а не со смертью. Она, конечно, без правил и может завести нас бог весть куда. Но, играя с этим непредсказуемым партнером, независимо от исхода партии побеждаешь серьезных недругов - скуку, болезни и старость. И все, что для этого требуется, - проснуться и просто жить буквально одним, только сегодняшним днем.

Ну хотя бы пофантазируйте: если "сегодня" и "завтра" никак не связаны, вы пойдете на свою работу? А " магазин? Сколько денег вы потратите сегодня, если завтра нет? Что скажете ребенку? С кем захотите увидеться? Что вообще вы станете делать? И что тогда будет "хорошо"? В любом случае сколь необъяснимо странным или банально традиционным ни будет наш выбор, он окажется правильным. Если это действительно наш выбор, В противном случае придется платить собственной жизнью по чужим счетам за непонятно чьи ценности.

Но если не получается или не хочется перестраивать порочную, неэффективную систему взаиморасчетов с жизнью, то стоит хотя бы постараться не привлекать к участию финансовой пирамиде ООО "Хорошо" других людей, особенно собственных детей.

Сдачи не будет

Сегодня я думаю, что девять лет назад мой балет был спасен не тем, что я, почти потеря? себя, превратилась и человека, в таран, крушащий невидимые стены всяких мелких и крупных проблем. Не Германией. Не даже Неверовым. А тем, что во мне, все-таки осталась крохотная капелька жизни - согревающая в сердце любовь к своему делу. А еще тем, что Зоя любопытна и ей всегда интересно узнать, что будет дальше. И тем, что в Татьяне жизнелюбия в сто раз больше, чем практичности. Нас спасли неопытность, незнание правил игры, непослушание и куча, других вещей, которые принято считать недостатками, гарантирующими неудачи.

Не надо было так убиваться из-за костюмов, паспортов и даже работы. То, что огромное количество дней было проведено мной в каком-то умопомрачении и отчаянии, не прибавило нам ни денег, ни славы и лишь мешало чувствовать и творить. Мы с удовольствием, честно и последовательно трудились, помогали друг другу, нас поддерживали близкие люди, наше "искусство" было веселым, добрым, приносило радость случайным зрителям. Мы жили - интересно и полноценно.

И только непонятно откуда пришедшее "знание", что все это должно приносить деньги, комфорт и статус, не давало почувствовать, что сегодня, и каждый день, мы очень счастливы. Скорее всего, в нашей биографии были бы и Германия с паспортами, и работа с костюмами. А если не Германия - что - то другое. Мы были чересчур живыми и подвижными, чтобы утонуть в луже неприятных обстоятельств.

Несоразмерно великие силы, время и страсти, потраченные на "пробивание в люди", не приносят дополнительных дивидендов и не возвращаются обратно в виде сдачи или бонуса. Они пропадают бесполезно, оставляя нам только пустоту, горечь обмана и разочарование. Лишь в творчестве и любви такое мотовство и расточительство иногда компенсируются бесхитростным удовольствием от прикосновения к прекрасным и загадочным сторонам бытия.

Но чаще они оборачиваются настоящий самоистреблением и безумием. И почти всегда напрасное сжигание энергии, пафосное самопожертвование и приверженность тактике "победа или смерть" приводят человека к уверенности, что его партнеры, подчиненные, родня, дети и все мироздание в целом должны быть ему за это добровольное самоуничтожение беспредельно благодарны. Трагическое заблуждение. Поскольку люди ждут друг от друга в первую очередь понимания и любви, а не рабочих мест и денег, то подобные претензии на благодарность обречены остаться без ответа.

Душеспасительные беседы о том, что слава и деньга не приносят счастья, всегда звучат фальшиво и неубедительно. Если их ведут люди "успешные" и богатые, то они кажутся чистым фарисейством - дескать, легко так рассуждать, когда сидишь на мешке с деньгами. Если об этом говорит человек обычный и необеспеченный, то они слишком походят на унылое оправдание и самоутешение. Но то, о чем я пыталась рассказать, не имеет отношения к проповеди аскетизма.

Я обожаю делать покупки, останавливаться во время гастролей в пятизвездных отелях, обедать в дорогих ресторанах. Мне нравятся шикарные машины. Я с удовольствием поменяла бы свою ужасную квартиру на какое-нибудь более приличное жилье. И если честна, то с еще большим удовольствием уехала бы работать по контракту в какой-нибудь европейский заповедник вроде Швейцарии или Австрии. Но я не хочу больше гипнотизировать телефон в ожидании приглашения за рубеж, разбиваться в лепешку ради денег и популярности, рыдать из-за сорвавшейся работы и мерить успех моего балета частотой его мелькания на телеэкране. Я не хочу, чтобы Таня и Зоя постоянно видели меня в дурном расположении духа, а Игорь уставал от моего нытья.

Мне говорят, что это "сдача позиций", что это непрофессионально. Я думаю - как раз наоборот. Несмотря на трудности мы втроем не опустошили источник нашей радости - танец. Я не прихожу на спектакль выжатая как лимон, в бессмысленных боях за "рейтинг", за эфир, за внимание "важных людей". Я взращиваю в себе силы и радость, чтобы подарить их публике. И сколько бы ни было в зале людей - семьдесят или семь тысяч; кто бы нас ни смотрел - русские, бразильцы или китайцы, нас все любят и понимают. И эта энергия любви все ходит и ходит по волшебному кругу, наращивая свою силу и оживляя все вокруг.

В гости к смерти
"Помогите!"

Однажды, когда мы еще танцевали в "Канкане", по телевизору в передаче "Тема", посвященной полным людям, популярный на тот день певец Сергей Крылов предложил толстякам принять участие в создании его шоу.

Крылова я видела еще до его появления на телеэкране, радио и в больших концертах. Он участвовал в организованном питерскими комсомольцами конкурсе молодых эстрадных исполнителей, где впервые почти без отбора и цензуры, открыто, выступали "ДДТ", "Алиса" и наравне с ними не бог весть кто. Крылов затесался где-то между металлистами и панками и не меньше "Скорой помощи" или "Нате" поразил публику своим странным видом - толстый, неровно обритый человек в семейных трусах, распевая какую-то чушь, бодрым маршем наматывал по сцене круг за кругом.

Удивительный "певец" пытался завести публику не вокалом, музыкой и текстом, а гротескным обыгрыванием собственной внешности. Подавая свою полноту как "фишку", он действовал профессионально, прямолинейно и агрессивно. Позже, уже пробившись в головней эшелон российской эстрады, он смягчил и образ своего героя, и манеру его подачи, но от ставки на фактуру не отказался. Все, за что Сергей брался, - съемки в роли Остапа Бендера, освещение приезда Майкла Джексона в Москву, женитьба на красавице или отцовство - он подавал с чрезвычайным пафосом.

На этот пафос я, собственно, и "купилась" - с небескорыстной, надо признать, готовностью. Шутка ли сказать - вот так, в одночасье за, счет популярности звезды перебраться из подвала на большую сцену, получить свой кусочек известности и денег. Раздобыв номер телефона Крылова, я позвонила ему и рассказала о нашем коллективе. Сергей ответил, что нуждается в единоверцах, и велел срочно приготовить видеокассету и фотографии, так как он вместе с другими членами футбольной команды звезд эстрады "Старко" собирается прибыть в Питер. Разместиться поющим футболистам предстояло в пригороде, в Пушкине, на даче Кочубея. Здесь мне и было назначено свидание, на которое я, сгорая от нетерпения и в ожидании самых приятных перемен, приехала ранее оговоренного срока.

Старинный особняк, до недавних пор предназначенный только для закрытых партийных междусобойчиков, теперь с теми же целями использовался уже более широким кругом важных лиц. Однако простому смертному попасть в него было так же невозможно, как в советские времена. Охранники, видя во мне не то проститутку, не то сумасшедшую поклонницу, строго сказали, что артисты еще не вернулись с игры, и велели ждать у входа.

Мне было чертовски неловко, противно и обидно. Я сама всегда смотрела на надоедливых девиц, околачивающих пороги театров и концертных залов, если не с пренебрежением, то уж точно с иронией. Задетое тщеславие ребячливо требовало немедленно объявить, что я - не такая, я тоже артистка и меня даже показывали по телевизору.

Но, простояв у ворот час, я слишком устала, чтобы переживать о том, что думают обо мне мужчины в униформе. Потом пошел дождь. Я продолжала нести свою вахту. Стражи, толи привыкнув ко мне, то ли пожалев, впустили меня в холл. Еще через час пришел автобус со знаменитостями. Взгляды этих ребят говорили ясно, за кого меня здесь принимают. Я кинулась к Крылову, как к избавителю. Но он был слишком уставшим, чтобы мной заниматься. Артист не взял пакет с видео- и фотоматериалами, не стал распространяться о своих планах и предложениях, а вежливо попросил подождать данного, пока он переоденется. Пообещав скоро вернуться, чтобы все обсудить, Сергей ушел вместе со всеми.

Я не знаю, какими словами передать такую простую вещь - ожидание. Подумаешь, дело какое, сиди себе и жди. Но о стуле я перестала мечтать еще днем, а теперь был уже вечер. Мокрая от дождя, в каких-то легких тапочках, я несколько часов отстояла на ледяном мраморном полу. Не чувствуя усталости, боли в спине и холода, я давно хотела только одного - писать. Сейчас, здесь и немедленно, И наверняка где-то рядом есть туалет, и, возможно, охранники, воспринимающие меня уже как часть интерьера, даже пустили бы меня туда, к прекрасному белому импортному унитазу.

А если нет, то я согласна на те кустики у дороги. Вряд ли в них можно спрятаться, но теперь это не важно, потому что если я продолжу так стоять, то случится невозможное, ужасное. Но я не выйду из холла, потому;чт0сейчае?пуештея ОН. Его нельзя пропустить, с ним нельзя разминуться, И как можно, в такой момент - когда решается все наша судьба и впереди Москва! - буквально все проссать... Я буду терпеть. Еще минутку совсем чуть-чуть... он сейчас придет... не могу.

Приближалась ночь, и надо было спешить на последнюю электричку. Охранникам надоело за мной приглядывать, и один из них отвел меня наверх.. В огромном зале, под роскошной люстрой шел веселый пир. Это был тот самый радостный и шумный момент, когда все уже сыты, довольны и пьяны, но никто еще не надает лицом втащат и не затевает драку. Охранник вызвал изрядно хмельного Крылова. Тот взял пакет, взглянул на фотографин, засмеялся и со словами "Круто, как-нибудь созвонимся" вернулся к столу. Из зала донеслось: "Мужики, вы сейчас все... Смотрите, какие.." И смех, И звуки продолжающегося праздника.

На улице было теплея тихо. В тени дивных царско - сельских аллей, превращающих своей густой тенью 6е-лые ночи в темные, я клялась, что, если "вырасту" и прославлюсь, ни за что не стану ТАКОЙ и что всегда всем буду помогать.

Теперь я немного "выросла" и знаю, что Крылова не в чем было упрекать и стоило только пожалеть. Человек после ночи, проведенной в поезде, с утра гоняет мяч, потом поет, а впереди снова поезд и очередное выступление. Когда в этой мясорубке, вдруг, наступает краткий миг отдыха, халявы, водки и веселья, трудно помнить о каком-то посетителе - одном из многих, надоедающих каждый день. В сущности, он и все ему подобные, смотрящиеся в мерцании голубого телеэкрана небожителями и баловнями судьбы, безысходно пребывают в тяжелейшем, ненормальном положении и сами нуждаются в помощи.

Популярность таких людей постоянно висит на волоске, их финансовые проблемы выражаются цифрами с впечатляющим количеством нулей в конце, они в одиночку держат оборону на завоеванном рубеже славы, а главное, как бывалые солдаты шоу-бизнеса, они знают - на этой войне не бывает подкреплений. Здесь сильные не помогают, а, в самом счастливом случае, используют тебя, называя этот грубый процесс "дать шанс".

Шоу Сергей так и не сделал.

Сейчас я отношусь к этой истории со смехом, как к анекдоту. Но одна маленькая деталь, просто несколько слов, сказанных сгоряча, довлеют надо мной до сих пор - клятва "не быть такой и всем помогать". Она была дана не Богу, не фортуне, а именно себе, да еще из такой "точки" искренности, что вошла не в память, а прямо в кровь и плоть. Она мучает меня много лет, потому что исполнить ее нет ни сил, ни возможностей, и все бесконечные старания жить по обещанному сценарию ни к чему не приводят.

Я соглашалась сниматься, естественно бесплатно, в клипах начинающих групп, хотя видела, что у людей нет ни базы, ни навыков. В результате после длительной нервотрепки все проекты умирали сами собой, Я до изнеможения возилась с толстыми девочками, мечтающими влиться в наш уже сложившийся коллектив" а потом с болью и разочарованием обнаруживала, что труды были напрасны, т. к. одна барышня вдруг решала отдать силы поступлению в институт, другая все забывала ради наркотиков. Ни при каких обстоятельствах и болезнях я семь лет не распускала свой любительский "аэробный" класс для взрослых. И так себя замучила "чувством долга" перед учениками, что после жесточайшего кризиса, под благовидным предлогом все-таки прекратив вести занятия, еще два года не могла войти в спортзал не то что как тренер, но даже как клиент.

Толку от такой "помощи" не было никакого, а результатами усилий были лишь недовольство и усталость. Но и освободить себя от клятвы расхожим оправданием -дескать, раньше была глупа, наивна и не знала жизни - я не могла. Потому что ни весь приобретенный жестокий опыт, ни изнурительная борьба за выживание не стерли из моей чувственной памяти ощущение, что ТАК нельзя. Нельзя не замечать протянутой за помощью руки человека, нельзя отмахнуться от людских притязаний на твое внимание коронной фразой продавщиц и кассиров - вас много, а я одна. Не понимая, что со всем этим делать, я постепенно стала сознательно и осторожно избегать ситуаций и людей, способных напомнить мне о добровольном обещании. То есть жульничать.

Совсем недавно, в тысячный раз размышляя, можно ли вообще разрешить эту проблему без урона для своей карьеры и здоровья, не увиливая, не лицемеря, я "заглянула" в детство - а как там обстояло дело с помощью? В основном все мы, маленькие, рассчитывали на помощь родителей, воспитателей к вообще "старших" как на нечто само собой разумеющееся" А взрослые, в первую очередь родители, нам действительно помогали, не считаясь с затраченными силами и временем. Но стоило нам выйти из младенчества, как мы начинали узнавать, что помощь штука дорогая и каким-то хитрым способом связана с любовью. Много любви - много помощи. И, что важнее, наоборот - нет помощи, значит, нет любви. Мы это чувствовали: как это - самому держать ложку, завязывать шнурки или решать задачку?

А на что тогда родительская любовь? Мы это слышали: ты не помогаешь маме мыть посуду, ты не любишь маму. Мы этому учились: дорогой, если ты меня любишь, то купишь мне эту шубку. Мы привыкали - к тому, что любовный круг семьи замыкает обмен чувств на услуги и обратно.. И в конце концов овладевали искусством, попадая в среду людей посторонних, случайных и "бесполезных", ограждаться от них благожелательностью, воспитанностью или - равнодушием и "занятостью".

Но ведь был у нас и другой опыт - когда в играх и забавах мы мгновенно, и как будто на всю жизнь, сходились с чужаками и незнакомцами, когда любили всех, с кем было весело, когда откликались на любую просьбу друга, с которым познакомились пять минут назад. В детстве мы никому не "помогали", а просто жили некоей общей, для всех играющих детей жизнью.

Нам были интересны все люди. Мы их видели - замечали, рассматривали, изучали - и воспринимали как часть собственной жизни. Так вот, я думаю, что этот легкий, совсем не обременительный интерес к человеку и есть настоящая "помощь", Она не похожа на покровительство" наставничество, на взаимоотношения "сильного" и "слабого", "богатого" и "бедного", "мудрого" и "неопытного", Скорее ее можно сравнить, с увлекательным, обоюдно желанным партнерством, будь то возня в песочнице или налаживание бизнеса.

То, как и почему мы с, годами отказываемся видеть людей, добровольно слепнем и глохнем, - отдельная тема. Может быть, я когда-нибудь смогу рассказать свою версию этого безумия, поражающего преимущественно жителей мегаполисов. В деревне и в провинции люди слишком еще связаны единым укладом и общими проблемами, слишком зависят друг от друга, чтобы позволить себе разучиться "видеть сердцем" родственников, знакомых, соседей, природу и вереницу "незначительных" событий, в которой и проявляется бытие. Но большинство из нас оторваны от "почвы", и, приобщаясь к "цивилизаций", мы чуть ли не первым делом подменяем чистосердечный интерес к жизни и людям социальными программами, правовыми принципами, этическим пафосом. Нам проще откупиться от человека, чем просто увидеть, его.

Но если увидеть "всех" совершенно не трудно (и наш детский опыт тому пример), то откупиться от этих "всех" действительно нереально. Вот и приходится одноразовой милостыней успокаивать совесть, производить хорошее впечатление - и с полным правом ждать "похвалу" высших сил и ответную благодарность. Когда же мы сами нуждаемся в "помощи" то с радостью меняем какие-то там эфемерные выдумки на конкретные донорские вливания. И как "просители", и как "спасители" мы не желаем знать, что "положительные" результаты дает только живой интерес к человеку и его "игре". А "слепые" денежные пожертвования и принятие на себя чужих забот приводят лишь к сетованиям на тщетность наших усилий, разочарованию в людях и - выпестованному одиночеству.

Чтобы наша с Крыловым история закончилась "счастливо", мы оба должны были для начала увидеть друг Друга, заинтересоваться тем, что увидели, и с азартным удовольствием погрузиться в игру "создай отличное шоу". Мы же были заняты "делом", которое при "взрослом" к нему подходе, нас только разъединяло.

Сейчас в своем многочасовом стоянии за порогом чужого праздника, при всей его сентиментальной метафоричности, я вижу простой и чисто практический факт - тот, кто тебя не видит, тебе не помощник. И наоборот - коли не хочешь видеть человека, то ничего у него и не проси. Глупо ходить за помощью к тому, кто тебе безразличен или того хуже - несимпатичен и чья "игра", кроме дивидендов, ничем не привлекает.

Кроме обмана, пустоты и обид из таких походов ничего не получится. Это не этический, а бытийный закон - "жить" можно понарошку, а "играть" с человеком, видеть его и чувствовать можно только взаправду.

Через семь месяцев после пушкинской встречи - в Москве, во время нашего триумфального дебюта на знаменитой сцене концертного зала "Россия" - Крылов выскочил из публики и на глазах у тысяч удивленных зрителей, под прицелом телекамер, пытался "влезть" в наш номер. Недовольный тем, что мы "не обращаем" на него внимания, он попытался утащить сбитую с толку Татьяну в кулисы, принялся было исполнять стриптиз, но был буквально выдавлен мною со сцены.

Люди, с которыми мы работали, недоумевали, Таня с Зоей ужасно ругались, пресса не преминула повеселиться, описывая странный курьез, и только я знала всю грустную подноготную этой истории. Потом мы несколько раз работали в одних концертах, здоровались, но никогда не разговаривали - не о чем!